Заместитель (ЛП) - Страница 95

— Возможно, они переживут ее легче, чем вы. Такие люди знают больше о стратегии выживания, чем многие известные экономисты, — сказал я, задетый его снисходительным тоном. Посмотрел бы я, как бы ты прокормил пятерых детей в большом городе меньше чем на два доллара в день.

— Гунтрам, кредиты на сумму два с половиной миллиарда за десять лет — это ничто для банка. Хорошо только для продавца газет, — сказал Конрад.

— Для них это существенно. У многих женщин, воспользовавшихся этими деньгами, теперь есть маленькие компании, позволяющие прокормить их детей. Или ты считаешь, что лучше раздавать еду и держать их в нищете? Это удовлетворит нашу совесть, но не их реальные потребности, — ответил я, немного разозлившись на него.

— Осторожней, Конрад, в следующий раз Гунтрам заявит, что университеты принадлежат рабочему классу, — хихикнул Михаэль, вызвав смех у Конрада с Фердинандом.

— Думаю, что для них существуют специальные стипендии, — рявкнул я. Великолепно, хозяева Вселенной еще и смеются над нами.

— Гунтрам, знаешь, я тебя очень уважаю, но в банковском бизнесе вряд ли найдешь бескорыстных людей, — мягко сказал Фердинанд. — Не верь всему, что ты слышишь.

— Вы не догадываетесь, насколько вы правы, — вежливо ответил я.

— Почему? Что-то случилось? — с нажимом спросил Михаэль. Он знает? Похоже на то. Лучше им рассказать — все равно рано или поздно всё из меня вытрясут.

— В перерыве ко мне подошел неприятный журналист. Я быстро отделался от него и оставшееся время провел с Коэном и Петерсоном.

— Что он сказал? — обманчиво мягко спросил Конрад.

— Не думаю, что ты хочешь это слышать.

— Гунтрам, выкладывай! — гавкнул он на меня. Прощай, мягкость.

— Мне уже пришлось принять таблетку от давления. Не хочу глотать еще, когда ты выйдешь из себя.

— Давай, Гунтрам, вряд ли это так уж страшно, — подбодрил меня Фердинанд.

Я посмотрел на них — все трое глядели на меня, как голодные волки. ОК, хотите — слушайте.

— Для начала, я — новая постельная грелка Конрада, а он — ублюдок, эксплуатирующий бедные страны и в свободное время отмывающий деньги. Плюс к этому, я — наркоторговец из Венеции. Он хотел поговорить о тебе.

— Когда ты собирался нам это рассказать? — низким тоном и очень вежливо спросил Конрад; обычно такой голос у него предвещал шторм.

— Что рассказать? Я не стал с ним разговаривать. Я достаточно взрослый, чтобы о себе позаботиться.

— Гунтрам, то, что журналист стал тебя оскорблять, серьезное нарушение безопасности и выглядит подозрительно. Журналисты, приезжающие в Давос, обычно хотят знать, какие ценные бумаги будут расти в следующем году, — очень серьезно сказал Михаэль.

— Он сказал мне, что он журналист. Из «Independent Times», кажется. Зовут Тревор Джонс, и у него был бейджик с аккредитацией.

— Тебе прекрасно известно, что это вопиющее нарушение правил безопасности! Не надо изображать невинного младенца! — заорал на меня Конрад.

— Браво, Конрад. Сейчас ты кричишь на меня из-за того, на что я никак не могу повлиять. Это не я отвечаю за безопасность. В ТВОЕМ СОБСТВЕННОМ банке, очевидно, завелся «крот», а может даже не один. Этому журналисту было известно, кто я такой, в каких мы с тобой отношениях. Он в курсе того, что случилось в Венеции, и вот это он мог узнать только от твоих людей, потому что мое имя никогда не упоминалось в газетах или в официальном расследовании. Твои люди СВОБОДНО обсуждают твои постельные подвиги. Странно даже, что мое имя до сих пор не попало в рабочие документы Международного валютного фонда! Так что прежде чем кричать на меня, сначала разберись с прорехами в безопасности. Спокойной ночи, господа, — в бешенстве рявкнул я, встал и ушел в спальню, при этом ухитрившись не хлопнуть дверью, хотя очень хотелось.

Я еще долго слышал их приглушенные голоса, доносившиеся из соседней комнаты. Наконец они разошлись.

Конрад вернулся на следующее утро, когда я складывал вещи.

— Куда собираешься? — обезоруживающе мягко спросил он, развеивая мой гнев. Я-то ожидал, что он будет дуться на меня.

— Домой. Рисовать и ждать начала семестра. Тут мне делать нечего, — твердо сказал я.

— Мы же не будем делать из вчерашнего проблему, котенок? Я не хотел на тебя кричать. Ты был прав. У меня дыра в системе безопасности. Михаэль с этим разберется.

— Хорошо. Увидимся в Цюрихе.

Он схватил меня за талию и стал целовать, облизывая шею и ухо:

— Гунтрам, пожалуйста, не уезжай! Останься со мной на некоторое время. Этот человек тебя больше не побеспокоит, его аккредитация аннулирована. Ты мне нужен здесь — у меня сейчас очень тяжелое время.

— Конрад, я тоже приношу извинения за то, что кричал на тебя вчера, но сейчас мы оба не в настроении. Лучше будет побыть отдельно друг от друга, пока мы не остынем. Мое здоровье не настолько крепко, чтобы испытывать такие эмоциональные встряски.

— Хорошо. Возвращайся в Цюрих, — сказал он и ушел, даже не оглянувшись.

Примечания переводчика

Мухаммад Юнус — бангладешский банкир, профессор экономики, лауреат Нобелевской премии мира 2006 года за усилия по созданию экономического и социального развития низов. Глава и основатель Grameen Bank (Википедия)

** «Голдман Сакс» — крупный инвестиционный банк США; «Беркшир» — Berkshire Hathaway, американская холдинговая компания; «Номура» — Nomura Holdings, Inc., японская финансовая холдинговая компания (Википедия)

*** Petróleos Mexicanos (Pemex) — мексиканская государственная нефтегазовая и нефтехимическая компания. (Википедия)

========== "11" ==========

2 марта

После Давоса ничего особенного не происходило. Правда. В феврале начался второй семестр в университете, и моими постоянными спутниками стали макроэкономика, статистика и бухгалтерский учет. Как и осенью, приходилось много читать, писать и делать домашние задания. К счастью, со мной всё еще Корина, с которой мы продолжаем вместе заниматься в послеобеденное время.

Хайндрик стал моей тенью. Он отвозит меня по утрам на лекции и проверяет (да-да, проверяет!), вошел ли я внутрь учебного здания, — ну да, я же только и делаю, что прогуливаю занятия, курю и пьянствую! — и ждет меня. Господи! Он бывает хуже Конрада… Представьте себе, отбирает у меня чеки из университетского кафе, чтобы убедиться, что я правильно питаюсь! В пять он тащит меня домой, и я либо занимаюсь, либо рисую до девяти-десяти с перерывом на ужин, а потом Фридрих отправляет меня в постель. Одна только Мопси не командует мной, а спит, славная девочка.

Конрада не было весь февраль, он приезжал только один раз, на выходные, и мы еще не отошли от последней ссоры. Он коротко поцеловал меня, когда приехал, вернее сказать, клюнул, и заперся в своей студии. Не выходил оттуда даже на обед и на чай, так что я всю субботу рисовал в другой части дома. Я закончил одну картину, с собаками, и перешел к следующей, с детьми, читающими книгу, которую начал еще в ноябре. Да, я знаю… Дети и собаки… Скоро начну рисовать клоунов и птичек!

Я совершенно погрузился в работу, сосредоточившись на маленькой девочке, держащей на коленях книгу, в то время как ее братья пытаются читать, заглядывая через ее плечо. Там был еще двухлетний малыш, сидящий рядом с ней, поглощенный разглядыванием своих рук, как это любят делать маленькие дети. Я видел их в Буэнос-Айресе, в парке, и сделал тогда несколько скетчей. Невероятно, но наброски не пропали, а прибыли в Цюрих вместе со всеми остальными вещами.

Кто-то неожиданно схватил меня сзади, и я дернулся, испортив то, над чем работал. Конрад.

— Извини, не хотел тебя напугать, — впрочем, похоже, он не сильно жалел об этом.

— Ничего страшного. Можно подчистить, — коротко ответил я, ища тряпку, чтобы попытаться удалить лишнюю краску.

— Они прелестны, такие живые и невинные. Кто они?

— Понятия не имею. Какие-то бедняги, которых я видел в Буэнос-Айресе, в парке напротив Музея Искусств — розовый такой, помнишь?