Западня - Страница 67

Егоров опустился у ног Федора Михайловича на пустой ящик от снарядов, а Тоня примостилась с другой стороны, прислонившись спиной к шершавой каменной стене.

Некоторое время Федор Михайлович молчал и только комкал одеяло, то сжимая, то словно пытаясь оторвать его от груди. Не хватало воздуха.

— Федор Михайлович, а хотите, мы с Геней вас ночью вынесем? На носилках!.. Подышите чистым кислородом, — сказала Тоня. Ей очень хотелось сделать для Федора Михайловича что-нибудь хорошее, доброе.

Поправляя одеяло, она невольно коснулась его пальцев и испуганно отдернула руку. Еще в детстве, от соседки, которая работала в больнице медицинской сестрой, она слышала, что когда у тяжелобольного холодеют руки, — значит, ему остается жить немного. Она просто не представляла себе, что он может умереть, он стал ей необходим, как отец, о котором почему-то она не могла теперь думать, не вспомнив тут же и этого недавно еще сильного, а теперь беспомощно лежащего человека.

— Федор Михайлович! Что с вами?..

— Ничего!.. Ничего, ребята!.. Я выздоровлю… Мы еще повоюем! Так вот послушайте, — и движением руки он заставил Тоню умолкнуть. — Конечно, мне отсюда скоро но выбраться… А оставить вас без совета не хочу. Ты, Егоров, действуй осторожней… Без разведки — ни шагу.

— Хочу разыскать Петреску, — сказал Егоров. — Меня-то на берегу никто не видел.

— Зато в моей лавочке — каждый день, — проговорил Федор Михайлович, — сразу и тебя и его накроют.

— Верно, — согласился Егоров. — Так как же мне на него выйти?

— Думаю, через Тюллера…

— Но ведь и Тюллер может быть под наблюдением, — сказала Тоня.

— Возможно, — согласился Федор Михайлович; его душило, он снова потерзал пальцами одеяло и тихо попросил: — Дай мне, Тонечка, воды. Немного, только пригубить.

Тоня поднесла к его рту железную кружку. Он отпил два небольших глотка и несколько секунд лежал молча, собираясь с силами.

— Мы пойдем… Отдыхайте, Федор Михайлович, — сказала Тоня.

— Нет!.. Нет!.. — Федор Михайлович удержал ее за руку. — Нам надо договориться… Тоня, помнишь Бирюкова?.. Ты ходила к нему перед операцией в плавнях.

— Помню, — проговорила Тоня.

— Расскажи Егорову, где он живет… Пусть Бирюков разыщет Тюллера и договорится… Пусть придет на явку… Ты, Егоров, понимаешь?

— Понимаю, Федор Михайлович. Конечно, идти к Тюллеру самому опасно.

— Так вот, ребята, условились! А теперь идите, я посплю!..

Тоня вышла из госпитального отсека с тяжким чувством приближения неотвратимой потери.

Когда через несколько часов, очнувшись от тревожного сна, она вновь пришла в лазарет, то увидела, что в углу, где лежал Федор Михайлович, глухая тьма.

Она опустилась на каменный выступ и долго сидела, ни о чем не думая. Все чувства словно оставили ее.

Кто сказал, что во время воины привыкаешь к смерти? Кто это сказал?!

Можешь привыкнуть к мысли, что убьют тебя, но смерть друга всегда невыносима.

— Тоня!.. Тонечка!.. — вдруг донесся из тьмы слабый зов.

— Федор Михайлович! Это я, Тоня!..

И услышала жаркий, заплетающийся шепот:

— Кто там бежит по насыпи?.. Бондаренко!.. Ложись!.. Ложись!.. Почему вода такая горячая?.. Тоня!.. Тонечка!..

Она не отходила от него всю ночь, меняя компрессы. К утру он очнулся.

— Еще поживем?.. А?.. — тихо сказал он.

Егоров выбрался из катакомб одним из запасных выходов часов в пять утра, сумел пробраться окраинными улицами к развалинам разбомбленного дома и там отсиделся до тех пор, пока не появились первые прохожие.

Тоня подробно рассказала, где живет Бирюков, как он выглядит, сообщила пароль, и Егорову к тому же повезло: когда он вошел в ворота дома на Военном спуске, человек, по всем признакам похожий на Бирюкова, одетый в рабочую робу, направлялся к нему навстречу из глубины двора.

От неожиданности, оттого, что Егоров приготовился к условному стуку в дверь и уже повторил на разные лады парольную фразу, чтобы добиться естественности интонации, оттого, что план мгновенно и круто менялся — принимать решение надо было немедленно, — Егоров не то что растерялся, но словно бы споткнулся и сразу же встретился с настороженно-внимательным взглядом приближающегося человека.

Когда тот с ним поравнялся, Егоров, неловко повернувшись, скорее не произнес, а выдохнул парольную фразу. И тут же ощутил пронзительно острую боль в забинтованном плече. Очевидно, человек заметил, как по лицу Егорова пробежала судорога.

— Что с вами? — спросил он, приостанавливаясь.

— Нет, ничего…

— Идите за мной… Вот в те двери. По лестнице, дверь направо… Я пойду первым, а через три минуты… Хорошо?

Егоров только перевел дыхание. Он уже не видел ни двора, ни окон, все плыло перед глазами… «Только бы не потерять сознание», — думал он, напрягая все душевные силы. Пристально смотрел в спину Бирюкова и никак не мог зафиксировать взглядом темную впадину двери в глубине двора — она перемещалась то вправо, то влево. И Бирюков направлялся к ней замысловатым крутым зигзагом.

Сколько минут он простоял под аркой? Три, пять, а может быть, и десять. Наконец боль начала успокаиваться, и сознание прояснилось. Вот она, дверь!.. До нее ведь напрямик не больше десяти метров.

Он поднялся по узкой и грязной лестнице на второй этаж, ощущая ломоту во всем теле, и, увидев приоткрытую дверь в квартиру, вошел в длинный темный коридор.

— Приляг! — сказал Бирюков, вводя его в свою небольшую комнату. — У меня еще есть минут десять… Ты что, ранен…

— Так… царапнуло, — усмехнулся Егоров, но все же опустился на старый, потертый диван, который тяжко вздохнул под ним всеми своими скрипучими пружинами.

— В грудь?

— Нет, в плечо… Вот сюда. — И Егоров дотронулся до отворота пиджака.

— Ты что же, хочешь у меня отлежаться?

— Нет, нет! — Егоров чувствовал, что без передышки хотя бы в два-три часа добраться обратно у него не хватит сил. — У меня совсем другое дело.

В комнате нависло молчание. Егоров смотрел в остро мерцающие зрачки Бирюкова и словно чего-то выжидал. Эта затянувшаяся пауза начала Бирюкова раздражать.

— Слушай!.. — грубовато произнес он. — Я ведь человек рабочий… Мне к восьми… А у тебя, вижу, время девать некуда.

— А ты действительно Бирюков?..

— Ах, вот ты о чем! К кому, значит, в гости пришел? — Бирюков улыбнулся и произнес парольную фразу: — Марией Михайловной интересуешься?.. Нет ее дома, ушла на рынок… А ты, парень, совсем что-то плох! Хочешь, сотворю яичницу?

— Не надо, — проговорил Егоров, чувствуя, как накатываются волны слабости; он отдал бы десять лет жизни только за то, чтобы остаться здесь на несколько часов. — Я пришел от Федора Михайловича.

Бирюков нахмурился.

— Как — от Федора? Он же ведь погиб. Об этом даже было напечатано в «Молве».

— Нет, он жив! Но тяжело ранен…

— А где он сейчас?

— В катакомбах.

Бирюков глухо кашлянул. В его взгляде Егоров уловил настороженность.

— Ты пришел оттуда? — спросил Бирюков, как бы заново присматриваясь к сидящему перед ним молодому парню. «Уж не хитро ли это расставленная ловушка? — как бы спрашивали его глаза. — А не из гестапо ли ты, братец?»

Егоров уловил перемену настроения.

— Федор Михайлович был ранен в грудь, — сказал он, — у самого входа в катакомбы. Его удалось вынести из-под огня…

— Ну, а как пленные?.. Их-то удалось спасти?

— В основном всех… Трое убиты… Пять ранены…

— Так… Так… — Бирюков прищелкнул языком. — Этот эшелон как раз моя бригада формировала. Среди пленных было много доходяг.

— Да уж, они не в лучшем виде…

Снова помолчали.

— Ну ладно, выкладывай, — сказал Бирюков, — что у тебя.

Егорову вдруг пришла идея: нельзя ли при помощи Бирюкова упростить задачу? Отказаться от всей сложной цепи Бирюков — Тюллер — Петреску и еще от кого-то, пока неизвестного, кто поможет Тоне поступить на работу в порт. Может быть, достаточно одного Бирюкова? Да и дело для Тони нужно не бог весть какое: стать посыльной или уборщицей. Главное — постоянный пропуск в порт и право появляться на разных причалах по своим служебным обязанностям. А сколько солдат и офицеров прибыли последним рейсом из Варны, сколько танков, орудий выгружали из трюмов на берег, не очень сложно запомнить, так же как и название корабля, и время, когда он покинул порт. Нет, совершенно не надо проникать в сейфы во вражеском штабе, чтобы овладеть строго оберегаемыми секретами. Достаточно одного внимательного опытного взгляда, и короткая сводка, переданная через линию фронта, поднимет в воздух звено бомбардировщиков, которые найдут в открытом море свою цель.