Записки неординарной эльфийки - Страница 48
Дни летели незаметно. Окруженная родительской любовью, я старательно изображала примерную дочь. Довольно улыбаясь, мама по пять раз на дню переплетала меня, вознося благодарственные молитвы за возвращение моим волосам естественного цвета. Она перешивала мои старые платья, подгоняя их к последней эльфийской моде. Отец, как и обещал, подал прошение в совет двенадцати и каждый раз, проверяя почту, возмущенно фыркал не найдя оправдательного документа. Вечерами я убегала на берег моря, где уже застаивался наш корабль. Цепляясь длинными рукавами за прибрежные кусты спешила подбодрить покинутого друга, не оставляя его в одиночестве. Гном наотрез отказался жить во дворце и ютился на причале. Сидя с ним на корнях меллорнов, мы пекли лепешки. Я торжественно обещала, что поеду с ним в Морию. Только ещё немного поживу дома.
– Вы, эльфы, слишком привязаны к своим лесам, и сковырнуть вас отсюда очень сложно.
От скуки Гимли вырезал фигурки животных и раздавал их детям. В те дни я не могла решить, что для меня важнее, родной дом или вожделенная свобода и, раздваиваясь, сходила с ума. Конец этому мучительному чувству положила газета. Точнее, её первая страница, на которой крупным шрифтом было напечатано объявление о весеннем бале, внизу как всегда были приписки: форма одежды самая торжественная – белые цветы в руках дам и голубые галстуки на шеях кавалеров, тип прически строгий, без излишеств.
– Что-то странное, – мама насторожилась, – последний раз голубые галстуки надевали на бракосочетание короля. Ты не помнишь милый? Где твой галстук?
И начавшиеся поиски дали мне возможность незаметно ускользнуть.
– Зачем мне этот ошейник. Я же не собираюсь танцевать. – Отец начинал нервничать
– Нам не до танцев, – когда дело касалось семьи, мама была тверда как скала. – Надо вывести Эльфи. Глядишь, и она найдет свое счастье.
– Мое счастье с вами, – выкрикнула я, спотыкаясь о порог, – и почему я должна искать что-то ещё.
– Так положено, – хором ответили родители, не переставая перетряхивать один из многочисленных комодов.
Гимли был в отвратительном настроении. Грозно сопя, он разматывал парус.
– Если ты хочешь увидеть Морию, то собирайся. На рассвете я ухожу. Рассеяно хлопая густо накрашенными ресницами, я, внезапно ощутив слабость в ногах, села на песок, не заботясь о сминаемом белоснежном платье.
– Вы уходите, завтра? Что произошло?
– Я ухожу один. Эльф остается. – И видя, что я никак не войду в суть дела, он раздраженно добавил. – Он женится. Сегодня мне сказал. Так ты со мной или присоединишься к набираемой свите будущей принцессы?
Почесав затылок, я прикинула: мама, конечно, выбьет мне место, и потянутся скучнейшие годы – утреннее вышивание, пение, танцы, присутствие на длиннющих церемониях, смысл которых уже забыли самые старые мудрецы.
Подобрав, крепко накрахмаленный подол, я вошла в прозрачную воду прибоя, из темнеющей бездны на меня глянула выбеленная лунным светом, с тугими, серебряными косами, строгая повзрослевшая эльфийка.
Эльфи, где ты, где брызжущая энергия глаз, где смешливый рот, готовый хохотать над любой шуткой, где растрепанный рыжий ирокез. Ты ли это Эльфи?
– Я с тобой, Гимли. Только станцую разок на балу и уйду на рассвете. Если я задержусь ещё немного, то однажды проснувшись, рискую не узнать себя в зеркале.
Пожав ему руку на прощание, я побежала домой, на ходу соображая: "Надо взять лук, дневник и немного хлеба. И переодеться – как меня достали эти длинные подолы." Не обращая внимания на репьи, что крепко вцепились в верхние юбки, я прошелестев ими по комнатам братьев, выбрала все, что пригодится.
– Эльфи, присядь, – мама серьезно поглядела на меня. – Ты что задумала? Изволь быть на балу. Аранен представит всем свою динэт.
Но я уже не слушала, вывалив из плетеной корзины свежевыпеченный хлеб, старательно запихивала его в рюкзак. Отец меланхолично разглаживая галстук ворчал:
– Глупейший обычай, если кому-то приспичило жениться, то почему я должен выглядеть как попугай. Дорогая, отойди от окна, мы все равно скоро все узнаем. Мама старательно ловила ночные шорохи своими чувствительными ушками – на чьем пороге звякнет колокольчик? Тишина была удивительная. Похоже, не только в нашем доме старательно прислушивались.
Ближе к полуночи соседская девочка принесла приглашение. В это время мама усиленно втирала мне в волосы бальзам для придания блеска, поэтому послание прочел отец и, очень удивившись, подал вложенную в конверт записку, предназначенную мне. Она была запечатана малой королевской печатью, вскрытие оной грозило крупными неприятностями. "Возможно это моё прощение, ведь на бал приглашена, значит, так оно и есть," – думала я вскрывая послание. Всего одна торопливо написанная фраза:
Эльфи, возьми на бал колокольчик; надеюсь, ты еще не потеряла его?
– Зачем ему мой колокольчик? – Недоумевая, я протянула записку маме.
Та прочла и весьма изящно упала в обморок. Баночка с бальзамом упала и разлетелась на кусочки, по комнате поплыл терпкий запах зеленых яблок. Подумав, отец пришел нам на помощь – пара стаканов холодной воды вылитой на бесчувственную мамочку проявили своё действие весьма скоро, слегка отдуваясь, она в который раз пробегала глазами эту строчку. Наконец, не веря своим глазам, отдала записку отцу. Тот невозмутимо пожав плечами, сказал, что надо собрать родственников и достать схороненную бутылочку здравура. Последующий допрос о моих отношениях с принцем велся весьма подробно и с пристрастием. Я выложила все сказанные нами фразы, умолчав о тех эпитетах, которыми я наградила его королевское высочество, когда он продал меня, более мелкие стычки я опустила как и небольшие потасовки за его вечное занудство. Все наши отношения были разложены и протестированы. Был предъявлен колокольчик, как вещественное доказательство. Всю последующую ночь родители совещались со специально приглашенной родней и к утру вынесли мне своё решение:
– Ты примешь предложение, и наш род, соединившись с королевским, возродится к новым свершениям.
Это было произнесено так торжественно, что я не сразу въехала в смысл сказанного, но после третьего повторения по слогам что-то замаячило, и сопоставив факты с требованиями этикета, я поняла – замужество неизбежно. Тут пришел мой черед падать в обморок, а небольшая истерика придала сил и уверенности в совершенном нежелании перемены статуса. О чем и было объявлено, также торжественно, всем родичам. Повисла долгая пауза. Через час бледная как мифрил мама предположила, что я неудачно пошутила и, натянуто засмеявшись, предложила заняться платьем.
– Какое платье, вы что оглохли, никакого танца не будет, и танцевать я не умею.
– Научим, до бала еще двенадцать часов, успеем.
– Это ошибка, шутка, просто очередное издевательство, он всегда смеялся над мной, у него извращенное чувство юмора, он просто идиот! – Безуспешно взывала я, но меня уже никто не слушал.
Кумушки-тетушки перетряхивали мамины сундуки, придирчиво высматривая достойное платье, другие, мысленно просчитывая возможные выгоды, доставали косметический комбайн с несчетным количеством средств макияжа, третьи разбежались по лавкам – прикупить необходимые мелочи вроде шпилек с сердечками и блеском для глаз. Мама крутилась как гигантская стрекоза, отдавая сотню приказаний в минуту, половина которых тонула во всеобщем гаме. Меня окунули в небольшой бассейн, вылив туда предварительно все душистые масла бывшие в нашем доме, высушили, вычесали, наложили несколько масок, смыли и снова наложили. Макияжная основа отлетала как сухая штукатурка, облачка пудры взлетая осыпали всех присутствующих дам, мелькали лица моих сестер, проливались ароматные воды, куда-то пропадала тушь для ресниц – гомон стоящий в доме разбудил бы и мертвого.
В окна начали заглядывать любопытные соседи, но мои родственники, объединенные корпоративной солидарностью, свято хранили тайну этого переполоха. Испустив легкое облачко из сгоревшей резины, фен погиб от перегрузки. Разбилось несколько зеркал, что у нас считается к счастью. Лица тетушек порозовели, но они мужественно терли мои загрубевшие ладони смягчающим кремом, ногти в третий раз покрывались оттеночным лаком, одиннадцатая прическа, наконец, была ободрена большинством, и впавший в истерику лучший парикмахер города рухнул тут же на рабочем месте. Наши мужчины, оттащив его на свою половину, отпаивали пивом. Шел десятый час приготовлений. Всеобщая лихорадка достигла высшего накала. Шпильки дождем сыпались на пол. Платье предательски треснуло по шву после жесточайшей шнуровки. Новые туфельки жали. Кружева не хотели укладываться в причудливый цветок на затылке, и его немилосердно поливали лаком.