Запомни эту ночь - Страница 21

Намекает, что ей лучше вернуться туда, откуда она приехала, поняла Мишель и разозлилась.

— Я несказанно счастлива здесь, но и в родном городе, признаюсь, была счастлива. — Она не намерена стесняться, пусть узнают, особенно Филипп, что с ней произошло после отъезда из усадьбы. Он ее об этом не спрашивал, а ей, всецело поглощенной вновь вспыхнувшей физической страстью к мужу, тоже было не до того. Почувствовав, что завладела его вниманием, Мишель сказала: — Может, это звучит слишком высокопарно, но за прошедший год мне довелось познать себя. Раньше я никогда ни за что не отвечала, все решения принимали за меня другие: отец, потом муж и его родные.

Мишель услышала, как свекровь нетерпеливо вздохнула, но решила не обращать на нее внимания.

— Впервые за всю жизнь я сама все решала. Вначале это пугало, но и бодрило. Я отправилась в свой родной город, потому что там у меня есть друзья. — Она встретила внимательный взгляд Филиппа. — Я работала ночной сиделкой, официанткой, записалась на вечерние курсы по обивке и реставрации мебели, обзавелась новыми друзьями. Я сама распоряжалась своей жизнью, сама создавала собственное благополучие и неплохо справлялась. Через полгода Кэтрин предложила мне место помощницы в своем бутике. Одним из пунктов нашего договора была бесплатная квартира наверху. Я приняла ее предложение, оно было гораздо интереснее того, чем я занималась, а квартира лучше той, где я жила до этого.

Мишель перевела дыхание. Все молчали.

— Но самое важное во всем этом, что решение принимала я сама. Никто не указывал мне, что делать и как делать. Никто не демонстрировал мне свое превосходство, никто не давал мне понять, что я, черт возьми, ни на что не гожусь. У меня появился собственный дом, который я могла украшать и обставлять по своему вкусу. В основном это были старые вещи, и тут мне очень пригодились знания, полученные на вечерних курсах.

Не стоит, пожалуй, рассказывать, подумала Мишель, что Мэтью помогал ей обшаривать аукционные залы, отыскивать среди завалов рухляди стоящие старинные изящные вещи. Не стоит обременять голову Филиппа лишними подозрениями. Не станет она говорить и о том, как сильно тосковала по своему надменному суровому мужу, как тяжело было преодолеть в себе прошлое. Во всяком случае, не сейчас, когда на нее испытующим взглядом смотрит Луэллин и ловит каждое ее слово. Потом, когда они останутся вдвоем, она расскажет ему, что труднее всего было справиться с невыносимой тоской по нему. Мишель вздохнула и продолжила: — Итак, я наконец повзрослела, научилась жить самостоятельно, уважать себя. Ну что ж, — она обвела взглядом стол, — мы, похоже, закончили. Я попрошу Эми подать кофе? — Она посмотрела на свекровь и уловила на ее лице слегка удивленное выражение, смешанное с восхищением. — Пни мне попросить Майка подать машину? Вам, должно быть, не терпится поскорее увидеть заново отделанный дом. Если вы там задержитесь на несколько дней, мы с Филиппом постараемся выбраться к вам.

Через полчаса они проводили Луэллин, которая, как всегда, с большим достоинством уселась на заднее сиденье старинного лимузина, который специально сохраняли, чтобы возить представительниц старшего поколения семейства Бессонов.

— Помимо остального, ты научилась справляться с моей матерью, — заметил Филипп.

Ну, с «остальным» мы еще разберемся, подумала Мишель, вступая за Филиппом в относительную прохладу большого холла после жаркого солнца снаружи. Захочет ли он поверить ей, если она снова попытается убедить его, что за прошедший год она не знала другого мужчины и сексуального опыта ей не у кого было набраться. Вряд ли, но попытаться все равно надо. Конечно, его мужская гордость была уязвлена побегом жены. По его словам, он сам решил, если только говорил искренне, что год независимой жизни был необходим для ее взросления. Более того, она получила возможность узнать, на что способна и обрести самоуважение, которого ей до этого явно не хватало.

Филипп был мрачен, и Мишель мучили дурные предчувствия. И, когда он обернулся к ней, она поняла, что не напрасно.

— Хочу, чтобы ты знала: с моей стороны было непростительной ошибкой шантажом заставить тебя приехать сюда и спать со мной. Я много размышлял над этим в последние дни и понял, что поступил непорядочно… Такое не прощают.

Руки засунуты в карманы брюк, губы плотно сжаты, глаза потемнели, и, что они выражают, она разобрать не могла.

Мишель вдруг стало страшно. Что здесь происходит? Как его, в конце концов, понимать? Удастся ли ей когда-нибудь пробиться сквозь броню его отчужденности? Дойдет ли до него то, что она собирается ему сказать? Он словно улитка закрыт в своей раковине. Так уже было с ним, когда он, напуганный ее холодностью, перестал обращать на нее внимание. Может, все-таки попытаться?

— Тебе не за что извиняться, — поспешила сказать Мишель.

— Не согласен. Повторяю, я совершил непростительный поступок, — ровным монотонным голосом говорил Филипп. — Поэтому ты можешь уехать. Я освобождаю тебя от обязательств по договору. За брата можешь не беспокоиться… Кто из нас по молодости не делал глупостей? Если он будет вести себя как порядочный человек и работа его увлечет, то сможет занять в будущем хорошее место в усадьбе.

Похоже, ее рассчитали… уволили… Пять недель близости для него ничего не значили. Подумаешь, переспал с женщиной, теперь она больше ему не нужна и может уехать. Глаза Мишель гневно вспыхнули.

— Позволь мне перевести твои слова на простой язык фактов. Итак, Беатрис для тебя больше не представляет угрозы, она обручена и через несколько дней отбудет в Вашингтон. Свое любопытство ты удовлетворил, выяснил, как я теперь отношусь к сексу, поэтому я могу уехать!

Такого предательства она от него не ожидала! Да плюс еще мучительное чувство неудовлетворенности… Мишель благословляла свой гнев, по крайней мере он заглушил на время боль. Филиппа, видимо, удивил ее гнев, и он недоумевая нахмурил брови, потом нетерпеливо дернул головой.

— Если угодно, понимай так. Просто я объяснил, что ты вольна уехать.

Или остаться? Почему он не говорит, что она вольна остаться? Но, взглянув на его лицо, поняла, что ее присутствие здесь ему не доставляет удовольствия. Надо дать ему еще один шанс ради себя и будущего ребенка.

— А как насчет развода? — спросила Мишель, стараясь держаться гордо и независимо.

Ей хотелось услышать от него, что он не желает развода, и она молилась об этом всем своим израненным сердцем.

— Если ты этого хочешь… — медленно произнес Филипп и слегка пожал плечами, всем видом выражая полное безразличие. — В любом случае я готов определить тебе солидное содержание. Я понял по твоему рассказу, что ты сама способна прокормить себя, но по моей вине ты потеряла работу и квартиру. Мне не хочется, чтобы ты жила на грошовую зарплату и ютилась в какой-нибудь убогой комнате.

Мишель восприняла его слова как пощечину. Увесистую оплеуху. Держать себя в руках становилось все трудней. Она гордо вскинула голову и твердо сказала:

— Тогда я пойду собираться. Заночую в Батон-Руж и оттуда первым рейсом вылечу в Спрингфилд.

Она направилась к лестнице, но застыла на месте, когда услышала за спиной внезапно охрипший голос Филиппа:

— Скажи мне, когда будешь готова, я отвезу тебя.

Мишель не обернулась, чтобы он не увидел ее слез, безостановочно катившихся из глаз.

— Спасибо, но я предпочла бы общество Джона. Будь добр, предупреди его, что я буду готова через двадцать минут.

Солнце садилось за горизонт, в долине залегли густые тени, парочка орланов кружила в вышине безоблачного неба, синева которого приобрела аметистовый оттенок.

Филипп спешился и передал поводья взмыленного скакуна младшему конюху, выскочившему к нему навстречу из каменного здания конюшни.

Подбитые подковками каблуки сапог для верховой езды выбивали искры из булыжника, которым был вымощен хозяйственный двор, пока Филипп пересекал его, стряхивая пыль с рукавов своего длиннополого сюртука.