Запад Эдема (пер. О. Колесникова) - Страница 43

Женщина произнесла несколько слов, и он осознал, что понимает их, несмотря на то, что не видит ее движений!

– Мне холодно.

– Ты можешь говорить в темноте и я понимаю тебя.

– Холодно…

Ну конечно, язык марбак отличался от языка йилан тем, что не зависел от движения тела. Это были звуки, только звуки. Это удивило его, и он снял несколько окровавленных шкур с тела мертвого мужчины и накинул их на женщину.

– Мы можем говорить даже ночью, – сказал он, вытирая свои грязные руки о песок. Когда она ответила, ее голос был низким и еще испуганным, но в нем уже чувствовалось любопытство.

– Я Ина из саммад Охсо. А кто ты?

– Керрик.

– Ты тоже пленник, захваченный мургу. И ты можешь говорить с ними?

– Да, могу. Как вы оказались здесь?

– Странные вопросы ты задаешь. Конечно, пришли ногами. Мы никогда прежде не заходили так далеко на юг, но прошлой зимой очень многие погибли от голода, и нам не оставалось ничего другого. – Она взглянула на его силуэт на фоне темного неба и спросила: – А когда тебя захватили в плен, Керрик?

– Когда? – На этот вопрос было трудно ответить. – Это случилось много лет назад. Я был тогда очень маленьким.

– Они все мертвы, – сказала вдруг женщина и зарыдала. – Эти мургу убили всех, всех, за исключением нескольких пленников.

Она рыдала все громче, и вдруг Керрик почувствовал боль в шее. Он схватил обеими руками ошейник и тут его дернули в сторону. Все было просто: шум мешал Инлену спать, и она откатилась в сторону, потащив за собой Керрика. После этого он больше не пытался говорить.

Утром он проснулся с трудом. Голова была тяжелой, кожа горела. Видимо вчера он слишком много был на солнце. Найдя контейнер с водой, он жадно пил, когда появилась Сталлан.

– Эйстаа сообщила мне, что ты говоришь с другими устузоу, – сказала она, и в словах ее, было столько ненависти, что Керрик возмутился.

– Я – Керрик, тот, что сидит рядом с эйстаа. Твои слова оскорбительны.

– А я – Сталлан, убивавшая для эйстаа устузоу. В том, что я сказала, нет ничего оскорбительного.

Охотница вчера пресытилась убийствами, и ее манера говорить была как всегда грубой, как и ее голос. Но Керрик чувствовал себя сегодня слишком плохо, чтобы спорить с грубым существом. Не сегодня. Игнорируя ее движения превосходства и удовлетворения, он повернулся к ней спиной, заставив ее следовать за ним к месту, где лежала связанная женщина.

– Говори с ней, – приказала Сталлан.

Женщина задрожала при звуке ее голоса и испуганно взглянула на Керрика.

– Я хочу пить.

– Я принес немного воды.

– Она корчится и издает звуки, – сказала Сталлан. – Что это значит?

– Она хочет воды.

– Хорошо, дай ей немного, а потом я буду задавать вопросы. – Ину пугал мараг, стоявший рядом с Керриком, и холодно, безо всякого выражения смотревший на нее. Потом руки его шевельнулись и он издал какие-то звуки. Керрик перевел:

– Где есть большие тану?

– Где? Что это значит?

– Я говорю за этого безобразного марага. Он хочет знать, где находятся другие саммад.

– На западе, в горах. Ты же сам знаешь. Сталлан не удовлетворил этот ответ, допрос продолжался. Через некоторое время, даже со своим неполным знанием языка, Керрик понял, что Ина уходит от прямого ответа.

– Ты не говоришь всего, что знаешь, – сказал он.

– Конечно, нет. Этот мараг хочет найти другие саммад, чтобы убить их. Я не скажу ему. А ты сам хочешь этого?

– Мне все равно, – искренно ответил Керрик. Он устал и у него болела голова. Мургу могли убивать устузоу, устузоу могли убивать мургу, для него это ничего не значило. Он кашлянул раз, другой, третий, а когда вытер губы, увидел, что слюна с кровью.

– Спроси снова, – сказала Сталлан.

– Спрашивай сама, – ответил Керрик в такой оскорбительной манере, что Сталлан зашипела от гнева. – Я хочу выпить воды – мое горло пересохло от жажды.

Он выпил воды, жадно глотая ее, затем на мгновение закрыл глаза.

Потом он почувствовал, что кто-то дергает его, но нужно было слишком много усилий, чтобы открыть глаза. Через некоторое время его оставили в покое. Ему было холодно, хотя с неба ярко светило солнце.

Самые худшие времена медленно уходили прочь. Правда были еще периоды беспамятства, но во время их боль утихала и становилась тупой. Он видел все как в тумане, но крепкие прохладные руки, поддерживающие его за плечи, чтобы он мог пить, могли принадлежать только Инлену. Постоянный слуга и провожатый, – подумал он и, сам не зная почему, рассмеялся от этой мысли.

Этот бесконечный период закончился, когда он окончательно пришел в себя, но не смог двинуться с места. Не то, чтобы он был связан или его кто-то держал, просто страшная слабость прижала его к постели. Потом он обнаружил, что может двигать своими глазами, но их туманили непрошеные слезы. Инлену была возле него, упорно сидя на своем хвосте и молча глядя в никуда. С огромным трудом он мог произнести одно единственное слово – «вода», но не смог сопроводить его нужным движением тела. Один глаз Инлену повернулся к нему, пока она соображала, что он имеет в виду. Постепенно его мысль дошла до нее, она засуетилась, принесла сосуд с водой и приподняла Керрика, чтобы он мог напиться. Он закашлялся, затем откинулся назад, утомленный, но в сознании. У входа что-то задвигалось и в поле его зрения появилась Акотолп.

– Я слышала, он говорит? – спросила она и Инлену знаком подтвердила это.

– Хорошо, очень хорошо, – сказала ученая. Керрик мельком взглянул на ее толстое тело, плывшее перед ним, как восходящая луна.

– Ты должен был умереть, – довольно сказала она, – и ты умер бы, не окажись здесь меня. Покажи, как ты благодарен мне за это.

Керрик ухитрился сделать слабое движение челюстью, Акотолп приняла это как должное.

– Болезнь захватила все твое тело, эти язвы на твоей коже только самая малая часть ее. Фарги не хотели касаться тебя, слишком глупые, чтобы понять, что инфекция этого рода очень специфична. А меня это привлекло. Это было очень интересно, поскольку я никогда не работала с теплокровными устузоу. Твоя смерть казалась неизбежной.

Говоря это, Акотолп обмывала его тело. Это довольно больно, но не шло ни в какое сравнение с тем, что он испытывал прежде.

– Некоторые устузоу, захваченные нами, имели ту же самую болезнь, но в слабой форме. Антитела от них ввели тебе, потому что у тебя их не было. Ну вот и все. А сейчас съешь что-нибудь.

– Как много? – ухитрился прошептать Керрик.

– Как много пищи? Или как много антител? А может, ты еще бредишь? Керрик сделал рукой движение, означавшее время.

– Понимаю, как много времени ты болел? Очень много, я даже не могу сказать точно. Но это неважно. Выпей это, ведь ты потерял много веса и тебе нужен протеин. Это восхитительный мясной бульон.

Керрик был слишком слаб, чтобы протестовать, и выпил немного жидкости. Затем он уснул, утомленный. Кризис миновал, болезнь ушла, и он поправился. Его никто не навещал, кроме толстой ученой, да он и не хотел никого видеть. Воспоминания о тану, с которой он разговаривал, возвращались снова и снова. Нет, не о тану, об устузоу, дегенератах, теплокровных убийцах. Плоть от его плоти – тану. Одни люди, одни существа. Он не мог этого понять и старался найти в этом смысл. Конечно, он сам был тану и был принесен сюда еще маленьким, но это случилось так давно и так много произошло с ним с тех пор, что все воспоминания об этом исчезли. Хотя физически он не был йиланом и не мог быть им, сейчас он думал, как они, двигался, как они, и говорил, как они. Но его тело было телом тану и в его снах он двигался среди таких же, как он людей. Эти сны тревожили его, даже пугали, и он был рад, что проснувшись, почти не помнил их. Он пытался вспомнить больше слов тану, но не мог, потому что даже слова, произносимые им вслух, ускользали из его памяти, пока он выздоравливал. Если не считать постоянного молчаливого присутствия Инлену, он был совершенно один. Акотолп была единственным посетителем и это его удивляло.