Запасный выход - Страница 47

Вместе с ней вошел жирный кастрированный кот, сел, отвернул морду, обвился хвостом.

– Йогурт и вот эту дребедень забери себе, это я не ем, ты прекрасно знаешь. Прекрасно знаешь, что у меня поджелудочная, – сказала мама от раковины и, не дожидаясь ответа, отвернулась, затянула свои церковные песнопения агрессивно тонким голосом.

– Мам, смирись. Твоя дочь купила тебе продукты. Ничего не поделать. Не съешь – выбросишь.

Когда Полина уже обулась в темной прихожей, мама прекратила заунывный распев, подошла. Постояли лицом к лицу, встретились, наконец, глазами.

– Ангела-хранителя, – перекрестила дочку на долгую дорогу.

– Мамочка, я тоже тебя обожаю. Буду звонить по возможности.

Накинула курточку, глянула в зеркало. Жирный кот тоже глядел на нее от кухни холодными зеркальными глазами.

– Мне вчера на работе загадку загадали. Хочешь?

Не дожидаясь ответа, спросила:

– Маленькое, сморщенное, должно быть у каждой женщины. Что это?

Мама вздернула подбородок, уголки губ горестно опущены.

– Мечта.

Полина захохотала:

– Мам, ты – прелесть. Но не угадала. Отгадка – изюминка.

Полина нравилась себе после встреч с мамой. Инициатива и позитив. Позитив и инициатива. «Простота и любезность столь непринужденны, столь естественны, что нельзя не предугадать, нельзя не ручаться за счастье, которое тебе предназначается».

Вернулась домой и весело припарковала машину, своего «пыжика», рядом с подъездом на единственное свободное место. В тенек под деревом.

Дерево поднималось со стороны детского сада, шло вверх не сразу, а как будто брало разгон вдоль земли, потом уже взмывало вверх. Крашенная в веселые цвета ограда садика заботливо перепрыгивала через комлевую часть. Кора на принадлежащей садику части дерева была светлая и гладкая, насиженная и излаженная игравшими детьми.

Дерево нависало над проездом, с его ветвей на автомобили иногда гадили вороны. Нижнюю часть ствола покрывали многочисленные наросты, вздутия, опухоли на единственной ноге этого растительного организма, вызывали мысли об онкологии.

Другого свободного места не было, а ставить далеко не хотелось.

Вечером в самолете листала ленту «Фейсбука» и узнала, что на завтра в Москве объявили штормовое предупреждение.

Как чувствовала! Еще остановилась, оглянулась, заходя в подъезд, подумала: может, переставить все-таки в соседний двор?

Не переставила, не послушала себя. Девочка моя, ты опять не послушала себя. Варикозное растение, простершее крону над милым «пыжиком», которого ты купила на честно заработанные деньги, которого бережешь как собственное дитя, теперь будет жить в твоих мыслях всю эту чертову экспедицию.

Нет, есть, конечно, несколько человек, которым завтра можно было бы позвонить, попросить съездить, глянуть, как машинка там поживает. Но неудобно грузить такими проблемами. Данилу попросила бы, но он вот рядом в кресле, в прикольной шапочке – воткнул наушники, надул подушечку под шею, откинул голову и спит с открытым ртом.

Полина посмотрела на спящего, вернулась в айфон. Потом, поджав губы, снова прошлась взглядом по ладоням и лицу Данилы, остановилась на губах, на носу, на бровях, на ушах, на щетине. Заранее выращенная щетина была уже вполне экспедиционной.

Раздражилась, что спит. Пригласил ее на эти острова, а сам спит.

Не выспался в своей отдельной, идущей без нее жизни.

Уже полтора года встречалась с ним раза два-три в неделю, проводили вместе ночь у него или у нее. На большее как будто и времени не хватало: оба завалены своими проектами по самое горло, оба помногу и с удовольствием работали. По выходным иногда ходили на выставки и другие развивающие мероприятия. Зимой иногда на каток. За эти полтора года она с ним посетила несколько квестов, летала в аэродинамической трубе, прыгала на батуте, каталась на квадроциклах, плавала в ужасно холодном бассейне с дельфинами, стреляла из револьвера в тире. Один раз даже ходили на мероприятие, называющееся «расфигаченная дебошь», когда ты громишь кувалдой офисное (или, если хочешь, домашнее) помещение с телевизорами и компьютерами. Теперь вот экспедиция. Постоянно убеждала себя, что такие отношения в порядке вещей. Хотя они, в общем-то, действительно в порядке вещей. Но в неправильном каком-то порядке.

Короче, просто раздражилась. Устала немного.

В окошке ночь и темно. Опять уткнулась в экранчик. На ее недавний пост, где на фотке табло вылетов виден их рейс на Хабаровск, начали появляться комментарии. Она отвечала:

«Да, почти, блин, Канары. Только с другой стороны Земли. И тепло, говорят, всего пару месяцев в году».

«Не съедят, я вредная. К тому же взяла кучу одежды и репеллентов полрюкзака».

«Передам обязательно, если встречу. Очень надеюсь, что не встречу. Хотя, говорят, их там много, и они довольно наглые».

Автоматически расставляла все нужные знаки препинания и из-за этого чувствовала себя немного отсталой, олдскульной.

Полина эмоционально устойчива, это уже куча человек отмечали. Ей часто удаются практически невыполнимые задачи, она может «вытащить» любой безнадежный проект. Или, например, ей удаются нормальные отношения с мамой. Полным-полно людей жалуется на мам, на то, что просто – глухая стена, а она выстроила работающую схему и твердо ее придерживается. Ей вообще удается довольно много, практически всё удается, что наметила для себя в этом сложном, но довольно понятном мире. И это приятно.

Заснула. В бесчувствии сна успела перевалить горный хребет, разделяющий Европу и Азию, преодолеть безумные и бессмысленные таежные пространства Западно-Сибирской равнины.

Данила закрыл рот и проснулся над безумными таежными пространствами уже Восточной Сибири, когда начали раздавать завтрак.

Потер лицо, улыбнулся, накрыл ладонью ее ладошку. Перегнувшись через Полину, заглянул в иллюминатор. Внизу краснели в рассвете поля облаков.

– Я подумала, что мы едем почти на Канары, – сказала она. Не очень складное, но позитивное утверждение, показывающее легкость и покладистость. Готовность радостно следовать за ним рука об руку. Такие вещи очень нравятся мужчинам, несомненно.

– Там круче, чем на Канарах, заяц. Гарантирую. И туристов почти нет.

– А ты был на Канарах?

– Был. На Тенерифе.

Помолчали.

– Прикинь, я машину под деревом поставила, а в Москве ожидают шквалистый ветер. – Полина кивнула на айфон, указывая источник информации.

– Что за дерево? – Данила был уже в своем телефоне, но вежливо проявил интерес. Молодец.

– Отвратительное, в наростах. Прямо у подъезда. Я волнуюсь теперь. Мне кажется, оно может по этим наростам сломаться.

– По наростам вряд ли. Ты знаешь, что, например, кости… Сейчас, секунду, я отвечу, – углубился в телефон, начал текстовать.

Поля облаков потихоньку стали белеть. Стюардесса остановила возле них тележку, Полина взяла рыбу, Данила убрал телефон и попросил курицу.

– Так вот кости в тех местах, где ломались и срослись, там они только крепче, – продолжил Данила, жуя оливку.

– Ой, не надо про кости. Я и так, как это дерево вспоминаю, все время о чем-то типа больниц думаю.

– Погугли, что за дерево. Есть хрупкие деревья, есть прочные. Это не береза?

– Не береза сто проц. Березу, елку я как бы хорошо умею отличать. Это какое-то городское такое дерево, обычное.

– Листья какие у него?

– Не знаю.

– Малыш, оно не упадет. Я тебе обещаю. Веришь? – Данила притянул ее, нежно чмокнул в висок и занялся едой.

– Верю, – ответила вдогонку.

В общем, Полине понравилось, как он ее успокоил.

Однако в Хабаровске во время пересадки, пока они ждали свой рейс, погуглила и нагуглила-таки. Просто вспомнила отличительный признак этого дерева – семена-вертолетики, усеивающие иногда капот. Выяснилось, что семена называются «крылатки», дерево – американский (или ясенелистный) клен. На картинке – именно оно. И листья такие точно, вовсе не кленовые, не похожие на ладошки.