Заначка Пандоры - Страница 75

— Я заметил, — Пеликан встретился глазами с Филином. — Где твое оружие, Лис?

— Оружие больше ни к чему. Я тебе всё объясню, если ты подождешь хотя бы полчаса.

Пеликан дернул бровью.

— Ни к чему оружие, ты сказал? Капитан, теперь послушай меня. Я не знаю, чего ты нанюхался и не собираюсь проверять твои карманы…

— Андрей, у меня ничего нет!

Гера рассмеялся и принялся расстегивать пуговицы на куртке. При первом же его движении Пеликан ощутимо напрягся. Ковальский с закрытыми глазами видел, как русский командир вцепился в рукоятку автомата. Стоящий в стороне Филин, повинуясь незаметному для Ковальского сигналу командира, повернул ствол в сторону Лиса. Юджин с трудом заставлял себя сидеть на этом распроклятом бревне. Если он сейчас вскочит, у русских могут не выдержать нервы. Они все и так на пределе.

Лис поднял руки, демонстрируя на ладони небогатое содержимое карманов. Складной ножик, зажигалка, рулончик бинта, полплитки шоколада. Такого поворота Пеликан не ожидал. Он пытался сохранить бесстрастный вид, но это ему плохо удавалось.

— Тебе сказали, что я купился на золото? — участливо улыбнулся Гера. — Андрей, и ты в это поверил?

— Почему ты не выполнил приказ? Филин тебе ясно сказал — уходим.

— Я не могу уйти, — словно извиняясь, произнес Лис.

— Да почему?! — не выдержал Пеликан. — Какого хрена? Ты знаешь, что Каймана убили? Что тут происходит? Что они с тобой сделали?

— Андрей, я не смогу лететь. Я отвечаю за эту девушку. И потом… — Гера вздохнул. — Если ты пойдешь со мной, ты убедишься, что не нужно больше ни золота, ни стволов. Многое изменилось…

— Изменилось, — со странной интонацией откликнулся Пеликан. — Ты отказываешься выполнить приказ, капитан?

— Андрей, пожалуйста! — Герман сделал странный жест, сложил руки лодочкой, будто собирался помолиться. «Он совершенно не умеет быть гибким, — подумал Ковальский. Как, впрочем, все люди подобного склада». — Это место, оно изменяет человека. Я изменился, и все остальные, кто там был, они тоже изменились. Ты увидишь и всё поймешь. Ты поймешь, что воевать больше ни с кем не надо. Никогда. Мы больше не нужны, Андрюха. Если мы вернемся назад, на нас поставят крест, не сегодня, так завтра. Теперь будут нужны люди, которые что-то создают, только такие. Мы сможем, я уверен, что мы справимся. Мы придумаем вместе, чем заняться. Ты помнишь, как мы с тобой мечтали, что будем делать, если нас распустят? Ты хотел открыть спортивную секцию…

— Нас никто не распускал! — холодно отрезал Пеликан. — Ты собрался дезертировать? Тебе на нас наплевать? На Россию, на присягу, на убитых ребят?

— Есть вещи, которые важнее любой присяги. Поверь мне, я взял на себя гораздо большую ответственность…

— Важнее? — Пеликан чуть побледнел. — Ты только что сказал, что жизнь Каймана ничего не значила, так?

— Всё кончено, — не сдавался Герман. — Мне жаль Каймана, ты же знаешь. Я любил его, как и ты. И всех остальных наших жаль, кто не вернулся. Но теперь важно другое, есть миллионы людей, которым мы можем помочь. Я и сам в это не верил, но всё кончено, Андрей!

— Что кончено? — Вторая бровь Пеликана поползла вверх. — Ты что, сам себя решил уволить?

— Мы все уволены, — Герман так и продолжал стоять, держа на раскрытой ладони свой нехитрый скарб. — Ты уже заразился от меня, тебе не надо никуда улетать!

— Я задал вопрос! Ты себя уволил? — игнорируя умоляющие интонации Лиса, прошипел Пеликан.

Желваки на его скулах ходили ходуном. Бобер был где-то далеко, а Филина Ковальский чувствовал очень хорошо. Того переполняло похожее чувство — растерянность пополам со злобой.

— Андрей, ты мне не веришь? — Лис сделал шаг навстречу командиру, но тот молниеносно отступил назад. — Кому ты веришь? Ты веришь людям в Москве, которых сам называл подонками, и не веришь мне? Почему?

Ковальский устал следить за ними. Держать постоянный контакт на такой дистанции было очень тяжело. Он весь взмок, перед глазами плясали голубые молнии. Он решил, что имеет право немножко отвлечься. Очень может быть, что Герману удастся удержать своих парней столько, сколько нужно, и тогда они превратятся в союзников.

Глазами Бобра он наблюдал, как через овраг перебирается пожилой крестьянин с велосипедом. Затем показались солдаты. Тяжелые грузовики не смогли проехать далеко в чащу, пришлось заглушить моторы пятью милями южнее, на дороге. Солдат вел за собой молодой усатый офицер. Он непрерывно общался с кем-то по рации и сверялся с картой. Возле палаток археологов солдаты построились, затем развернулись в цепь.

Юджин видел и то, о чем Бобер не догадывался. С противоположной стороны круга, вплотную к озеру, сбегала другая дорога, и по ней также двигалась военная техника. Лесной массив замыкали в кольцо. Еще час, максимум два — и русские не смогут вырваться. Пеликан и Лис мирно беседовали под деревом, как двое старых приятелей. По крайней мере со стороны их встреча выглядела именно так.

Ковальский попытался снова отыскать Большого П. На сей раз ему это почти удалось, и результат поверг Юджина в ступор. Он явственно ощутил остаточный шлейф! Такого не могло быть просто по определению, профессор никогда не проявлял даже зачаточных способностей рецептора. Впрочем, за последнее время выяснилось, что рецепторов на планете гораздо больше, чем фиксировали датчики. Юджин устроился поудобнее, закрыл глаза и проверил еще раз. Вне всякого сомнения, он настроился на волну Пендельсона. Точнее, на след от волны, самого профессора он так и не вычислил. Юджин отстранился от всего остального, отключил обычные органы чувств.

Он не слышал больше пронзительной музыки джунглей, прекратил слежку за Лисом и изо всех сил ухватился за тонкую, еле заметную энергетическую нить.

Это был Пендельсон и в то же время не совсем Пендельсон. Среди понятных и знакомых составляющих, среди незримых флюидов, определяющих личность профессора, Юджин улавливал нечто совершенно чуждое. Ковальский не сумел бы передать словами, что именно показалось ему чужим. На расстоянии он распознавал людей не по росту или цвету глаз, а совсем по иным, более верным признакам. Остаточный шлейф профессора походил на могучий хвост зеленой кометы, соприкасающийся с сотнями других, похожих, но более слабых образований. При этом в состав «хвоста» вплетались темные нити, похожие на присосавшихся пиявок…

Ковальский сконцентрировался настолько, что почувствовал запах крови: очевидно, не выдерживали мелкие сосуды в носу. Но когда он почти подобрался к отгадке, когда сумел вычленить из сумятицы мирового эфира то, что пожирало Пендельсона, до его ушей донеслись два коротких хлопка. Юджин потерял равновесие и свалился с поваленного ствола спиной назад.

Он не сразу понял, что произошло и где он находится. Сначала Ковальский решил, что напоролся позвоночником на что-то острое. Он даже не мог как следует вдохнуть. Вокруг не было ни Пеликана, ни его подручных. Вся троица словно растворилась в лесу.

А потом он, кряхтя, поднялся и увидел Лиса. Герман лежал совсем недалеко, лицом вниз, и в спине его зияли две аккуратные дырки.