Заповедник "Неандерталь". Снабженец (СИ) - Страница 49

Матрос перетащил продукты в палатку-склад, в которой были сделаны стеллажи из корявых палок, набранных по округе. Кухню из палатки перетащили на улицу под камышовый навес.

- Это не продуктовое довольствие, - ответил я. – Это некоторый аванс.

- Хлеб. М-м-м-м-м… - сладострастно простонал Никанорыч, втягивая ноздрями запах свежеиспечённой буханки. – Дней десять хлеба не видели. Вот за это вам отдельное спасибо.

- Это еще не всё, если согласитесь на разовую работу, то потом ещё жратвы подбросим.

- Что делать надо? Про соль я уже слышал, - изобразил мичман внимание.

- Ангар металлический собрать из готового комплекта. Схема сборки и чертежи есть. Нужны только люди, которые болты крутить умеют и консоль от балки отличают. Чертёж-схему самостоятельно понять смогут. Тут мне политическая сознательность ваших матросиков по барабану. Главное, чтобы работящие были и грамотные. Мотористы, к примеру. Обедом их кормим у нас, а на завтрак и ужин выдадим пайком.

- А до вас отсюда туда и обратно каждый день пёхом? – проявил мичман скепсис.

- Фуру пришлю пароконную. Крытую.

Раскрыл портсигар и угостил мичмана папиросой.

- А остальные как? – спросил Никанорыч, с удовольствием затягиваясь ароматным египетским дымом.

Я расстелил на коленях схему от Жмурова. Привлёк к ней внимание.

- Если дамбу будут строить на испарителе и в ней простейший шлюз для пропуска воды из дубовых досок сладят, то тогда действительно всех на довольствие поставим по уставному рациону. Но это уже пусть у политрука голова болит. Вас лично я в ««колхоз»» бригадиром монтажников заберу.

- Табак будет?

- Будет.

- Картошечки бы еще и макарон. Мясорубка бы не помешала.

- И губы закатывательный станок, - продолжил я под смех мичмана. – У меня колхоз, а не спецраспределитель ОГПУ. И не забудьте, шкурки заячьи выделать, а то егеря откажутся вам мясо добывать. Шкурки у нас – это их ясак. Они у нас не только мясо промышляют, еще и леопардов в ближнем лесу истребляют. А насчёт картошки… Посевной материал найдём. Пару соток земли сами возле лагеря лопатами взрыхлите – вот и будете с молодой картошкой.

- Когда то будет… - протянул мичман.

- Главное, чтобы не выкапывали корнеплод на следующий день после посадки, - улыбнулся я.

- Зачем? – удивился боцман.

- Потому сто осень кусить хотитця, - передразнил я китайца из анекдота.

Дождались политрука, который с кислой мордой дал разрешение на отбор монтажников. А по поводу дамбы заявил, что без ««прозодежды»» они такую работу делать не будут. У них формы только один комплект, так что нечего ее окончательно трепать. Согласился, значит. Не совсем безнадёжный.

- Будет вам спецодежда, - обещал я. – Размеры мне перепиши, вырвал я ему листок из тетради.

- Питание и табачное довольствие по флотской норме, - давил из меня Митрофанов все возможные ништяки.

- Нет у нас флотских складов, - парировал я. – Но хуже моих крестьян вы питаться не будете. Табак только курящим матросам я дам, по заранее составленному списку. Рынка тут в наличии нет, менять на что-либо табак некурящим будет негде. Разве что, в утешение, им сахару двойную норму можно выделить.

- И патронов дайте, - не унимался политрук.

- Нет у нас ваших патронов, - соврал я. – А наши вам не подходят.

- И главное, - Митрофанов сделал торжественную паузу. – Когда нас вернут обратно на войну? Мы не дезертиры.

- Над этим работают, – ответил я. – На мышках проверяют такую возможность. Точнее на свиньях.

- Почему на свиньях? - возмутился Митрофанов.

- Потому, что свинья наиболее близкий к человеку организм, после обезьяны, - пояснил я простую биологическую премудрость.

- Некоторые даже ближе, - захохотал Никанорыч.

Как на любой шабашке работали у нас мужики весь световой день и без выходных. С явлением в ««колхозе»» отца Онуфрия у нас появились воскресенья. Выходной день. Праздник. Религиозный. Это как в армии. Воскресенье – вечный праздник… спортивный. Но смысл один - не дать народу много бездельного времени на разные глупые думки и глупые поступки, вытекающие из этих думок. А отпускать мужиков в лес гулять, так там леопарды.

У нас, пока храма нет, божественная литургия проходит под открытым небом на месте будущего конного манежа. Хорошо еще палкой никого на службу не гонят. Крестьяне сами на нее идут с радостью. А мы – пришельцы, припёрлись из любопытства. В основном послушать хоровое пение на службе. Красивое оно тут. Завораживающее. Хоть какая-то культурная программа для нас, привыкших музыку слышать каждый день из любого утюга.

Детдомовцам приказано было Онуфрием готовиться к венчанию, чем ввели девчушку Настю, моментом накрывшуюся оголтелым синдромом невесты, в тихую истерику. Ведь не просто так было приказано, а при всем честном народе во время проповеди после службы огласили. И срока дали всего неделю.

Олег прибежал ко мне в хозблок с выпученными глазами.

- Дайте аванс!

- Тебе сколько? – удивился я.

- Тысячу. Долларов, - выдохнул парень с решимостью.

- А где ты ее тратить собрался? – прибавил я в голос ехидства.

- Ну-у-у-у-у-у… - опешил наш хлебопёк. Видимо этот вопрос он никак не проработал. – Что же делать? Меня же Настя загрызёт.

По его виду в реальность такого будущего можно было поверить.

- А что нужно? – интересуюсь, скорее из прикола, чем из незнания проблемы.

- Платье, фату, туфли, – влезла в хозблок симпатичная головка Насти. – И цветы! Без колец так и быть – обойдёмся.

- Фату? – удивился я.

- Фату, фату, как положено, – настаивала девушка.

- Проходи, садись, - приказал я. – И ты садись, только дверь закрой.

Когда жених с невестой уселись, я налил им по полстакана кагору, отлив из бочонка Онуфрия. Для снятия напряжения и излишнего возбуждения.

- Видно вы, ребята, так и не поняли, куда попали, - сказал я, когда они опустошили стаканчики. – Жить в обществе и быть свободным от общества нельзя. Это еще Ленин сказал.

- Я и так шаровары под юбку одеваю, - надула губки Настя. – Что они еще от меня хотят? Паранджу надеть? Это мой день! И я хочу на нём быть красивой.

- Хорошо, - согласился я и кинул на стол десять 100-долларовых купюр. – Дам еще иголку и нитку. Шей себе из них платье.

И отвернулся к окну.

В окно было видно, как наш полковой козёл... То есть не полковой, а заводской козёл, изогнувшись и приподняв заднюю ногу, мочился себе на бороду. Лошади боятся ласок. Ласки бояться запахов козла. Для чего козлов и держат в конюшнях. Вот наш Бяша и работает козлом. Запах на себе обновляет.

- Но вы же, что-то привозите сюда из других мест, - робко прощупывал почву Олег.

- Увы… - ответил я. - Время и место в кузовах машин занято производственными нуждами и распланировано вперед.

Вот не хватало мне еще в других временах по магазинам бегать по частным заказам. И так времени ни на что не хватает, а тут и вовсе жить будет некогда. Но одна светлая мысль меня всё же посетила.

- А вообще собирайтесь. Только хлеба на два дня напеките заранее.

Думаете, я их в Америку повез? Щаз!!! Три раза. Перегнал я наших брачующихся через девятнадцатый век в Тамань тарабринскую. К поезду. И сдал на руки Василисе.

Жена сразу поняла, что от неё требуется, и выгнала нас с Олегом на улицу, оставив у себя Настю.

А мы взяли ружья и поехали охотиться на фазанов.

Путь бабы сами меж собой договариваются. Быстрее получится.

Птичек не добыли. Оставшееся время загружали ««форд»» мукой из теплушек, что зимой еще затаривали из будущего. Я заказал на свадьбу побаловать народ белым хлебом, ситным, чтобы запомнился праздник. Хлебодара женим, не абы кого. А так, ежедневно, как и на всем юге СССР, у нас пекли серый хлеб из сурожи – смеси пшеницы с рожью, что Тарабрин поставлял нам с того берега.

А бабы наши всё это время увлечённо совещались. На робкие попытки влезть в этот процесс рычали на нас тигрицами.