Запертая комната - Страница 8

— Черт старый.

По правде говоря, такому, как Альдор Гюставссон, не место в уголовной полиции и вообще в полиции. Бездарный тип, заносчивый, развязный, и совсем неверно понимает свою службу.

Прежде в городскую уголовную полицию привлекали лучших сотрудников. Да и теперь, наверно, к этому стремятся. Если такого человека сочли достойным два года назад, что же будет дальше?

Ладно, первый рабочий день окончен. Завтра надо будет пойти и посмотреть на эту запертую комнату.

А сегодня вечером? Поест, что дома найдется, потом посидит и полистает книги, которые следует прочесть. Будет лежать в постели и ждать, когда придет сон. Один-одинешенек.

В собственной запертой комнате.

Эйнар Рённ любил природу, он и в полицейские пошел потому, что работа живая, много времени проводишь на воздухе. Но с годами, поднимаясь по служебной лестнице, он все больше превращался в кабинетного работника и на свежем воздухе — если это выражение применимо к Стокгольму — бывал все реже. Для него стало жизненной потребностью проводить отпуск в родных горах у Полярного круга. Стокгольм он, по чести говоря, крепко невзлюбил и уже в сорок пять начал мечтать о том, как уйдет на пенсию и навсегда вернется в Арьеплуг.

Близился очередной отпуск, но Эйнар Рённ опасался, как бы его не попросили повременить с отдыхом, пока не будет раскрыто это дело с ограблением банка.

И, стремясь хоть как-то ускорить расследование, он в понедельник вечером, вместо того чтобы ехать в Веллингбю, где его дома ждала жена, решил отправиться в Соллентуну и побеседовать с одним свидетелем.

Мало того, что Эйнар Рённ добровольно взялся посетить свидетеля, которого вполне можно было вызвать обычным порядком, — он проявил при этом такое рвение, что Гюнвальд Ларссон, не подозревая об эгоистических мотивах товарища, спросил его, уж не поссорился ли он с Ундой.

— Ага, не поссорился, — ответил Рённ с обычным для него презрением к логике фразы.

Свидетель, которого собрался проведать Эйнар Рённ, был тот самый тридцатидвухлетний рабочий-металлист, который давал показания Гюнвальду Ларссону о виденном возле банка на Хурнсгатан.

Звали его Стен Шёгрен, он жил один в типовом домике на Сонгарвеген. Когда Рённ вышел из машины, Шёгрен стоял в садике перед домом и поливал розовый куст, но при виде гостя поставил лейку и отворил калитку. Вытер ладони о брюки, поздоровался, потом поднялся на крыльцо и предложил Рённу войти.

Домик был маленький, на первом этаже, кроме прихожей и кухни, — всего одна комната. Дверь в комнату была приоткрыта. Пусто… Хозяин перехватил взгляд Рённа.

— Только что развелся с женой, — объяснил он. — Она забрала часть мебели, так что здесь сейчас не очень-то уютно. Пошли лучше наверх.

На втором этаже находилась довольно просторная комната с камином, перед которым стояли низкий белый столик и несколько разномастных кресел. Рённ сел, но хозяин остался стоять.

— Хотите пить? — спросил он. — Могу сварить кофе, а еще в холодильнике должно быть пиво.

— Спасибо, мне то же, что и вам, — ответил Рённ.

— Значит, пиво.

Он сбежал вниз по лестнице и загремел посудой на кухне. Эйнар Рённ осмотрелся кругом. Мебели не густо, зато стереофоническая радиола и довольно много книг. В газетнице у камина — газеты и журналы: «Дагенс нюхетер», «Ви», «Ню даг», «Металларбетарен».

Стен Шёгрен вернулся со стаканами и двумя банками пива и поставил их на белый столик. Он был жилистый и худощавый. Косматые рыжие волосы нормальной, на взгляд Рённа, длины. Спортивная рубашка защитного цвета. Лицо в веснушках, веселая искренняя улыбка. Открыв банки и наполнив стаканы, он сел напротив гостя, приветственно поднял свой стакан и выпил. Рённ глотнул пива и сказал:

— Мне хотелось бы услышать, что вы видели в пятницу на Хурнсгатан. Лучше не откладывать, пока воспоминание не слишком потускнело.

«Кажется, складно получилось», — удовлетворенно подумал он.

Стен Шёгрен кивнул и отставил бокал.

— Да знать бы, что там было ограбление и убийство, я бы получше пригляделся и к девчонке, и к тем мужикам, и к машине.

— Во всяком случае, вы пока наш лучший свидетель, — поощрительно сказал Рённ. — Итак, вы шли по Хурнсгатан. В какую сторону?

— Я шел от Слюссена в сторону Рингвеген. А эта дева выскочила у меня из-за спины и побежала дальше, да еще толкнула меня.

— Вы можете описать ее?

— Боюсь, не очень хорошо. Ведь я ее видел со спины, да сбоку мельком, когда она садилась в машину. Ростом поменьше меня, сантиметров на десять. Во мне метр семьдесят восемь. Возраст точно не скажу, но, по-моему не моложе двадцати пяти и не старше тридцати пяти, что-нибудь около тридцати. Одета в джинсы, синие такие, обыкновенные, и голубая блузка или рубашка, навыпуск. На обувь я не обратил внимания, а на голове — шляпа, тоже из джинсовой материи, с широкими полями. Волосы светлые, прямые и не такие длинные, какие сейчас носят многие девчонки. В общем, средней длины. На плече сумка висела, зеленая, американская, военного фасона.

Он достал из грудного кармашка пачку сигарет и предложил Рённу, но тот отрицательно мотнул головой и спросил:

— Вы не заметили, у нее было что-нибудь в руках?

Хозяин встал, взял с камина спички и закурил.

— Не знаю, не уверен. Может, и было.

— А сложение? Худая, полная?..

— В меру, я бы сказал. Не худая и не толстая. В общем, нормальная.

— А лица, значит, совсем не видели?

— Только одну секунду, когда она в машину садилась. Но ведь на ней эта шляпа была, да и очки большие…

— Узнаете, если она вам где-нибудь попадется?

— По лицу не узнаю. И в другой одежде, в платье скажем, тоже вряд ли.

Рённ задумчиво пососал пиво. Потом спросил:

— Вы абсолютно уверены, что это была женщина?

Хозяин удивленно посмотрел на него, насупил брови и нерешительно произнес:

— Не знаю, мне показалось, что женщина… Но теперь… теперь я начинаю сомневаться. Просто я ее так воспринял, ведь обычно сразу чувствуешь, кто перед тобой — парень или девчонка, хотя по виду и не всегда разберешь. Но побожиться я не могу, спросите, какая грудь у нее, — не приметил.

Он поглядел на Рённа сквозь сигаретный дым, потом медленно продолжал:

— Да, это вы верно говорите. Почему непременно девчонка, мог быть и парень. Так больше на правду похоже, мне что-то не приходилось слышать, чтобы девчонки грабили банки и убивали людей.

— Значит, вы допускаете, что это мог быть мужчина, — сказал Рённ.

— Да, после того, что вы сказали… Ясное дело, парень, а как же.

— А остальные двое? Вы можете их описать? И машину?

Шёгрен затянулся в последний раз и бросил окурок в камин, где уже лежала куча окурков и обгорелых спичек.

— Машина — «рено-шестнадцать», это точно. Светло-серая или бежевая — не знаю, как цвет называется, в общем, почти белая. Номер весь не скажу, но мне запомнилась буква «А» и две тройки. Или три… во всяком случае, не меньше двух, и, по-моему, они стояли рядом, где-то посередине.

— Вы уверены, что «А»? Может, «АА» или «АБ»?

— Нет, только «А», точно помню. У меня зрительная память на редкость.

— Это очень кстати, — заметил Рённ. — Нам бы всегда таких очевидцев.

— Вот именно. I am a camera.[4] Читали?

Ишервуд написал.

— Не читал, — ответил Рённ.

Он не стал говорить, что смотрел одноименный фильм. Пошел на него только ради своей любимой актрисы Джулии Харрис, а фамилия Ишервуд ему ничего не говорила, он и не подозревал, что фильм снят по книге.

— Но фильм-то вы, конечно, видели, — сказал Шёгрен. — Так всегда с хорошими книгами, которые экранизируют, люди фильм посмотрят и за книгу уже не возьмутся. А вообще-то картина отличная, только название дурацкое — «Буйные ночи в Берлине», надо же!

— Н-да. — Рённ мог поклясться, что, когда он смотрел эту картину, она называлась «Я — фотоаппарат». — Н-да, название неудачное.