Записки о Михаиле Булгакове - Страница 83

Купюры требовали введения связок на месте разрывов. С большой осторожностью и ответственностью Е. С. Булгакова эти связки ввела сама.

Но самый текст был именно тот, представленный ею. Собственно редакторских поправок оказалось немного: уточнялись знаки препинания; в названиях, состоящих из двух слов (Лысая Гора), второе слово дали со строчной буквы и т.п. Пожалуй, самым существенным из сугубо редакторских искажений можно считать следующее: в реплике «Я хочу, чтобы мне сейчас же, сию секунду, вернули моего любовника, мастера», слово «любовника» целомудренно заменили словом «возлюбленного».

Через короткое время Елена Сергеевна добилась разрешения опубликовать роман полностью — за границей. Но только в 1973 году К. М. Симонов «пробил» полное — без купюр — издание «Мастера и Маргариты» в СССР.

Книга вышла в издательстве «Художественная литература»; в аннотации сообщалось, что роман печатается «в последней прижизненной редакции», по рукописи, хранящейся в рукописном отделе Государственной библиотеки СССР имени Ленина, «с исправлениями и дополнениями, сделанными под диктовку писателя его женой, Е. С. Булгаковой». Верить приходилось на слово: Елены Сергеевны уже не было в живых. Привлечь к изданию специалиста, давно и хорошо знающего творчество писателя, издательство не сочло нужным.

Снабженное столь авторитетной аннотацией, издание 1973 года стало считаться каноническим. Теперь с этого текста роман перепечатывался и переводился на иностранные языки.

Между тем в издании 1973 года роман отличался от журнальной публикации не только отсутствием купюр. Разночтения шли потоком и начинались с первой же строки.

В журнале: «В час жаркого весеннего заката на Патриарших прудах появилось двое граждан. Первый из них — приблизительно сорокалетний...»

В издании 1973 года: «Однажды весною, в час небывало жаркого заката, в Москве, на Патриарших прудах, появились два гражданина. Первый из них, одетый в летнюю серенькую пару...»

Отличались отдельные слова, порядок слов, строки, абзацы, целые страницы... Иногда маленькое разночтение — в одну букву — провоцировало литературоведов на противоположные трактовки романа в целом. Так, Б. Гаспаров, обративший внимание на отсутствие буквы W в романе (ее нет в издании 1973 года), писал: «Роман не просто написан по-русски — в нем нет ни одного иностранного слова, ни одной латинской буквы; даже фамилия Воланда на визитной карточке описывается как начинающаяся "двойным В". А. А. Синявский, явно читавший роман по предыдущему изданию (в нем W имеется), напротив, с восхищением отметил этот перевернутый знак инициалов мастера и Маргариты: W — M. (Аналогичное наблюдение независимо от

А. Синявского сделала и я, но, как потом выяснилось, после него, так что на приоритет претендовать не буду.)

Короче, читатели получили во многом разные тексты.

Тут же распространилось мнение, что «Художественная литература» выпустила подлинный текст романа; что предыдущий, представленный Еленой Сергеевной в редакцию журнала, подлинным не был; что Елена Сергеевна, якобы мало что понимавшая, проявляла недозволенное самоуправство, переписывала, вписывала (!) или, напротив, выбрасывала целые куски.

Не верилось во все это, и сравнение двух опубликованных вариантов романа оставляло тягостное недоумение.

Вот строки, памятные мне с того апрельского дня 1963 года, когда я впервые читала роман дома у Е. С. Булгаковой: «Тот, кто называл себя мастером, работал лихорадочно над своим романом, и этот роман поглотил и незнакомку. — Право, временами я начинал ревновать ее к нему, — шептал пришедший с лунного балкона ночной гость Ивану».

В издании 1973 года этих строк не оказалось! А в рукописи? Есть они в рукописи или их там нет? И откуда их взяла в таком случае Елена Сергеевна? Сочинила? Ну, знаете, Елена Сергеевна была великая женщина, но сочинять, как Михаил Булгаков, она не могла.

В романе, вышедшем под редакцией Анны Саакянц, обнаружился большой и замечательно написанный фрагмент об Алоизии Могарыче, соглядатае и доносчике: «А со мной, — рассказывал Ивану мастер, — случилась оригинальность, как нередко бывало в моей жизни... У меня неожиданно завелся друг. Да, да, представьте себе, я в общем не склонен сходиться с людьми, обладаю чертовой странностью: схожусь с людьми туго, недоверчив, подозрителен. И — представьте себе, при этом обязательно ко мне проникает в душу кто-нибудь непредвиденный, неожиданный и внешне-то черт его знает на что похожий, и он-то мне больше всех и понравится...» (И далее, далее, далее — см. в изд. 1973 г., с. 560—561; фрагмент полностью приведен также мною в комментарии к киевскому двухтомнику — т. 2, с. 742.)

Но в редакции Е. С. нет этого фрагмента! Даже намека на него нет. Что же, Е. С. не заметила целую страницу (страницы)? Издательский редактор заметил, а Е. С. — нет?

И список такого рода загадок был бесконечен.

Мало что прояснила публикация беседы В. Петелина с редактором издательства «Художественная литература» Анной Саакянц. Ответы редактора были уклончивы. Говорилось о том, что по тексту романа «встает много сложных вопросов», на которые ответят лишь будущие текстологи Булгакова; высказывалась благодарность работникам отдела рукописей «за большую помощь и чрезвычайно внимательное отношение к нашей работе»; а также некие полуупреки Елене Сергеевне: «Например, она заменяла характерное булгаковское "на левой (или на правой) руке у себя» на «по левую руку от себя"... Нарушение воли умершего автора недопустимо, — и потребовалась работа, чтобы восстановить подлинный текст. Но, повторяю, текстология романа "Мастер и Маргарита" — вопрос сложный — в силу того, что писатель не успел закончить работу над своей последней вещью. Так что этот роман еще ждет своего научного издания...» (Интервью неоднократно публиковалось в 70-е годы; цит. по книге: В. Петелин. Михаил Булгаков. Москва, 1989, с. 446—447.)

Мнение самого Петелина было более прямолинейным: «...В книжном варианте роман в художественном отношении значительно лучше» (там же, с. 445). В качестве примера В. Петелин приводил все ту же первую строку романа, по его мнению, зазвучавшую «лучше» в редакции 1973 года («Однажды весною, в час небывало жаркого заката...»), и сетовал на то, что в журнальной редакции «та же самая фраза звучит иначе, нет в ней той широты, эпичности, нет в ней стилистической музыкальности, что ли».

(Еще раз отмечу, что текстолог не имеет права руководствоваться своим вкусом и мнением о том, «как лучше». Впоследствии пришлось склониться к мысли, что Е. С. и здесь была права и что последний, авторский, булгаковский текст — как раз журнальный: «В час жаркого весеннего заката...»)

Но если даже представить себе, что вариант 1973 года «лучше», то откуда все-таки взялся другой вариант — в машинописи, подготовленной Еленой Сергеевной?

Такие загадки текстолог обыкновенно решает просто: обращается к рукописи, если таковая существует. В данном случае этот простой путь был недоступен: фонд Михаила

Булгакова в отделе рукописей Библиотеки имени Ленина, как помнит читатель, для меня был закрыт. Отрезанная от архива, я бесконечно листала свои старые выписки из черновых тетрадей романа. Увы, при жизни Е. С. я успела проштудировать лишь ранние и срединные (1929—1936) редакции...

Шли годы. Даже поставить вопрос о текстологии булгаковской прозы не удавалось. Я попробовала обратиться в журнал «Литературное обозрение» — тему нашли слишком неожиданной и странной; в «Литературную газету» (назову дату: август 1983 года) — меня просто выставили за дверь, поскольку сочли, что я предлагаю нечто крайне неприличное для добропорядочной газеты. С трудом удалось уговорить (не уговорить — уломать!) «Вопросы литературы»; здесь уже принятая маленькая рукопись пролежала еще полтора года. Только в 1987 году я смогла опубликовать фрагмент из своих «Записок текстолога» — статью «Публикуется Михаил Булгаков» («Вопросы литературы», 1987, № 1) — и поставить наконец публично вопрос о необходимости серьезного отношения к текстам Булгакова.