Западня, или Исповедь девственницы - Страница 2

Вечеринка да и сама мини-компашка Наташе активно не нравились: длинная черноволосая, гнусавая девица. «Алена-модель» — так представила ее Марина; ухажер модели — нагловатый мужичонка восточного вида. И еще красавец Шурик, явно уделявший Наташе внимание, обещал обязательно проводить ее домой. На такси! Вот в него запросто можно влюбиться! Но все как-то быстро напились, и Наташе стало совсем неинтересно. Пелагея Власьевна тихо сидела за ширмочкой в холле… И в тот самый момент, когда веселье начало потихоньку иссякать, раздался звонок в дверь.

Это был Санек собственной персоной, брат Маринки из Супонева. Приехал к сеструхе и бабке попрощаться — через два дня его забирали в армию. В новых джинсах, белой рубахе с закатанными по моде рукавами, с матерчатой синей сумкой, в которой лежали деревенские подарки — самогон и печеные лещи. Самогон был, естественно, тоже свой, из патоки, которую воровали с фермы.

Санька встретили с общим восторгом, хотя особо и не поняли сразу, кто он такой. Главное — банкет продолжается!

Самогон пили когда-то все, кроме Наташи. Она насторожилась. Новый парень ей не понравился. Но сразу уйти? Невозможно.

А Санек стал центром внимания.

Марина представила его:

— Племянник моей Пелагеи Власьевны. Посещает нас, молодец. Деревенских гостинцев всегда привозит. А живет недалеко, в Волоколамске. Дом, усадьба, земли двадцать пять соток, растет все, как в Африке. Вы думаете, эти грибы из магазина? Санек привозит. Отварила и забросила в морозилку, целый год ем в любом виде. Санек у нас молодец!

Между тем Санек оглядывал компанию. Какая-то здоровая мымра, вся изукрашенная, с ней, видно, толстяк, еврей или кто еще. Мымра совсем пьяная. Еще какой-то хмырь, фраер, сразу видно, тощий, длинный и духами обдушился, как баба. И еще одна девчонка, совсем другая, не из этой шары. Беленькая, нежненькая, вот только тощевата, но это ничего, тело нагулять можно. Он уже думал об этой девчушке как о своей… А чего? Он что, хуже этих двух фраеров? Санек себе цену знал — за ним девки с фермы табуном бегали, но никто особо не нравился, разве только Танюшка дядьки Ефрема, так ей всего четырнадцать. Но как-то он с ней вечерок погулял и под самогон спросил:

— Ждать из армии будешь?

И она сказала чисто так и откровенно:

— Буду.

И теперь вроде у него невеста есть…

Тем временем по новой соорудили стол, снова сели. Всем торжественно разлили самогон. Наташе тоже. Налил Шурик. Она прошептала, что не станет пить, но он пообещал ей разбавить малиновым соком. И унес рюмку на кухню и ничего, конечно, не разбавлял. Вернулся и шепнул Наташе, что она должна выпить все сразу, а то получится, что она выпендривается.

Выпили по паре рюмок, и началось полное безумие. Шурик и сам не знал, зачем спаивал Наташу. Алена визжала, что ей нужен Шурик, что он вылитый Ален Делон, и так далее и тому подобное. В общем, как всегда, когда люди не слишком адекватны.

Санек ухохатывался. Так нажраться с двух-трех рюмок! У них в Супоневе мужики по бутылке на брата, и — ничего. Вот когда вторую, тогда и поножовщина может случиться.

Наташа признавалась Шурику в любви, но ее признания становились все непонятнее, и под их журчание он уснул, сидя на стуле.

А Наташа среди самого сложного любовного пассажа вдруг почувствовала, что умирает. Не фигурально, а по-настоящему. Куда-то ухало сердце, волчком кружилась голова, а заодно и весь белый свет, к горлу подступала тяжелая тошнота… Она застонала. Санек спросил:

— Ты че?

Ответить она не могла и жалобно застонала. Санек принес воды. А Наташа сползла с кресла и мучительно, со стонами пыталась вытолкнуть тяжелый ком, застрявший у нее в горле. Сознание ее едва теплилось.

Санек дело знал и решил оттащить девчушку в ванную, а там — под холодную воду. Парень он был здоровый, взял на плечо обмякшую Наташу, которую тут же вырвало. Он только матернулся, увидев, во что превратилась его рубашка. Он наклонил Наташу над ванной и пустил душ.

И тут Наташу прорвало окончательно. Ее не рвало так даже во время дизентерии.

Санек был доволен. Сейчас из нее все выйдет, и она будет как новенькая. Ее платьице задралось, и стали видны тоненькие кружевные трусики. Саньково мужское естество восстало. Он трясущимися руками распоясал джинсы, содрал кружевные трусики и… совершил свое мужское дело вместе с воплем Наташи.

Она рыдала, тряслась, он зажимал ей рот рукой и наконец с воплем кончил. Во как!!! Эта пичуга еще и нетронутой оказалась. Разве мог он подумать, что у Маринки может быть такая подружка? Мать честная, что теперь делать-то? Наташа все висела на ванне, всхлипывая… Санек выкрутил ей мокрые волосы, обтер потекшую с лица краску, и она стала еще милее и моложе. Хорошо, что платье оказалось незамаранным, и он тихонько провел Наташу в комнату, уложил на тахту и, как хорошо поработавший труженик, захрапел в уголке на ковре.

Наташа очнулась рано и в безумном состоянии. Болела голова, она была как нарыв, который вот-вот прорвется, ее мутило, но она сдерживалась. Во рту было сухо. О доме, о маме с папой она старалась не думать, потому что знала, что худшего проступка она совершить не могла. Не прийти ночевать и не позвонить!.. Боже, она даже не может вспомнить, что было вчера! Наверное, что-нибудь ужасное, если она так отвратительно себя чувствует. Так. Приехал какой-то противный парень, привез что-то очень страшное, какое-то питье. И тут наступала тьма. Она осмотрела комнату. Где Шурик? Шурика не было. А в углу спал на ковре этот противный парень, да еще храпел, как кабан. Марина спала на раскладушке.

Наташа села на тахте. Но что это? Она без трусиков? Где они? Почему она их сняла?

И тут краем сознания она начала понимать и даже вспомнила совершенно страшную вещь!!! Ванную, этого противного Санька! Это совсем подкосило ее, и, чтобы не разреветься в голос, она засунула кулак в рот и тихо подвывала, как раненый зверек.

Домой! Бежать! К маме! Ведь говорила же она!.. Наташа, заливаясь слезами, сползла с тахты и на дрожащих ногах приоткрыла дверь в холл. Слава богу, никого нет! И выскользнула за дверь…

Что было дома — словами не передать… Но Наташа усердно врала, пожалуй, впервые так смело и уверенно и почти сразу закрылась в своей комнате. Спать!!! И ни о чем — пока! — не думать!

Проснулась, когда за окном стояла кромешная тьма. На душе гадко. И сама Наташа вся мерзкая.

А где же романтическая любовь? Может, она чего-то не поняла, ведь Маринка говорила, что это кайф, но Наташа больше не хочет участвовать в этой грязи! И замуж она никогда не выйдет!

…А дальше?! Дальше — кромешный мрак и ад! Но за прошедшие после этой «милой» вечеринки 20 лет Наташа мучительно заставляла себя вспоминать. Вспоминать и каяться… Все нынешние ее беды оттуда, из прошлого… И если она будет каяться, вновь проживая этот ужас, который ей довелось — и может быть, доведется еще! — пережить, тогда Господь смилостивится над ней?! И она наконец обретет покой?..

Она опять наполнила бокал виски…

…Неопытная Наташа не сразу поняла, что беременна. А когда поняла, накатил липкий ужас. Ситуация как в плохом фильме. Банальная. Признаться родителям — выше всяческих сил! Да это просто невозможно! Стоит только представить реакцию мамы! Да и вообще, скорее всего она бы просто не вынесла этого… Ее дочь — «красавица, умница, ангел!». И беременна от Санька из какого-то Супонева! Вот папа другой. Признаться ему… Тогда еще было время подумать… У Наташи на глаза навернулись слезы: бедный, бедный папочка! Уже пять лет его нет на этом свете… Но мысль о признании отцу тогда Наташа тоже отвергла… что теперь сожалеть? И оказалось, что единственный человек, которому можно открыться, — Марина. Больше некому! И приехала к Маринке. Оказалось — очень кстати: Пелагею та отправила в деревню… Марина сначала наорала на разрыдавшуюся Наташу, но потом, прикинув, что она сможет с этого поиметь, приказала: