Заложники страсти - Страница 12

Элджер Блэйкли и его отец переводили глаза с одного говорящего на другого, раздумывая. Затем старший Блэйкли спросил:

– По чьему приказу, милорд?

– Именем короля! – Голос Эссекса властно зазвенел.

– Простите меня, лорд Уолтем, – прокричал лорд Блэйкли, – но все преданные королю англичане должны ставить приказы своего короля превыше всего.

В ту же минуту отец и сын сделали знак воинам, которые приблизились к горцам, держа мечи наготове. Хотя у Диллона не было ничего, кроме кинжала, он вступил в схватку. Как ни боялись его воины, преимущество было на их стороне. И, несмотря на то, что Диллон сражался как одержимый, кинжал его не мог отразить удары множества английских мечей, направленных на него со всех сторон.

Оба его брата, которых крепко держали за руки, не могли присоединиться к нему и были вынуждены в бессилии наблюдать за битвой.

Схватив отца за руку, Леонора с ужасом увидела, как горец набросился на тех, кто попытался разоружить его. Она заворожено следила за тем, как один-единственный человек с кинжалом в руке сражается с целой ратью воинов, вооруженных тяжелыми мечами. У девушки перехватило дыхание. Правда, сейчас она полностью была на стороне англичан, наступающих на горца, но не могла не признать, что он замечательно владеет воинским искусством.

Наконец, когда рубашка его превратилась в жалкие лохмотья, а руки и тело обагрились кровью от множества ран, Диллон отбросил бесполезный кинжал в ту минуту, когда дюжина мечей готова была пригвоздить его к стене. Воины, разъяренные его сопротивлением, устыженные тем, что уступали ему в доблести, пользовались мгновением, чтобы побольнее уязвить его остриями своих мечей. Пол у ног горца окрасился его кровью.

Леонора зажала рот рукой и отвернулась, пораженная подобной жестокостью. Ведь он сражался так благородно… Он заслуживает лучшего обращения со стороны воинов ее отца.

Лорд Уолтем, также не одобрявший жестокости, поднял руки, когда солдаты окружили горцев, а Эссекс и оба Блэйкли приставили кинжалы им к горлу.

– Хотя условия перемирия и нарушены, – прокричал лорд Уолтем, – мы постараемся найти способ немедленно все уладить и, вопреки этому недоразумению, начать наши переговоры.

– Нет! – закричал Эссекс еще громче, пресекая попытку примирения. – Прежде чем мы начнем говорить о мире, эту троицу дикарей надо отвести в подземелье и обыскать, чтобы убедиться в том, что у них нет больше оружия.

– Все это подстроено, Диллон! – воскликнул Саттон. – Если им удастся разлучить нас, мы никогда больше не увидимся.

– Да, это подстроено. – Диллон, видя, что воины выжидательно смотрят на хозяина замка, решил воспользоваться последним шансом на спасение. – Но это не пройдет.

Собрав остаток сил, он ударил Элджера Блэйкли в солнечное сплетение, отчего молодой воин резко выдохнул и рухнул на колени. Пока младший Блэйкли хрипел и кашлял на полу, Диллон вновь вскочил на столы и прыгнул на помост. В мгновение ока он выхватил из сапога нож. Выпрямившись, он обхватил Леонору рукой за шею и поднес острый, словно лезвие бритвы, нож к ее горлу.

Все находившиеся в зале застыли от изумления. Недопустимой казалась сама мысль о том, что какой-то горец посмеет осквернить прекрасную англичанку своим грязным прикосновением. При виде его окровавленных рук, оставляющих на ее нежной коже пятна крови, все вокруг ахнули и оцепенели.

Взоры присутствующих устремились сейчас на Леонору и Диллона, и в этот момент лорд Уолтем выкрикнул:

– Немедленно отпустите мою дочь!

– Отпущу, но не раньше, чем мои братья окажутся на свободе! – ответил Диллон тихо, но с угрозой в голосе.

Лорд Уолтем в отчаянии повернулся к воинам:

– Отпустите горцев.

Воины отступили, но английские дворяне, продолжавшие удерживать близнецов, отказались последовать их примеру.

– Эссекс! – окликнул герцога лорд Уолтем. – Разве вы не слышали? Немедленно отпустите этих людей, чтобы моей дочери не пришлось выносить новые унижения.

– Может быть, этот горец глуп, но даже глупец должен понимать, что ему не удастся покинуть этот замок даже под таким прикрытием, как леди Леонора. Сначала ему придется встретиться с мечами сотни наших воинов. А если это его не остановит, горцу предстоит проехать несколько сотен миль по английской земле. – Эссекс презрительно расхохотался. – Неужели вы не понимаете, Уолтем? Отпустив его братьев, мы развяжем ему руки для мести, тогда он безнаказанно сможет причинить зло вашей дочери. Вы же видите этих троих. Хотя они и притворились, что отдали нам все свое оружие, кинжалы они оставили у себя. А сколько еще оружия у них припрятано?

Лорд Уолтем повернулся к горцу, который стоял недвижимо, как статуя, приставив нож к горлу девушки, замеревшей от страха.

– Во имя всего, что есть на земле святого, умоляю вас отпустить мою дочь, и это происшествие будет навсегда забыто.

– Это говорите вы, лорд Уолтем. – В голосе Диллона слышалось безжизненное спокойствие. – Но я хотел бы услышать это и от остальных.

Лорд Уолтем повернулся к герцогу Эссекскому:

– Умоляю вас, Эссекс. Прекратите это безумие.

– Мы отпустим его возлюбленных братцев, – ответил Эссекс, – как только горец поставит свою подпись под условиями мирного договора, которые уже подготовлены.

Он бросил через зал свиток пергамента. Епископ подобрал его и передал хозяину замка.

Лорд Уолтем прочитал свиток, затем резко поднял взгляд.

– Кем составлен договор?

– Он составлен по просьбе короля, – уклончиво ответил Эссекс.

– Нет. Эдуард ни за что не вызвал бы сюда горцев, замышляя подобное предательство. – Лицо лорда Уолтема исказилось от гнева. – Это заговор.

– Это не заговор. Скорее, горец, ставь свою подпись на пергаменте… – Эссекс сильнее сжал Шо, приблизив лезвие своего кинжала к нежному горлу юноши настолько, что струйка крови запятнала перед его одежды. – Иначе тебе придется наблюдать, как я изрежу твоего драгоценного братца на куски.

Все в зале содрогнулись, увидев, каким яростным стало лицо Диллона. Его темные глаза загорелись опасным огнем. Когда он заговорил, голос его прозвучал холодно, пронзая всех и каждого, подобно ножу, который горец все еще держал в руке.

– Англичанин, ты определил судьбу женщины. – Раньше, чем кто-либо успел помешать ему, Диллон перекинул Леонору через плечо, словно мешок зерна, и побежал по ступенькам, что вели к выходу из большого зала. Повернувшись к потрясенным зрителям, он прокричал: – Что бы вы ни сделали с моими братьями, та же судьба ждет и эту женщину. Если вы не вернете мне моих братьев целыми и невредимыми, вы никогда больше не увидите ее.

Лорд Алек Уолтем мог лишь беспомощно наблюдать, как горец и его пленница исчезли под сводами арки.

Леденящий, темный ужас охватил Леонору, нахлынув на нее с такой силой, что грозил удушить ее. Не может быть, что все это происходит на самом деле. Это кошмарный, непостижимый сон.

Все рассказы Мойры молнией пронеслись у нее в голове. Нечестивцы. Дикари. Пьют кровь английских детей. В одиночку горец может расправиться с целой вражеской ратью…

Бросив последний взгляд на своего отца, прежде чем горец начал спускаться по лестнице, Леонора увидела его искаженное страхом лицо, изумленно открытые глаза…

Страх? Да, страх, усугубивший ощущение кошмара. Никогда раньше ей не доводилось видеть подобное выражение в глазах своего отца. Он был гордым, сильным, мудрым человеком, жизнь которого была налажена раз и навсегда и подчинялась строгой дисциплине. С детства она привыкла находиться в полной безопасности, и принимала это как должное: ее отец был другом короля. Никто, никогда не смел причинить ей вред. Никто, пока не появился этот… горский дикарь.

Во дворе замка Диллон безо всяких церемоний опустил ее прямо в грязь и круто повернулся к проходившему мимо подручному конюха. Мальчик, увидев нож в руке шотландца, бросил поводья лошади, которую прогуливал, и отступил на шаг назад.