Записки усталого романтика - Страница 7
Отработав свой номер, я выбегаю за кулисы и начинаю с ожесточением бить ладонями по комарам, облепившим мое лицо. Рядом ждет своего выхода на сцену Таня Буланова. Она обмахивается тряпкой, которую нашли тут же на полу.
– Это кошмар! – говорит она мне, имея в виду комаров. Последний раз шлепает себя тряпкой, бросает ее и, профессионально улыбаясь, выходит к микрофону на растерзание летающим кровососам.
Наверно, любой человек, попадая сюда, всегда спрашивает, а далеко ли Даманский. И так, наверное, будет всегда. Потому что не забудет русский человек того дня, когда в мирное время вдруг напали на наших пограничников ночью, забыв былую дружбу и бескорыстную помощь, маоисты. Даже высшее советское руководство в тот момент растерялось. Пока там наверху заседали и думали, какой приказ отдать, как достойно ответить, один офицер пограничных войск, не дожидаясь никаких распоряжений сверху, взял всю ответственность на себя и приказал немедленно ответить за погибших товарищей всей мощью Советской Армии. Нападавших, а их было несколько тысяч, накрыли ответным огнем вглубь на километры! Чтобы впредь неповадно было! И действительно, подобные провокации с тех пор прекратились. Офицера сначала представили к награде, а потом за своевольные действия разжаловали и уволили из армии. Всегда в России, несмотря на заторможенность высших чинов, в нужное время появлялись свои Минины и Пожарские!
На следующий день мы улетели во Владивосток. Владивосток – для москвича почти загадочный город. Во-первых, расстояние Москва—Владивосток – символ необъятности нашей Родины. Во-вторых, не каждому выпадает счастье приехать во Владивосток в командировку. И уж тем более не каждый захочет приехать сюда за свой счет. Наконец, все, кто побывал во Владивостоке, потом называют его в числе наиболее полюбившихся ему городов...
– О, бухта Золотой Рог!
– Ах, если бы вы видели закаты над Амурским заливом!
– Будете во Владивостоке, непременно сядьте на прогулочный теплоход как-нибудь вечером, когда стемнеет, и посмотрите на город со стороны моря, не пожалеете!..
Сначала мы испытали от знакомства с Владивостоком разочарование. Прежде всего, когда мы сошли с самолета, на нас обрушилась такая духота, что мы сразу стали хватать воздух ртами, как рыбы, вытащенные из воды. Настоящие тропики, отбивающие всякие ощущения, кроме желания скорее лечь спать, причем желательно где-нибудь на сквозняке.
Забитая грузовиками дорога из аэропорта казалась провинциально узкой, буйная уссурийская растительность вдоль нее – столично-пыльной, мелькающий голубым треугольником между вершинами сопок Амурский залив – слишком бледным, выцветшим от жары, а улицы уже в самом Владивостоке – обычными, непривлекательными, каких много в любом другом городе...
Но вот наступил вечер. Мы выспались в гостинице Дома молодежи, где оказался постоянным – видимо, запланированным прямо архитекторами – тот самый долгожданный сквозняк, о котором мечталось утром. Соленая прохлада с моря напоила воздух, спала духота, и мы, ободренные свежестью, решили познакомиться с городом, который владеет Востоком.
Троллейбус долго вез нас с окраины. Он то нырял в седловины сопок, ощетинившихся новостройками, то забирался на гребень какой-нибудь из них, откуда открывался вид сразу на два залива: оранжевый от заката Амурский и синий, закрытый от низкого солнца городом, Уссурийский. Наконец в последний раз нырнул вниз, выплеснул нас вместе со всей толпой в центре города, и мы оказались на набережной!
Вот оно, сердце Владивостока, которое не перестает биться ни днем ни ночью – бухта Золотой Рог. Благодаря ей в прошлом веке и был заложен здесь новый город, которому предназначалось торговать со всем миром и оберегать Россию с Востока.
Ничто так не будит фантазию, как корабли! Недаром в портовых городах родители часто ходят со своими детьми гулять на набережные. Потом дети подрастают и уже сами бегают к пирсам. Посмотреть и помечтать о том, что вырастут и тоже увидят далекие страны, как и эти корабли...
Сколько здесь кораблей! И на рейде, и у причала борт о борт... Океанские пассажирские лайнеры, рыболовецкие суда, танкеры, грузовозы... Подъемные краны, медлительные от собственного величия, раскачивая шеями, заглядывают в трюмы, клюют ковшами руду, уголь.
Сам же город, Колизеем окруживший бухту, смотрит на корабли окнами сохранившихся с прошлого века домов богатых русских купцов, домов с барельефами, атлантами и кариатидами. Повыше – современные «небоскребы». Карабкаются по ним вверх световые рекламы. Вчитываешься в улицы Владивостока, бегущие вдоль сопок, и воображение невольно рисует картины того, каким он был в прошлом – с его морскими базарами, где можно было купить всякую всячину вплоть до глубоководных чудищ, с его военно-дипломатическими баталиями...
Рядом с нами на набережной стоит седой старик с внуком.
– Дедушка, а это откуда? – спрашивает малыш, глядя на входящее в бухту большое судно.
– Издалека! – важно отвечает дедушка.
Точно в подтверждение его слов, входящий в бухту контейнеровоз устало гудит. Ему весело и легко отвечает встречный, отдохнувший дома и только еще отправляющийся в далекое плавание. Куда он? На Огненную Землю? В Сингапур? Гонконг? Так хочется всюду побывать! Но мы студенты-инженеры секретнейшего из вузов, и вряд ли нам это удастся. Лично я давал подписку о невыезде. Так что остается лишь мечтать. Хотя так хочется, чтобы когда-нибудь мечты сменились планами.
За что нравятся люди? За мечты и за умение их осуществлять. Есть люди, которых за глаза называют вожаками, кем бы они ни были – обкомовцами, райкомовцами или разнорабочими. Комсорг Володя живет в общежитии, как и положено вожакам – в отдельной комнате. В углу железная кровать. На стене карта Советского Союза с отмеченными комсомольскими ударными стройками. На столе кружка с подогревателем. Липучка для мух свисает с лампы. На форточке марля от комаров.
– Зимой очень трудно бывает, – говорит Володя. – Здесь ведь не просто морозы, а влажность и ветер. На БАМе по сравнению с нами благодать. Там ветров нет и сухость
Наша вечерняя репетиция у костра в недрах Уссурийского края подходила к концу. Кто-то уже спал, свернувшись калачиком на стройотрядовке (пояснение для сегодняшней молодежи: стройотрядовкой называлась курточка защитного цвета из комплекта спецодежды), подкатившись под бревно, на котором сидели остальные. Кто-то с кем-то пытался взять сонным голосом терцию, когда вдруг и спящие проснулись, и у бодрствующих волосы поднялись-вздыбились – протяжный, жалобный, леденящий душу вой раздался где-то неподалеку!
– Это что, волки?
– Нет, собака. – улыбнулся Володя.
– От нашего пения, что ли, завыла?
– Да нет, успокойтесь. Просто тигр где-то неподалеку бродит. Вот она и завыла. Чувствует врага своего.
– То есть как тигр? – не поняла Лена Кузнецова. – Где?
– Где-то неподалеку, – объяснил Володя. – Скорее всего, вон на этой сопке. Не удивляйтесь. Вы сейчас в самом тигровом месте находитесь!
В эту ночь снилась Москва, горячая ванна и... жалкий дальневосточный тигр в Московском зоопарке, в отчаянии закрывающийся похудевшей лапой от детей, пускающих на него зеркальцем через решетку вольера солнечные зайчики.
Уезжаем на автобусе в глубь Приморья. Дорога понемногу сужается, а среди светло-зеленых молодых дубрав, поднявшихся здесь после недавнего пожара, все чаще начинают попадаться темные, старые хвойные деревья.
– Это уже тайга? – спрашивает меня в третий раз, с тех пор как выехали из Пластуна, сидящая рядом Буланова.
– В общем-то это все тайга, – в третий раз отвечаю я ей и тут же неуверенно добавляю: – Но еще не самая настоящая...
А через несколько километров пути тайга такими стенами сдавила с обеих сторон дорогу, точно мы ехали по дну ущелья. Лиственницы, ели, пихты, кедры с взлохмаченными от ветра головами, кустарник, похожие на корабельные ванты лианы, бурелом – все это переплелось воедино, перемешалось и представляло собой такую густую массу, что высохшие стволы деревьев не могли упасть на землю и торчали в этом всеобщем растительном переплетении лишь чуть наклонившись. «Северные джунгли!» – тут же вспомнились слова Сысоева.