Записанное не пропадает - Страница 12

Вдруг ратомика. Описание каждой молекулы. Осенило: в руках ключ. Вещи великих людей, дыхание, пот, кожа под краской, под чернилами, в волокнах бумаги, одежды. Химия гения!

Энгельса помню. "Эпоха требовала гениев и породила их". Наша требует. Но кто способен? Именно?

Математики и музыканты - сызмала. Поэты - в юные годы. Что от врожденного?

Взялся за кропотливое. Ратобиохимия. Сравнение: белки среднего, белки гениального. Мозги великих в музее. Тургенева - наибольший. Взял срез. Городской стыд за это. Мечтал: найду решение. Мечтал: себя подправлю. Общая польза и личное счастье. Мне уважение-отмена городского стыда. Мечты, мечты!

Но сто тысяч белков у каждого. Изучаю тысячу гениев. Разобрать одну молекулу - месяц. Нет в жизни ста миллионов месяцев. Уже стар. Шарф, кашель, пилюли. Успел мало: наметки, догадки. Пора передавать. Кому? Сюда принес.

Попрошу достойного. Космонавт ли, умелец терпения, мать ли, детей много. Если учитель, учеников еще больше. Прошу...

Закашлялся. Долго. Надсадно. Виноватые глаза. Папку протягивает. Рука дрожит...

Молчание на суде.

Космонавт. От имени времени и пространства, от имени чужедальных миров, миллионов километров, спрессованных в минуты... Ему!

Мама (со вздохом). Мне зачем? Я простая. (Привычное отречение мамы.)

Первый кандидат (очень надеялся на награду).

Рассмотреть надо наравне.

Голоса. Ему! Четвертому!

Судья (разводя руками). Голосуем?

Выставка ладоней. Подсолнечники на поле.

Рассказ этот, волнуясь, как и полагается молодому, начинающему автору, Гхор прочел Ксану и Ладе. И, как неуверенный автор, добавил пояснения, не надеясь, что написано достаточно ясно:

- Так решается проблема, которую ты обсуждаешь, Ксан. Сейчас вторую жизнь заслуживает не каждый. Есть тысячи и тысячи средних людей, их долголетие никому не нужно. Жизнь надо дарить избранникам. Возникнет здоровое соревнование. Стремясь к награде, каждый будет стараться прожить не кое-как, а с наибольшей отдачей.

Ксан слушал с неопределенной улыбкой.

- Вот ты какой! - произнес он. Потом добавил: - Чем хороша литература? Она умеет умалчивать о последствиях. Точка поставлена, счастливый конец, влюбленные целуются, неудачники плачут за сценой. Видимо, литератор не мог бы работать на моей должности. Разреши, Гхор, к твоему произведению я подойду как консультант Института новых идей. Я продолжу твой рассказ. Пет, не завтра, сейчас продолжу, устно. Итак, восторженные свидетели вынесли победителя на руках. Он сиял от счастья. Не все сияли. Некоторые были смущены. Задержались в зале друзья космонавта. Один сказал:

"Юбиляр был лучшим из нас. Значит, так получается: мы, космонавты, отверженцы. Всю жизнь в ракете, как в ссылке, и это не подвиг. Так на кой черт лишать себя радостей жизни? Проживу-ка я свой век на Земле в полное удовольствие".

"И я",- сказал другой,

А третий крикнул:

"Друзья, космачи, откажемся все летать! Паралич космических трасс. Кажется, на Сириусе это называется забастовкой. Пусть обойдутся без космонавтов, может, научатся ценить нас".

Унылые сыновья и дочери провожают обреченную мать. Женщины плачут: расставание неизбежно. Одна из них, рыдая, кричит:

"Были мужчины высокомерными господами, так и остались! Почему изобретатель всех почетнее? А женщина, мать умников? Обречена с рождения быть человеком второго сорта?"

Правильно я рассказываю, Лада? - прервал себя Ксан.

- Мать надо было наградить, конечно, дать ей вторую молодость,- предложила Лада.

- А космонавту?

- И космонавту. А среднему, во всех отношениях достойному, пожалуй, не стоило.

- Хорошо, Лада, принимаю твою поправку: среднедостойным не нужно продления. Даю новый конец рассказа.

Под бурные аплодисменты жизнь продлили троим.

Но...

За столом, за веселым ужином, обнимает космонавт друзей. Прощается со старостью, уходит в молодость. Он весел, прочие грустноваты. Старшие в большинстве не награждены, младшие в большинстве не добьются награды. Он счастливец... и отщепенец. Он лучший, они среднедостойные. Но разве он настолько лучше других? На словах его поздравляют, глазами укоряют. И кто-то, самый откровенный или несдержанный, кидает в лицо как плевок:

"Слушай, а сам себя ты считаешь наилучшим? Тот не смелее? Этот не хладнокровнее? Они летали на два года меньше, но велика ли разница - твои двадцать пять или их двадцать три?"

И награжденный, стуча кулаком, кричит с надрывом:

"Отказываюсь от молодости! Кому передать? Решайте сами!"

Мать-старушка приходит, сияя, в свой дом. Говорит мужу:

"Отец, поздравь!"

Старик обнимает ее, сдерживая слезы. Сам-то он не удостоен. Сорок лет прожили вместе, но всем известно: материнские заботы больше. Всхлипывает:

"Прощай, голубушка! В той молодости найди хорошего мужа!"

Сорок лет вместе! И вот уже награжденная рыдает, цепляется за старика:

"Не хочу я другой молодости! С тобой жила, с тобой стариться буду!"

Так, Лада?

- Конечно, супругов нельзя разлучать,- говорит Лада.- Старик тоже заслуженный. Он же отец двенадцати хороших детей.

- А древняя старушка, мать награжденной? А сестры ее, верные помощницы? А из двенадцати детей всем ли дадут молодость? А- если никому? Как ни верти, всюду слезы, чьи-то привилегии, чьи-то обиды. Хорошо получается, Лада?

Лада молчала, смущенная.

- Продолжаю рассказ: у себя дома за столом сидит средний, но достойный во всех отношениях человек. Он пишет жалобу: "Прошу пересмотреть... Меня обманули. Со школьных лет призывали быть многолучевым. Я поверил... я послушался... я старался. За это меня наказывают смертью. Жизнь дают маньякам, сидящим в затканной паутиной каморке. Почему меня не предупредили в детстве? Разве я не мог стать маньяком?"

Еще продолжаю. Одна из зрительниц говорит дочери:

"Милая, выходи замуж за физика и угождай ему. Он противный малый, но что-нибудь изобретет... И заслужит вторую молодость для себя и для тебя. А любимого своего бросай. Это душа-человек, добряк, но слишком скромный. Никому не покажется заслуженным".

Другой зритель советует брату:

"Явишься в Дом отчета, рассказывай басни про какие-нибудь проекты. Чем нелепее, тем скорее заинтересуются. Лепи наобум: "Дескать, переменю человеку мозги, сделаю быстродействующими, как у вычислительной кибы". Проверять не будут. А захотят проверить, ври напропалую:

"Ничего не успел, доделаю в следующей молодости".

Разок покривишь на словах, затo получишь целую жизнь".

Третий говорит:

"Там, на суде, все решается криком... - Другу советует: - Собери побольше крикунов, пусть вопят что есть мочи: "Ему, ему!" Я тоже для тебя покричу. А через год подойдет моя очередь, ты приходи ко мне кричать".

- Но ведь это нечестно! - возмутилась Лада.

Ксап перестал улыбаться. Лицо его стало сердитым.

- На Земле нет нечестности двести лет, Лада, потому что "каждому дается по потребностям". Нечестность неприятна, а кроме того, не приносит никакой выгоды в наше время. Но "не вводи человека в искушение", говорили _древние. Сама ты, Лада, уверена, что не покривишь душой, если жизнь твоего мужа... твоего сына... можно будет спасти нескромностью и нечестностью? Человеку не под силу сказать: "Мой сын обыкновенный, убивайте его спокойно!"

- Как странно, Ксан все видит в черном свете,- сказала Лада мужу, когда они остались одни.

Рхор пожал плечами:

- Стариковская психология. Заскорузлый мозг боится напряжения. Новое требует переосмысления, умственного напряжения, а старое, какое ни на есть, улеглось давно. Но между прочим, я тоже член Совета, мы там возобновим этот спор.

ГЛАВА 9. ЕСЛИ ВСЕМ...

СОВЕТ ПЛАНЕТЫ

Выдержки из протокола заседания от 3 мая 2205 года. Ксан. Друзья, я внимательно прослушал убежденную речь Гхора и с удивлением отметил в ней одну черту, свойственную горячим, юным, увлеченным и пристрастным изобретателям. Им, молодым изобретателям, так хочется добиться признания, что они громоздят все возможные "за" и не замечают, что один довод исключает другой категорически. Мне нет необходимости долго спорить с Гхором, потому что Гхор сам опроверг Гхора.