Записки - Страница 49

Заложена была церковь Христа Спасителя, о которой сказано было в манифесте по изгнании неприятеля из российских пределов, за Москвой-рекой, у Воробьевских гор. К торжеству сему собран был большой корпус войск; государь со всем двором прибыл в церковь, что на Лужниках, отслушав литургию, которую совершал преосвященный Августин, за крестным ходом всего московского духовенства шествовал император с императрицами, матерью и супругою, за ними великие князья и весь двор, император сам положил первый камень. После чего произведена пушечная пальба с батарей, поставленных у стоящего в параде корпуса войск.

Должно сказать, что план сего огромного храма сочинил по сонному видению архитектор Витберг, который не только ни одной церкви, но даже ни одной часовни и никакого дома не построил; хотя назначена была комиссия к построению сего храма, но он один распоряжался суммою 10 миллионов рублей, покупал деревни, 20 т<ысяч> душ для работ оного[288]. Сам получал в год 10 т<ысяч> рублей жалованья до тех пор, пока [не] окончит здание, имеющее строиться 50 лет.

Король Прусский, прибыв в Москву, до церемониального въезда остановился в Кунцове, принадлежащем А. Л. Нарышкину, расстоянием 5 верст от Москвы, взошед на бельведер, откуда видна вся столица, снял шляпу и сказал свите своей: «Господа, поклонимся сему преславному городу, пожертвовавшему собою для спасения своего государства, и который был и избавитель нашего отечества»; король Прусский, пробыв в Москве остальное время пребывания двора, отправился с оным в С.-Петербург.

[1819]. По случаю смерти моего зятя Вязмитинова, за несколько перед оною месяцев пожалованного графом, приехал я в Петербург навестить овдовевшую сестру мою и записать сына моего в гвардию. Граф Сергей Кузьмич Вязмитинов был из незнатного и небогатого дворянства Курской губернии, Рыльского уезда; записан был на службу почти ребенком в армейский полк, там квартировавший, сержантом; вскоре тот полк для содержания караула назначен был в Петербург. По прибытии туда потребован был от сего полка в канцелярию президента военной коллегии графа З. Г. Чернышева унтер-офицер, знающий хорошо писать; Вязмитинов был для сего наряжен. Остротой, прилежанием и поведением своим снискал он благосклонность правителя канцелярии, который, видя его дарования, отличал его и обращался с ним ласково; по поводу сего он познакомился и с графскими адъютантами. Праздное время от должности употребил он на изучение французского языка, в котором по времени был очень силен, занялся чтением касательно разных наук. Ум его, трудолюбивый и острый, доставил ему то, чему редкие могли выучиться, получа рачительное воспитание. Он пристрастился к музыке, и как в штате графа некоторые были музыканты, то по охоте своей скоро выучился на виолончели, и играл на оном инструменте не как артист, но как охотник и знаток очень хорошо. Вскоре и граф Чернышев его узнал, сделал его своим флигель-, а потом и генерал-адъютантом. Он был при нем пятнадцать лет и управлял уже его канцеляриею и всеми делами. За учреждение белорусских губерний особенно он был графом рекомендован, за что императрица пожаловала ему в Белоруссии 800 душ. По истечении шести лет в звании генерал-адъютанта при фельдмаршале пожалован он полковником, и дан ему Вологодский мушкатерский полк, который он довел до того, что полк этот служил образцом во всей армии. Потом сформировал он Сибирский гренадерский полк, также доведенный им до совершенства. Обратил на себя внимание фельдмаршалов графа Румянцева и светлейшего князя Потемкина и стал известен самой императрице. По старшинству пожалован он был генерал-майором; по болезни же глаз и худому зрению принужден был оставить военную службу; пожалован был губернатором в Могилев, а потом сенатором. Императрица, почитая пост генерал-губернатора Уфимской губернии важным касательно башкирцев и Оренбургской линии, возвела его в сие достоинство, при котором он и оставался до вступления на престол Павла I, который, оттуда его вызвав, сделал губернатором Петропавловской крепости и генерал-кригскомиссаром и пожаловал тысячу душ в Минской губернии. В конце царствия его он был в опале. Император Александр пожаловал его генералом от инфантерии, вице-президентом военной коллегии; при учреждении министерства военным министром и главнокомандующим С.-Петербургским, но после Аустерлицкой баталии на него прогневался и отставил даже без мундира. Место его заступил граф Аракчеев, который, по некоторым обстоятельствам, был личным его неприятелем. Но к чести графа Аракчеева, и, можно сказать, в одном только сем случае, он показал себя незлобивым. Чрез две недели по приеме сей должности он подал государю просьбу об увольнении его от службы. Государь удивился и спросил своего любимца, какая тому причина? Тот ему отвечал: «Когда Ваше Величество отставили с таким позором Вязмитинова, то все думали, равно как и я, что он найден вами в нерачении, изобличен в злоупотреблении и расстройстве в делах; но когда я принял его должность и вошел в подробность дел, то увидел, что коллегия, департамент, равно и канцелярия главнокомандующего, все было в совершенном порядке: не только не заметил злоупотребления, но, напротив, я увидел редкое его бескорыстие; а по тому судя, что ежели такой человек, каков Вязмитинов, служа всегда с такою честию столь долгое время императрице — бабке вашей, императору — родителю вашему и вашему величеству, отставлен так позорно, то я и всякий другой должны ожидать такой же участи, без всякой причины, по одному только вашему капризу. Для чего и прошу меня отставить, и я иначе не соглашусь служить, если не отдадут должной справедливости Вязмитинову». По поводу сего государь в приказе объявил, что Вязмитинов отставлен по просьбе его с мундиром и всем получаемым им трактаментом[289], притом препроводил к нему лестный рескрипт. По некотором времени поместил государь его в Государственный Совет и возвратил к нему его доверенность: в начале 1812 года опять сделал его главнокомандующим в С.-Петербурге и министром полиции, пожаловал ему аренду на двенадцать лет, приносящую более сорока тысяч рублей ежегодного доходу. Возвратясь по взятии Парижа, он пожаловал ему орден Св. Андрея, а сестру мою кавалерственною дамой ордена Св. Екатерины 2-го класса; неоднократно жаловал его деньгами и один раз сто тысяч рублей под видом на экстраординарные расходы, без отдания в оных отчета, незадолго перед его кончиной и графским достоинством. Он во всю свою жизнь и службу не имел и не искал ни у кого протекции, приобретая чины и все единственно своею ревностною службою. Как он сверх родства был мне благодетель и дружески ко мне расположен, то я за долг почел изложить его биографию[290]. Скончался он семидесяти восьми лет, после пятидесяти лет службы. Похороны его были великолепны: сопровождали его гроб весь сенат и войска до Александро-Невского монастыря, где он и погребен. Государь посетил два раза вдовствующую его супругу, мою сестру, и пожаловал ей по жизнь все, что получал покойный Сергей Кузьмич.

В июле сгорела часть дворца в Царском Селе и лицея. Император был чрезвычайно огорчен, сказав, что до сих пор он был так избалован счастьем, что от сего времени страшится противного себе. На сей случай А. Л. Нарышкин сказал, что дворец царскосельский сгорел оттого, «que la cour n'a pas de pompe»[291], ибо там не было пожарных инструментов.

Государь отправился в Варшаву на сейм[292], где объявил в своей речи, что, дав Польскому Царству конституцию, даст таковую же и всей Российской империи. Откуда приехал в Вену на конгресс, где сделан был Священный союз главнейших держав европейских, по положению которого ни одно государство Священного союза не могло объявить войны; если в котором возникнет мятеж и какой-либо беспорядок, то оный общими силами тотчас разрушить и водворить спокойствие.