Заначка Пандоры - Страница 79

— Но если мы не становимся умнее, то на кой черт все это нужно? — В голосе Кона впервые за время нашего знакомства прозвучала скрытая злоба. — Взять на себя грехи всего мира?

— А кто тебя уговаривал сюда прилетать? — поинтересовался я.

— Нет! — вскочил он. — Это кто тебя уговаривал переться? Я приехал за женой, а ты?

Кошка заворчала.

«Прекратите! — властно сказал Герман. — Мы все здесь потому, что она так хотела, и этого достаточно».

Я мог бы легко утихомирить их обоих — просто выключить, усыпить. Я гораздо лучше умею распоряжаться возможностями разума. На секунду я ужаснулся своим мыслям. Какое-то время мы с Бобом сжимали кулаки. Ладно, Роберт хоть и тупица, но отходчивый, а этот русский боевик еще и командовать лезет! Носимся вокруг него, как няньки, вот и радовался бы, что не оставили помирать в лесу! Опять я закипаю, это неправильно…

— Ладно, — сказал я. — Мы не должны спорить. Роби, помнишь, я рассказывал тебе о Бэтмене?

— А ну тебя! — махнул рукой Боб, усаживаясь обратно.

— Почему людям нужен Бэтмен, Роби? Почему все так любят его?

Боб насупился и не отвечал.

— Извини! — сказал я.

— Ты тоже извини…

— Может быть, потому что Бэтмен один? — предположил я. Злость улетучилась, и мне снова захотелось его обнять. — Может быть, людям проще верить в Бэтмена, чем в Того, кто умер на кресте? Может потому, что герой постоянно рядом? Он не требует молитв, он приходит по первому зову.

Я протянул к ребятам свое тепло; Гера, несмотря на боль, сразу откликнулся, я немедленно ощутил себя выше, разум мой стал глубже, а чувства полнее, как будто мы опять летали вместе. Боб помедлил (он всё еще немного дулся), но потом робко присоединился к нам.

— В том-то и фишка, что Бэтмен один. А еще он всегда знает, как правильно поступить, — примирительно отозвался Кон. — Но к понедельнику-то вокруг будут сплошные бэтмены… Вон идет очередной!

Из круга ковылял разбитной низкорослый индеец в выцветшей, драной мотоциклетной куртке. Две цепи фальшивого золота обматывали загорелую шею, ухо украшала серьга. Мы его еще не видели, но знали, что он придет. Сейчас мы могли предсказать чье-то появление максимум минуты за полторы, но, вероятно, потренировавшись, можно добиться и большего. По крайней мере подойти к костру незамеченным никто бы уже не сумел.

— Я его запомнил, — сказал Кон. — Один из тех байкеров, что остановились возле озера, милях в пятнадцати отсюда.

— Позовем его?

— Он спит на ходу, не стоит…

— Я ему не завидую! — Роберт провожал взглядом нескладную, качающуюся фигуру. — Вот он вернется к своим корешам, и что? Проповедовать начнет? Они его цепью по балде мигом отрезвят!

Мы еще раз посмеялись. Я припомнил совсем недавнее прошлое и убедился, что раньше, до посещения круга, смеялся намного больше. И опять я не смог ответить, нравится мне это открытие, или оно меня пугает. Я отодвинул Инкины кроссовки подальше от огня. Она приходила ненадолго четыре раза, когда не было наплыва рецепторов, и брала нас по очереди с собой. После каждого такого посещения я чувствовал себя всё сильнее. У меня окрепли мышцы, пропали мозоли на ногах, даже кожа на лице разгладилась. Жаль, нет зеркала, наверняка я выгляжу моложе, чем раньше. Я меньше улыбаюсь. Всё реже я вспоминаю о бывшей своей работе, она перестает интересовать меня в той степени, в которой интересовала еще неделю назад. Это удивительно, но в голову приходят задачи совершенно иного масштаба. По сути, проект, который вел Пендельсон, больше напоминал слепое барахтанье и потерял актуальность. Последний раз, когда мы, закрыв глаза, сидели с Инной друг напротив друга, я внезапно решил для себя одну важную задачу. Точнее, я ее не решал, просто она тоже показалась мне лишней и надуманной. Пендельсон мне все уши прожужжал своими набившими оскомину нравоучениями о роли наших опытов для благодарного человечества. Теперь эти идеалистические порывы казались мне пустым набором звуков, вроде воркования птичек, прирученных Бобом. Мир следовало упорядочить, вот и всё. Кстати сказать, конфликтов с полицией почти не наблюдалось. Если вчера еще скандалили, то нынче стояла полная тишина. Весело и в то же время жутковато было смотреть, как ребята в форме спешно организовывали оцепление. Сплошную ограду не поставить, кругом ряды живой колючки и болото.

Когда ночь опустилась, начался настоящий Хэллоуин: летучие мыши, огромные, с котенка размером, так и норовят напиться крови… Но мышки — это не беда, вот когда люди из круга назад пошли, произошли вещи, воистину комичные! Дальше круговой поляны, где мы похоронили старика, солдатики проникнуть не пытались, видимо, их дезинформировали о вредных испарениях или вирусе. Два городка, что за холмом, сначала хотели эвакуировать, но потом некому стало, разбежались «эвакуаторы». И полиции вчера прибыло невероятное количество: по всем дорогам посты, к монументу не прорваться. Несчастные фермеры к полям пешком добирались. Полиция и солдаты арестовали десятка два людей, первыми вышедших из леса. Усадили в машины, а те не сопротивляются, смеются. Часа три отлов продолжался, пока все силовые структуры не оказались сами «заражены». Я подсчитал, что двадцать семь минут нужно, чтобы из гомо вульгарис стать гомо сапиенсом.

Некоторое время я тихо веселился, но потом начали передавать новости, и мурашки по коже забегали. Пока волна не докатилась до Большого Мехико, правительство пыталось скрывать происходящее: журналисты гнут одно, а политиканы отнекиваются. Отнекиваться долго не пришлось, психиатрические клиники быстро заполнились, улицы оказались забиты транспортом, больницы, в которые поступало тысячи вызовов, не успевали принимать пациентов с острыми расстройствами психики.

Еще спустя час про психиатров уже никто и не вспоминал, потому как двери клиник открылись нараспашку и выпустили вполне здоровыми даже тех, кто изучал небо сквозь решетку лет десять. Мы с Коном в связи с этим стали думать, куда девать дебилов и олигофренов. Боб упирал на необратимость врожденных травм, а я брался сам усыплять несчастных, если такую возможность предоставят.

Милая супружеская пара подарила нам портативный телевизор из своего трейлера. То есть не совсем подарила. Мы супругам приказали — они и принесли. Я не сразу понял, что нам подчиняются даже те, кто прошел Инкину «подготовку». Это потом стало ясно, что мы сильнее их. Сильнее и лучше. Иначе и быть не могло, мы ведь тут вторые сутки «дыхание дракона» впитываем.

Взявшись за руки, мы вполне обходились без антенны. То, что я увидел на экране, на целый день отбило у меня аппетит. Несколько растерянных чинуш в перекошенных галстуках пытались сохранять бодрую мину перед толпами репортеров. Остановилось метро. В одной половине храмов службы идут безостановочно, в другой святые отцы, поснимав рясы, принародно каются, а то и проповедуют. Только не внутри, а прямо на площадях. И ладно бы они одни с проповедями выступали, так ведь все кому не лень, на тумбы карабкаются, сколько людей — столько и проповедей.

Полиция раньше всех прочих служб из строя вышла, ей вплотную приходилось разбираться с зачинщиками. Но сперва полицейские воевали, а затем полезли к «хулиганам» брататься. Что меня потрясло, так это тюрьмы. Кое-где охрана оружие побросала, кое-где вообще ворота открыла. И немало уголовников вырвалось наружу, да только далеко не ушло. Боб еще пошутил, что у «горячих» финнов процесс бы на месяцы затянулся, но здесь-то народ дикий: все кричат, орут, тискаются. И дерутся, не без этого. Короче, к одиннадцати вечера столица пала. Точнее, в столице пала всякая власть. А люди продолжали идти в круг. Теперь их было меньше, но поток стабилизировался, причем наметилась интересная тенденция. Если вчера появлялись сплошь местные жители: меднолицые, усатые — то сегодня приземлились, видимо, самолеты из Европы и прочих закоулков земного шарика. Боб засек даже японцев. Одного из них задержали копы, и пока японец препирался с властями, ему навстречу вышли из лесу двое «наших», уже обработанных. Ладно бы одни вышли, но они за собой человек пятнадцать из оцепления прихватили.