Записки психиатра, или Всем галоперидолу за счет заведения - Страница 8

— Ага, вроде пятого туза… А дальше-то что? — спросил впавший в полутрансовое состояние от обрушившихся на него новостей Вася.

— Это хорошо, что мы с тобой так быстро достигли полного взаимопонимания по первому вопросу. Неси карту, будем рисовать направления главных танковых ударов. А завтра — в ЗАГС.

— Нас не поженят, — в последний раз попытался возразить Вася.

— ИДИОТ!!! Я ТОБОЮ И БЕЗ ЖЕНИТЬБЫ ОВЛАДЕЮ!!! ТУДА ТЫ ФАМИЛИЮ МЕНЯТЬ ПОЙДЕШЬ!!!

До участкового врача Вася добрался только на третий день, с новым паспортом и картой оккупации Европы. Переписывая титульный лист амбулаторной карты (шутки шутками, но в ЗАГСе фамилию действительно поменяли), доктор задумчиво произнес:

— Взять, что ли, себе фамилию Сталин-Рабинович? Эк бы я развернулся…

Алкоголиков в третьей стадии увидеть не так-то просто. Причин тому несколько. Во-первых, не все доживают, большинство успевает умереть от какой-нибудь запущенной болячки, либо от несчастного случая. Во-вторых, выжившие, как правило, либо бомжуют, либо находятся в пансионатах для психохроников. В общем, алкоголик третьей стадии — редкий феномен. Мне, можно сказать, крупно повезло. В Калужской областной психиатрической больнице прижился такой вот персонаж. Звали его Вася. Он с незапамятных времен обретался в обычном отделении. Тишайшее существо, стреляющее у больных окурки, помогающее помыть полы, вынести мусор. Все тихо и спокойно, при одном условии: вечером, перед отбоем, Васе полагались двадцать миллилитров спирта. Нет спирта — отделению обеспечена веселая ночка, с учетом того, что от аминазина Вася просто тихо умрет. Это все знали и не брали греха на душу. А как он эту мензурку внутрь потреблял! Это театр, это пантомима! Мензурка нежно бралась тремя пальцами, с мизинчиком на отлете, по широкой дуге приближалась к вытянутым трубочкой губам, потом непередаваемое согласное движение головы и шеи… боже мой, дельфин, жонглирующий мячиком, — просто жалкий паркинсонщик на фоне этого танца! Потом глоток — и судорога, пронзающая все тело, аж пальцы выгибаются в обратную сторону. Три секунды пауза… и блаженная улыбка человека, которому от жизни более ничего не надо. Он уснет ровно через пятнадцать минут, время можно не засекать.

Было у Васи любимое занятие, даже более любимое, чем покурить. Когда по расписанию начинались инъекции, он занимал стратегическую позицию около процедурного кабинета, отлавливая выходящих больных и изымая у них ватки со спиртом, которыми полагается протереть место укола. Ватки тут же поедались, и слегка окосевший Вася шаткой походкой удалялся в дебри палат. Сколько раз, уже в другое время и в других местах, вспоминал я этого пациента! По мне, таких кадров надо всячески хранить, оберегать и использовать как тяжелую психотерапевтическую артиллерию в процессе лечения алкогольной зависимости у населения: крайне убедительный пример.

Прохожу сегодня по коридору родного дурдома, то есть диспансера и вижу двух бабулек, что-то активно обсуждающих между собой. Обсуждение идет бойко, с жестикуляцией, матерные акценты расставлены правильно. Прислушиваюсь. Оказывается, кому-то из них чем-то не угодил наш доктор. Причем сильно. Причем даже азимут перемещения старушке подсказал (вот уж не знаю, чего ж такого непотребного надо было от милейшего доктора потребовать). Заключительная фраза убила:

— Это ж не врач! Это ж, блядь, ЭСКУЛАП КАКОЙ-ТО!!

Занавес, обморок…

Эта леденящая кровь история произошла много лет назад, когда я еще студентом подрабатывал на скорой помощи одного из районов города Самары. Как правило, на каждой скорой любого района есть негласный, но общеизвестный список нелюбимых адресов. Наша подстанция тоже не была исключением. Своих героев, самых капризных и занудных пациентов, мы знали в лицо. Некая Прасковья Филипповна постоянно терроризировала нашу неотложку, с периодичностью до трех-четырех раз в день. Выезжая на ее «плохо с сердцем», приходилось в итоге убеждать болезную, что плюс-минус пять миллиметров ртутного столба в показаниях ее артериального давления — это физиологическая норма, что сегодняшнее аж девятичасовое отсутствие стула — это вовсе не признак каловых завалов, что кардиограмма вновь и в который раз не только инфаркта — даже аритмии-то не кажет. Ну и, естественно, учить наизусть географию и характер всяческих покалываний, бульканья, сжиманий и мурашек. Понятно, что от ипохондрика ждать чего-то иного не стоит, но когда эпидемия гриппа, бригады не вылезают из машин, а вызов на ее адрес только за сегодня уже четвертый…

Вот на четвертом-то вызове Василич, доктор от бога, ветеран афганской, и не удержался. Душа просила хохмы. Оставив фельдшера на станции и пошушукавшись с диспетчером, отчего та сделала большие глаза и быстро-быстро закивала, он заявил народу в курилке:

— Спорим на коньяк, что Филипповна на этой неделе никого доставать не будет!

Ударили по рукам, и доктор поехал. Вернулся он быстро. Через пять минут после его приезда в диспетчерской зазвонил телефон. Сняв трубку, диспетчер с минуту слушала, расплываясь в улыбке, кивала, а потом, нажав на рычаг отбоя, куда-то перезвонила. Коньяк Василичу проспорили, да еще как! Никто с этого адреса не звонил месяца полтора. Василич и диспетчер молчали как партизаны, поэтому на НАКОНЕЦ-ТО поступивший от Прасковьи Филипповны вызов чуть ли не жребий бросали, кому ехать — до того любопытно было узнать подробности из первых уст.

Оказалось, что, открыв в прошлый раз доктору дверь, больная опешила: эскулап стоял на четвереньках и держал в зубах чемоданчик. Выдержав театральную паузу, он поставил чемоданчик на пол и четыре раза на нее гавкнул. После этого оборотень в халате повернулся и на четвереньках потрусил вниз по лестнице. Когда прошло замешательство, Филипповна позвонила в скорую вновь и пожаловалась, что доктор, гад, НА НЕЕ ЛАЯЛ. Диспетчер оказалась девушкой доброй и отзывчивой и пообещала прислать нормальных медиков.

Когда приехала другая бригада, «не в пример этим, все как на подбор, просто гренадеры!», врач участливо так спросил:

— Так вы говорите, на четвереньках стоял?

— Да, да!

— И даже, простите, лаял, как собака?

— Да, истинный крест!

Надо сказать, что за все полтора месяца пребывания в психбольнице сердечко у Прасковьи Филипповны не болело ни разу.

За годы работы укрепляешься в осознании того, что бред — явление очень стойкое. Сравнивать его с обычной убежденностью, даже на уровне упертости рогами в стенку — все равно что сравнивать незыблемость и прочность плит перекрытия с прочностью набора посуды на шесть персон во время бурного семейного скандала. Соответственно, большинство рассказов о том, как бредовый пациент был переубежден посредством личной харизмы врача, особых психотехник и навыка внушения восемнадцатого уровня, лично я воспринимаю с некоторой долей вполне закономерного скепсиса.

Валентина Петровна (пусть героиню истории зовут так) практически всю свою жизнь прожила в Баку. Работала на заводе, была на хорошем счету. Со временем сложилось так, что большинство ее друзей, родных и знакомых в силу разных причин, среди которых не последнюю роль сыграл государственный геополитический кретинизм, уехали из города. А тут еще выход на пенсию, вынужденное безделье вкупе с неожиданно подкравшимся избытком свободного времени. Каждый офицер и прапорщик в курсе: свободное время — это зло. Точно такую же злую шутку сыграла с Валентиной Петровной оказавшаяся ничем не занятой психика. Конечно, не стоит сбрасывать со счетов характерологические особенности, тонкости обмена веществ и нейрофизиологии, но запальным механизмом послужил именно провал в жизненных ориентирах.