Записки кинорежиссера о многих и немного о себе - Страница 4
Когда мы снимали в Узбекистане, это были каждодневные поездки в Голодную степь, в район Янгиера.
Передовиков в то время снимали так часто, что они уже знали все тонкости съемки, у них было все отрепетировано. Поэтому, когда мы приехали к Тюбко, то сначала он долго отказывался, но потом сказал, скривившись:
– Хорошо, только сначала пообедаем!
– Ну давай, пообедаем!
Пришли к нему домой, пообедали с местным вином. Оператор развеселился, поставил камеру:
– Ну давай, Валентин, снимем!
А Валентин говорит:
– Солнце у нас где? Отсюда бери общий план, отсюда средний, а здесь ставь крупный!!!
Хохотали мы жутко. Он был уже почти профессионал, только выпивший. Позже, когда мы снимали крупный план, у нас на камере «Родина» стояла длиннофокусная оптика. Оператор смотрел в объектив и кричал:
– Ближе! Ближе!
Тюбко и ехал. Пока не раздался треск! Штатив был сломан!
Дело в том, что хлопкоуборочный комбайн имел большой вынос, и Тюбко сидел довольно далеко от камеры, вот и задел штатив колесом.
Ленкорань находится на границе с Ираном, это пограничная зона с пропусками. В Ленкорани прямо в центре города стояла вышка для купания, потому что море давно ушло. Это было действительно печальное зрелище.
Когда мы приехали в Ленкорань, уже была поздняя осень, шел очень сильный дождь – начался субтропический сезон дождей. Мы спросили у местного населения:
– Как долго будет идти дождь?
– Месяц-полтора.
Мы не могли так долго ждать, поэтому сели в поезд и вернулись в Ленинград.
А вскоре была пара картин про военные дела. Было трогательно и смешно, когда адмирал военно-морских сил приказал поехать в Севастополь и снять корабли проекта 47 БИС, а командующий этой эскадрой сказал: «Нет, не дам». Командующим был капитан первого ранга Михайлин.
Наша депеша пошла в Москву. Мы сидим в Севастополе, ждем, ходим на пляж. Приходит депеша из Москвы: «Дать!» А командующий: «Не дам!» Новая депеша идет в Москву. А это 2–3 дня, потом 2–3 дня депеша идет обратно из Москвы. Мы каждый день ходим в штаб в Севастополе. И так продолжается две недели. Наконец нам говорят, что надо ехать на Дальний Восток, так как там тоже есть такие корабли. Но режиссер наотрез отказался от этого, там выпадали разные радиоактивные осадки.
Я проработал помощником режиссера на «Леннаучфильме» с 1961 по начало 1964 года. Я в то время был единственным помощником режиссера мужского пола, к тому же холостой, не связанный детьми, поэтому и работал на всех картинах с длинными командировками.
Это было очень интересно. Никогда в жизни без «Леннаучфильма» я не побывал бы там, где побывал. Я объездил весь Советский Союз, от Северного Ледовитого океана до границы с Ираном.
Трудное решение
Работая на «Леннаучфильме», я учился. Я поступил на единственное заочное отделение, имеющее отношение к театру и к массовым зрелищам: в институт культуры, на факультет культурно-просветительской работы, отделение «режиссер самодеятельных театров». Я понимал, что нужна хоть какая-то «бумага», иначе хода не будет.
К этому времени кое-кто из моих леннаучфильмовских друзей перешел работать на киностудию «Ленфильм» и среди этих «кое-кого» был художник Женя Гуков. Он сказал:
– Что ты здесь делаешь? Давай к нам на «Ленфильм»!
«К нам на „Ленфильм“», – легко сказать. А как? У меня тогда на «Леннаучфильме» была большая картина о гражданской обороне. Мы снимали под Харьковом и в Калининграде. Но к тому времени я окончательно созрел: надо переходить на «Ленфильм».
Женя Гуков работал у Козинцева на «Гамлете» художником-декоратором. Он пригласил меня на съемку, и там я увидел Козинцева, Смоктуновского, Настю Вертинскую… Это был другой мир! Мне хотелось перейти на «Ленфильм»!.. Когда «Гамлет» закончился и Женя стал работать на картине «Авария», оказалось, что им нужен помощник режиссера – толковый молодой мужчина. По всем параметрам я подходил. Я пришел в отдел кадров. Кадровик меня спросил:
– Что ты делал до этого?
– Армия, потом несколько лет работы на «Леннаучфильме».
– Хорошо. Возьмите анкеты и заполняйте.
Начальник отдела кадров – сама доброжелательность.
Но когда я заполнил анкеты, он посмотрел на пятый пункт. И как-то сразу:
– А вообще-то у нас мест нет!
Но директор картины Геннадий Павлович Хохлов «бил копытом», требовал принять на работу помощника режиссера.
Мой прием на работу решался в кабинете директора студии «Ленфильм» Ильи Николаевича Киселева и решался он криком, серьезным криком. За меня был директор картины Хохлов и замдиректора по производству Александр Харитонович Аршанский. «Против» был Соколовский – начальник отдела кадров. Это продолжалось несколько недель. В конце концов Соколовский сказал:
– Ладно, берем, но только на одну картину.
Тогда не было трудовых договоров. А была формулировка «принять в штат на одну картину». Я пришел к Аршанскому и сказал:
– Александр Харитонович, спасибо за поддержку, но я не могу пойти к вам на одну картину! На «Леннаучфильме» я работаю постоянно, а к вам только на одну картину? Она закончится, и я останусь без работы.
Аршанский близко меня не знал, ему про меня рассказывали.
– Ты пьешь? – спросил он.
– Нет!
– Ну и все, будешь работать. Эта картина закончится – будет другая, я тебе гарантирую, что ты будешь работать.
И я решил рискнуть! Мне очень хотелось работать на «Ленфильме»! Я сказал своему шефу-режиссеру, с которым работал на картине «Гражданская оборона»:
– Александр Анастасьевич, я ухожу!
Он был маститый режиссер, бывший директор «Леннаучфильма».
– Что вы делаете, Женя?! Вы там потеряетесь! Там масса народу! А здесь вы на хорошем счету. Еще одну картину со мной отработаете, и все у вас будет в порядке!
Но я закусил удила. Мне нужен был «Ленфильм» и ничего больше.
– Нет, Александр Анастасьевич, спасибо, я ухожу!
Так я устроился работать на картину «Авария» с формулировкой «в штат на одну картину».
Живые легенды кино. Школа
Потом Хохлов рекомендовал меня на следующую картину, «Рабочий поселок» В. Я. Венгерова. Директором картины был Михаил Иосифович Генденштейн. А вторым режиссером – начинающий кинорежиссер Алексей Герман, у которого была целая гвардия помощников и ассистентов, любивших говорить о поэзии и пить кофе.
Венгеров высказывал требования в адрес Алексея Германа:
– Леша, вы хоть что-нибудь делайте! Хоть что-нибудь!!!
Герман понимал, что делать что-то надо. Но что? И как? Он и его ассистенты ничего не знали о кинопроизводстве. И тут появился я и еще ассистент Володя Перов. И начали работать!
А где-то месяца через два ушла ассистент режиссера. Я не помню, по какой причине она ушла, но Венгеров и Герман предложили мне стать ассистентом и работать на площадке. Я с радостью согласился.
Когда я пришел в павильон к Венгерову, за камерой сидел оператор – Генрих Маранджян. Венгеров замечательно называл его: Эндо.
Шел 1965 год. Венгерову было 40 лет. Генрих был на один год моложе.
Я очень гордился, что работаю вместе с Венгеровым. К тому же на съемках этого фильма я познакомился с Верой Павловной Пановой, с композитором Исааком Иосифовичем Шварцем, с Петром Тодоровским и с поэтом Геной Шпаликовым, который написал для фильма стихи – «Вспомни ты про войну».
Венгеров не хотел, чтобы песню на эти стихи пел профессиональный певец, и попросил ее исполнить своего товарища Петра Тодоровского. Петя мужественно согласился и спел ее под собственный аккомпанемент на гитаре. У Пети был один недостаток, не замечаемый им самим – легкое одесское произношение. Когда он пел: «Я тебья помьяну…» Венгеров сердился:
– Петя, не помьяну, а помяну!
– Ну а я что делаю?
– А ты поешь «помьяну»!
– Хорошо, давайте перепоем этот кусок!
И он опять:
– Я тебя помьяну…
И так два часа сорок минут вместо нескольких минут! Но в конце концов все получилось. Замечательная вышла песня! Замечательный Гена Шпаликов, замечательный Шварц! Это все было очень интересно.