Замок лорда Валентина - Страница 18

Залзан Кавол громыхнул:

— Двадцать лет практики, лорды и леди Пидруида! Тут нужен острейший слух! Он слышит шелест дубинок в воздухе, когда они летят из одной руки в другую!

Валентин недоумевал, как даже самый тонкий слух может уловить что-то в гуле разговоров, звоне тарелок и громогласном рекламировании Залзана Кавола, но Слит не сделал ни одной ошибки. Заметно было, что номер был трудным даже для него: обычно он был спокоен и неутомим, как машина, но сейчас его руки двигались необычно резко и с отчаянной торопливостью хватали кружившуюся почти вне пределов досягаемости дубинку. И все-таки жонглировал он замечательно.

Казалось, перед его мысленным взором была разложена карта с изображением местонахождения каждой летевшей дубинки, и рука протягивалась как раз туда, куда та могла упасть, и находила ее именно там или, по крайней мере, очень близко. Он сделал десять, пятнадцать, двадцать обменов, затем прижал все три дубинки к груди, сорвал повязку с глаз и низко поклонился. Раздались жидкие аплодисменты. Слит стоял неподвижно. Карабелла подошла и обняла его, Валентин шлепнул его по плечу, и труппа покинула сцену.

В комнате для переодевания Слит все еще дрожал от пережитого напряжения, и по лицу его текли блестящие струйки пота. Глоток за глотком поглощая огненное вино, как если бы это была простая вода, он спросил Карабеллу:

— Они обратили внимание? Они хоть что-нибудь видели?

— Некоторые,— мягко ответила она.

Слит плюнул.

— Свиньи! Блавы! Сами не могут даже комнату пересечь, а сидят и болтают, когда артист… когда…

Валентин никогда еще не видел Слита таким. «Судя по всему, жонглирование вслепую плохо сказывается на нервах»,— подумал он и обнял Слита за плечи.

— Важно мастерство, а не манеры зрителей,— сказал он серьезно.— Ты был превосходен.

— Не совсем,— угрюмо буркнул Слит.— Синхронность…

— Отличная,— настаивал Валентин.— Ты выступил великолепно! Ты был величествен. Какое тебе дело, что говорят или делают пьяные торговцы? Ты овладел этим искусством ради себя или ради них?

Слит слабо улыбнулся:

— Жонглирование вслепую захватывает тебя до глубины души.

— Мне грустно видеть тебя таким.

— Пройдет. Мне уже лучше.

— Ты сам себе придумал эту боль. Глупо так расстраивать себя. Повторяю: ты был великолепен, а все остальное не имеет значения.

Он повернулся к Шанамиру:

— Сбегай на кухню, нет ли там для нас мяса и хлеба. Слит очень устал, ему надо подкрепиться. Одного огненного вина недостаточно.

Напряжение и злость Слита уже ушли, осталась только усталость. Он протянул руку Валентину.

— У тебя теплая и добрая душа, Валентин, светлая и нежная.

— Твоя боль ранила меня.

— Впредь постараюсь сдерживать свои эмоции,— пообещал Слит.— Но ты прав: мы жонглируем для себя, а все эти не стоят нашего внимания. Я не должен забывать об этом.

В Пидруиде Валентин видел жонглирование вслепую еще Дважды, и каждый раз Слит сходил с подмостков напряженным и обессиленным. Он понимал, что усталость Слита не зависела от внимания зрителей: это была адски тяжелая работа, вот и все. И цена, которую платил маленький человек за свое умение, была слишком большой. Валентин старался, как мог, облегчить его состояние, успокоить и сам получал от этого удовлетворение.

Еще дважды Валентин видел темные сны. Один раз к нему явился понтифекс и позвал его в Лабиринт. Он вошел туда и увидел множество проходов и непонятных улиц. Изображение тощего старого Тиевераса плыло перед ним, ведя его к центру. Наконец он зашел довольно далеко в глубь громадного Лабиринта. Понтифекс вдруг исчез, и Валентин остался один в зеленовато-холодной пустоте. Все опоры исчезли, и он начал падать к центру Маджипура.

В другом сне проезжавший на своей колеснице через Пидруид корональ поманил его к себе и предложил сыграть в игорной палатке. Они метали диск, сбивали фишки и выиграли связку белых пальцевых суставов, а когда Валентин спросил, чьи это кости, лорд Валентин засмеялся, дернул себя за густую черную бороду, устремил на Валентина свой горящий взор и сказал:

— Посмотри на свои руки.

И Валентин увидел вместо пальцев розовые шрамы.

Валентин рассказал об этих снах Слиту и Карабелле, и они опять не смогли истолковать их, а лишь посоветовали, как только они покинут Пидруид, обратиться к какой-нибудь жрице мира снов. Отъезд был неминуем. Фестиваль закончился, корабли короналя ушли из гавани, дороги были забиты, так как люди из провинции возвращались по домам. Залзан Кавол торопил свою труппу закончить все дела в Пидруиде, чтобы двинуться в путь в День Моря после полудня.

Это известие почему-то опечалило Шанамира, и Валентин заметил, как изменилось настроение мальчика.

— Я думал, ты будешь рад отправиться в путь. Тебе не хочется покидать город?

Шанамир покачал головой.

— Я ушел бы отсюда хоть сейчас.

— Тогда в чем дело?

— Прошлой ночью я видел во сне отца и братьев.

Валентин улыбнулся:

— Еще не выехал из своей провинции, а уже тоскуешь по дому?

— Это не тоска по дому,— мрачно возразил мальчик.— Они лежали на дороге связанные, а я вел животных. Отец и братья кричали мне, чтобы я помог им, а я ехал прямо на них. Тут и без толкователя снов ясно, что это означает.

— Значит, на тебе вина, что ты бросил свои обязанности и дом?

— Вина? Да. Деньги! — ответил Шанамир.

В его голосе слышалось раздражение мужчины, объясняющего что-то тупому ребенку. Он похлопал себя поясу:

— Деньги, Валентин. У меня тут около ста шестидесяти реалов от продажи животных. Разве ты забыл? Это целое состояние. Их хватит моей семье, чтобы прожить весь этот год и часть следующего! Они ждут моего благополучного возвращения в Фал-кинкип с этими деньгами.

— А разве ты собирался не отдавать им эти деньги?

— Но меня же нанял Залзан Кавол! А вдруг он направляется в другую сторону? Если я повезу деньги домой, то потом не найду вас, когда вы будете странствовать по Зимроэлю. А если я пойду с жонглерами, я украду деньги моего отца, на которые он рассчитывает и в которых нуждается. Понял?

— Это решается довольно просто,— сказал Валентин,— Фал-кинкип далеко отсюда?

— Дня два, если ехать быстро, три — если не торопиться.

— Это близко. Я уверен, что Залзан Кавол еще не определил наш маршрут окончательно. Я поговорю с ним прямо сейчас. Ему все равно, в какой город ехать. Я попрошу его отправиться отсюда по фалкинкипской дороге. Когда мы окажемся поблизости от фермы твоего отца, ты удерешь ночью, отдашь деньги кому-нибудь из братьев и до рассвета вернешься. Тогда на тебе не будет вины и ты будешь свободен.

Глаза Шанамира округлились.

— Ты думаешь, что сможешь уговорить этого скандара? Как?

— Посмотрим.

— Он разозлится и побьет тебя, если ты его о чем-нибудь попросишь. Он не любит, когда вмешиваются в его планы, как и ты не позволил бы стаду блавов решать твои дела.

— Я поговорю с ним,— повторил Валентин,— и увидим. У меня есть основания считать, что Залзан Кавол вовсе не так груб, как хочет казаться. Где он?

— Осматривает свой фургон, готовит его для поездки. Ты знаешь, где стоит фургон?

— Где-то на берегу. Да. Знаю.

Жонглеры путешествовали в отличном фургоне, который сейчас стоял за несколько кварталов от гостиницы, поскольку был слишком широк, чтобы на нем можно было проехать по узким улицам. Это был внушительный, дорогой экипаж, благородный и величественный, отлично сработанный мастерами одной из внутренних провинций. Его основу составляла длинная рама из легких, упругих деревянных крыльев, которые были искусно разрезаны на широкие, выгнутые дугой полосы, склеенные бесцветным душистым клеем и переплетенные гибкими лозами с южных болот. Эту элегантную арматуру покрывали туго натянутые и прошитые толстыми желтыми нитками из хрящеватых жил пластины выдубленной кожи стиков.

Подойдя к фургону, Валентин увидел Ерфона Кавола и другого скандара, Гибора Хаэрна. Они старательно смазывали механизмы фургона, а изнутри доносились яростные крики, такие громкие, что фургон, казалось, качался.