Занимательное литературоведение, или Новые похождения знакомых героев - Страница 40
Полистав пушкинский том, он снова поднес его к самым глазам Уотсона, ткнув пальцем в такие строки.
Беда стране, где раб и льстец
Одни приближены к престолу,
А небом избранный певец
Молчит, потупив очи долу.
- Обратите внимание, - сказал Холмс, убедившись, что Уотсон не только прочел, но и "переварил" эти пушкинские строки. - Кудесник из "Песни о вещем Олеге" говорит о себе, что его вещий язык не только правдив и свободен, но и "с волей небесною дружен". И о поэте, чей правдивый голос противопоставлен льстивым речам раба и льстеца, он говорит почти теми же самыми словами: "...небом избранный певец". Как видите, миссия поэта в глазах Пушкина была в чем-то сродни миссии звездочета, кудесника, предсказателя, пророка. Это, мне кажется, может служить еще одним подтверждением автобиографичности пушкинской "Сказки о золотом петушке". Если помните, Уотсон, я как-то сказал вам, что каждый портрет - это в какой-то степени автопортрет.
- Конечно, помню! Ведь мы с вами установили это в ходе специального расследования.
- Так вот, теперь мы можем сделать примерно такой же вывод и относительно сюжета. Оказывается, даже "чужой" сюжет может стать для автора поводом для отражения конкретных обстоятельств его собственной жизни, его собственной судьбы.
- И это часто так бывает?
- О, - улыбнулся Холмс, - чтобы ответить на этот вопрос, нам с вами пришлось бы провести новое расследование. А может быть, даже и не одно. Когда-нибудь, быть может, мы этим еще займемся. Но теперешнее наше расследование закончено.
* ЧАСТЬ ВТОРАЯ *
МАГИЧЕСКИЙ КРИСТАЛЛ
ПРЕДИСЛОВИЕ КО ВТОРОЙ ЧАСТИ,
в котором автор объясняет, почему он решил отказаться
от услуг Шерлока Холмса и доктора Уотсона
и заменить их другими персонажами.
До сих пор Шерлок Холмс и его верный помощник доктор Уотсон с обязанностями литературоведов справлялись вроде неплохо. Но по мере того как я приближался ко второй части этой моей книги, меня одолевали все большие и большие сомнения насчет того, годятся ли они для той роли, которую я им предназначил.
Но прежде чем открыть природу этих сомнений, я должен объяснить, почему эту часть моей книги я назвал так, как назвал, а эпиграфом ко всей книге поставил строчки Пушкина, из которых это заглавие взял.
Дело в том, что эти знаменитые пушкинские строки ("И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще неясно различал"), относятся не только к Пушкину и его роману "Евгений Онегин", о котором в них идет речь. В не скольких этих строчках Александр Сергеевич, может быть вовсе о том и не думая, выразил некий общий закон художественного творчества.
Художник всегда видит даль своего будущего произведения как бы сквозь некий "магический кристалл". Сперва он не совсем ясно различает своих будущих героев, толком еще не знает, как они себя поведут и куда в конце концов его приведут, как заставят его изменить свой первоначальный замысел.
Подтверждая и развивая эту главную мою мысль, мне придется то и дело заниматься расследованиями, предметом которых далеко не всегда будут такие известные произведения, как те, к которым я обращался в первой части.
Конечно, эрудиция Шерлока Холмса необъятна. Но когда я сообразил, что по ходу дела мне придется обращаться не только к художникам с мировыми именами, как это бывало раньше, я почувствовал некоторую неловкость. Заставить великого сыщика обращаться к воспоминаниям вдовы Всеволода Иванова и рассказам Михаила Зощенко, автобиографическим признаниям Василия Розанова, высказываниям Евгения Замятина и Вячеслава Шишкова и даже (будет и такое) к статье совсем уж никому не известного журналиста, появившейся на страницах "Комсомольской правды", это, пожалуй, было бы уже чересчур. Мне не хотелось ставить моего ученого друга в неловкое положение, не хотелось, чтобы он выглядел смешным. Вот почему - после некоторых колебаний - я все-таки решил в дальнейшем обходиться без помощи мистера Холмса и доктора Уотсона. А роль, которую в первой части я предназначил великому сыщику, отныне - тут уж ничего не поделаешь! - придется играть мне самому.
Конечно, все предстоящие мне расследования я бы мог проводить и в одиночку. Но для той цели, которую я перед собой ставлю, мне нужен помощник. Точнее, собеседник. А еще точнее, человек, задающий вопросы. Причем такие, которые мне самому в голову не придут.
Собеседник этот - это особенно для меня важно! - должен быть человеком - как бы это поделикатнее выразиться, - ну, скажем, так: он должен быть человеком не слишком сообразительным. Чем больше наивных и даже глуповатых вопросов он будет мне задавать, тем будет лучше. Ведь только в этом случае у меня будет уверенность, что в своем (вернее, нашем с ним) расследовании я не упущу ни одного недоумения, не пройду мимо даже самой пустяковой какой-нибудь неясности.
Короче говоря, этот помощник нужен мне для той же цели, для которой Шерлоку Холмсу был нужен его друг Уотсон.
Найти такого собеседника оказалось непросто. И тогда я решил его придумать. Или, выражаясь чуть более высокопарно, вообразить. А как только я его себе вообразил, так сразу же явилось у меня для него и прозвище "Тугодум".
В глаза я его, конечно, так называть не буду: обижать своего собеседника, хотя бы даже и воображаемого, я не хочу. Но мы с вами - между собой - можем, я думаю, позволить себе эту маленькую вольность. Кличка, конечно, немного обидная. Но ведь он о ней никогда не узнает.
КАК СКЛАДЫВАЕТСЯ СЮЖЕТ
В этой главе речь пойдет о том, как складывается сюжет литературного произведения. Но прежде чем приступить к делу, необходимо ответить на простой вопрос: а что это, собственно, такое - сюжет?
На первый взгляд вопрос этот кажется предельно простым: чтобы ответить на него, не надо заглядывать ни в какие учебники, справочники и энциклопедии. Что такое сюжет, знают все. Сюжет - это то, что происходит в произведении.
Именно вот так понимая сюжет, мы говорим, что в таком-то произведении сюжет крутой, острый, то есть увлекательный, "ловко закрученный", стремительно движущийся, а в другом - вялый, неинтересный, он "топчется на месте", читаешь, читаешь, а - ничего не происходит.
Выходит, что сюжет - это та история, которую рассказывает нам в своем произведении автор. Вот, скажем, сюжет "Анны Карениной" состоит в том, что молодая замужняя женщина влюбляется в красивого офицера, уходит к нему от мужа, пренебрегая всеми условностями своего времени и своего круга. Муж не дает ей развода. Общество ее осуждает. Новый ее возлюбленный начинает тяготиться этими неузаконенными отношениями, постепенно охладевает к ней. Она чувствует себя все более и более несчастной и кончает жизнь самоубийством, бросившись под поезд.
Если это и в самом деле так, получается, что сюжет - это совокупность событий, из которых складывается произведение. А с кем происходят эти события - не так уж важно. То есть важно, конечно, но это уже, как говорится, другой вопрос. К сюжету это отношения не имеет.
Но вот А. М. Горький, который, надо полагать, знал основы писательского ремесла, утверждал, что сюжет - это "связи, противоречия, симпатии, антипатии и вообще взаимоотношения людей" и даже - история "роста и организации того или иного характера, типа".
Получается, что сюжет литературного произведения не просто связан с его героями, но целиком и полностью от них зависит. Описывал бы писатель других людей - между ними сложились бы совсем другие отношения, другие противоречия, симпатии, антипатии, и совершенно иным был бы тогда сюжет этого его произведения.
Соображение это можно подтвердить множеством фактов. Чтобы далеко не ходить за примером, возьмем пушкинскую Татьяну. Ведь она, в сущности, оказалась в том же положении, что и Анна Каренина. Замуж она вышла не по любви. Любит она Онегина. (Так прямо и говорит: "Я вас люблю, к чему лукавить".) Онегин тоже признается ей в любви. Но, в отличие от Анны, Татьяна не уходит от мужа. Такое решение, такой поступок несовместим не только с ее нравственными принципами: он несовместим с ее характером.