Записки психиатра - Страница 10
На внутренней стороне обложки дневника было написано: «Немыслимо жить под вечным гнетом наследственных болезней. Еще ужаснее чувствовать прижизненное умирание (сумасшествие). Психиатр написал: „шизофренный синдром под вопросом. Понимаю это как „шизофрению“ – болезнь, которая, как мне известно из теории о наследственности, передается по рецессивной, то есть боковой, линии – племянник наследует болезнь дяди или теток. Я так любил жизнь и людей! Как тяжело мне с этим расставаться. Но разве можно продолжать жизнь человеку, неполноценному во всех отношениях…“».
В эту ночь Юдин пытался покончить жизнь самоубийством. Окружающие его люди не дали ему умереть.
Зачем уролог, желая показать свою ученость, рассказал этому особо впечатлительному больному о «наследственной органической недостаточности», в которой, видимо, и сам не разобрался? Зачем врач выдал больному на руки документы с поспешным предположительным диагнозом? А ведь ясно было только одно – это человек слабого типа нервной системы и отсюда его постоянное ощущение неполности жизни, утрата чувства реального, бесплодное умствование.
Один из виднейших русских врачей-психиатров П. Б. Ганнушкин очень точно описывает состояние таких людей:
«Основными их чертами являются крайняя нерешительность, боязливость и постоянная наклонность к сомнениям. Они чрезвычайно впечатлительны и притом не только к тому, что кругом них в данную минуту происходит, но и еще более к тому, что, по их мнению, может случиться…» «…психастеник боится за себя самого, за то будущее, которое его ожидает и которое он рисует себе мрачными красками, боится за все свое физическое и психическое здоровье…» «…постоянные тревоги, опасения, беспокойство – вот что наполняет его жизнь…»
История болезни Юдина – жестокий урок для врача, суровое напоминание о том, что скороспелость суждений, излишний апломб, отсутствие такта, чуткости могут убить больного в буквальном смысле слова. Как потом оправдаться врачу перед самим собой, перед народом.
Мы не знаем, почему тетка учителя «странно себя вела». Можно сомневаться, было ли психическое расстройство у его дяди, если, как выяснилось, он покончил жизнь самоубийством после зверств и дикого разгула еврейского погрома. И не вернее ли предположить, что причиной его трагедии была гибель близких людей, бесперспективность человеческого существования в дореволюционное время?… Этого мы не знаем!
Взгляд на наследственность, как на нечто непреодолимое, не зависящее от наших усилий, был в какой-то степени привит и мне в школьные и студенческие годы. Понадобился постоянный анализ своей работы, изучение философских и медицинских трудов, чтобы научиться правильно понимать эти вопросы.
И. П. Павловым и его учениками на экспериментальных фактах доказано, что именно внешняя среда направляет и изменяет живой организм. И. В. Мичурин показал, что приобретенные в течение жизни организма признаки могут передаваться по наследству в поколения.
Значит, наследственность не есть что-то неизменное: она сама изменяется. Многое зависит от внешнего мира, от окружающей жизни, от всего того, что Павлов называл «Госпожа действительность». Эта всемогущая «Госпожа действительность» наглядно показывает, что слишком часто и не всегда справедливо мы взваливали на терпеливые плечи наследственности многое из того, в чем она не виновата.
В психологическом очерке «Вукол» Н. Г. Помяловский сопровождает рождение своего героя такими сомнениями:
«Будет ли он умен, добр, счастлив? – бог знает!.. Станут бить его по голове – вырастет дураком, хотя бы и не родился им; будет воспитывать танцмейстер – выйдет из него кукла; кормят на краденые деньги – отзовется и это. Трудно показать и объяснить влияние внешних обстоятельств на голову и сердце человека…
…Бог знает, какое влияние имеет на ребенка глупая рожа няни, физиономия папаши, часто с отсутствием образа божия, грязная соска, табачный запах, визг и слезы братцев и сестриц и тому подобные буколические обстоятельства, на которые чадолюбивые и сердобольные родители, домовладыки и цари семейств часто не обращают никакого внимания. Все это, без сомнения, уродует человека».
Широта и глубина представлений писателя о влиянии среды на развитие человеческого организма поистине поразительны.
Несколько лет назад пришел ко мне один больной и мрачно сообщил:
– У меня рак желудка, только об этом не говорят врачи…
– Из чего вы это заключили?
– Я был у рентгенолога…
– И что же?
– В моем присутствии рентгенолог сообщил лечащему врачу, что у меня желудок в форме крючка. Мне стало ясно, что начинается рак… Иначе почему бы желудку быть в форме крючка? Значит, произошло сужение… Вот уже год я болею. Мне трудно глотать…
Я отправила больного на просвечивание желудка и, убедившись в его полном здоровье, разъяснила мнительному человеку, что нормальный желудок всегда имеет форму крючка. Он ушел. Но я так и не знаю, что, в конце концов, оказало на него большое влияние: ложное представление, явившееся следствием неосторожной фразы в присутствии мнительного человека, или мое стремление разуверить больного в его заблуждении.
Юдин продолжал жаловаться на боли в сердце. Я предложила ему просветить сердце рентгеновыми лучами. Это был прием, на который я надеялась. Рентгенолог написал именно то, что было в действительности: «границы сердца в пределах нормы, сердце капельное, патологических изменений, указывающих на заболевание, нет».
Все последующие дни Юдин часто заглядывал ко мне в кабинет. Он уже не чувствовал сердцебиения и радостно удивлялся этому. Правда, некоторое время его смущал термин «капельное сердце», но я разъяснила, что это определяет только форму и величину сердца, а не какую-нибудь болезнь. Хорошее питание, покой, укрепляющие нервную систему медикаменты сделали свое дело. У больного резко улучшился состав крови, он хорошо спал и чувствовал, – на этот раз правильно, – что выздоравливает.
Когда, наконец, мне удалось доказать Юдину, что состояние его здоровья, особенно сердце, ничего опасного не предвещает, остался один враг – самовнушение больного относительно наследственности.
Еще в студенческие времена я познакомилась с идеалистическим учением Фрейда. Он начертал следующую схему психики: верхний слой – это сознание, наше собственное «Я». Ниже находится слой подсознательного, то есть фактов, сведений, воспоминаний. Еще ниже – слой бессознательного. Это инстинкты и стремления, страсти. По толкованию Фрейда самым важным в психике является нижний слой – бессознательного, и в нем заложены «инстинкты жизни» и «инстинкты смерти», все асоциальное, аморальное, хаотичное, бессознательное, возбуждаемое только сексуальными инстинктами. Эта область грязных мыслей, по утверждению Фрейда, не зависит от влияния общества, социальных сил внешней среды и даже неподвластна сознательному «Я».
Теория Фрейда не научна. Она ведет к туманным и ошибочным выводам, к антигуманным политическим последствиям. Говоря, что насилие свойственно человеческой природе, Фрейд оправдывает войны и эксплуатацию. Если, по Фрейду, человеческая природа неизменна, то и общество тоже никогда не изменяется или не должно меняться, оно непознаваемо, как непознаваем и сам человек. Инстинкты и влечения – вот всемогущая сила, определяющая не только поведение человека, но и социальную историю общества.
Однако с первых шагов моей практической деятельности на врачебном поприще «Психоанализ» Фрейда потерпел крах. Это было только началом дальнейших фрейдистских поражений. Они определялись почти каждодневно в общении с больными, в самой обыкновенной амбулатории – диспансере, куда может зайти любой человек. Разве может быть жизненной теория, которая утверждает в человеке не любовь к жизни, а стремление к смерти, как этому учит Фрейд, уверяя, что «смыслом жизни является смерть», а воля человека находится во власти темных сексуальных инстинктов, будто одолевающих его с рождения, как злой рок.
К счастью для человеческого прогресса, Павлов опрокинул эти вредные теории. Он доказал, что верховным управлением человеческого организма являются не темные инстинкты, а высшая нервная деятельность, беспрерывно взаимодействующая с условиями внешней среды, зависимая от нее.