Заложники на Дубровке, или Секретные операции западных спецслужб - Страница 2

«Терроризм представляет собой наиболее опасный способ политической дестабилизации общества, — замечает генерал Юрий Дроздов. — К тому же развитие терроризма находится в прямой зависимости от развития СМИ… Чем более развито общество в информационно-технологическом отношении, чем мощнее становятся его средства массовой информации, тем эффективнее роль терроризма в процессе формирования общественных настроений».[5]

Из этого вытекает необходимость для террористов не только боевых (диверсионных) навыков, но и умения работать со средствами массовой информации, формировать осмысленную коммуникативную стратегию.

Глупо прятать голову в песок; приходится признать, что террористы располагают (по крайней мере, потенциально) достаточными средствами для того, чтобы принудить к безоговорочной капитуляции власть и общество практически любого государства или же уничтожить его.

Вариант принуждения к капитуляции — родом из классического терроризма. Целью операции становится не нанесение противнику вреда (это лишь средство), а вынуждение его согласиться на выдвигаемые террористами требования.

За почти двухвековую историю терроризма было испробовано несколько способов принуждения к капитуляции. Первый вариант сводится к формулировке следующего типа: «мы будем убивать всех подряд, до тех пор, пока они не согласятся на наши условия».

Во время революции 1905 года в России этот способ был впервые применен в крупном масштабе. Террористы из всевозможных революционных партий (исключение составили лишь большевики) в массовом порядке убивали госслужащих страны, не обращая внимания на занимаемые теми должности. Убивали лишь потому, что они служили царскому режиму. За три года было убито более восьми тысяч государственных чиновников и две тысячи «частных лиц», к государственной службе отношения не имеющих. Приблизительно столько же было раненых; теракты в Российской империи стали массовыми и повседневными явлениями. Результат же столь масштабной вспышки терроризма был прямо противоположен ожидавшемуся революционерами: жестокость террористов вызвала лишь ответную жестокость власти.

«Там где аргумент — бомба, естественный ответ — беспощадность кары», — отрезал Столыпин. Жесткие репрессии покончили с террористической вакханалией; заодно были не менее жестоко задавлены и всяческие народные волнения. Надо сказать, что в долгосрочной перспективе это имело крайне негативное для страны последствие: поскольку реальные социальные проблемы населения были не разрешены, а подавлены, новая революционная вспышка в 1917 году оказалась на порядок более жестокой и разрушительной. Так на практике было доказано, что терроризм — негодное и опасное для использования оружие. Если, конечно, долгосрочные интересы социума в целом имеют для тебя значение.

Сегодня в Алжире исламские террористы придерживаются тех же методов, за тем исключением, что жертвами террористических актов становятся не только госслужащие, но и все, кто не поддерживает террористов. Сегодня это всего лишь отработка методов массового уничтожения мирных граждан и тренировки боевиков, однако в начале 90-х гг. исламисты всерьез надеялись, что подобная широкомасштабная кампания террора заставит власти Алжира сдаться. Как известно, этого не произошло.

Из всего этого, несомненно, был сделан вывод о том, что операции в стиле «мы будем убивать всех» к успеху привести не могут. В лучшем случае можно рассчитывать на них в качестве вспомогательного средства. Именно так следует расценивать взрывы женщин-самоубийц в российских городах. Здесь мы имеем тактику, отработанную террористами в Палестине; регулярные теракты с использованием шахидов держат общество в постоянном напряжении и провоцируют власти на чрезмерные ответные меры, однако сами по себе они не способны изменить ситуацию. События в Палестине наглядно доказали стратегическую бесперспективность подобной тактики террористов; в конце концов, взрывы становятся кровавой обыденностью, для государства чрезвычайно неприятной, но практически безопасной.

Другим способом оказать влияние на общественное мнение и, таким образом, заставить государственные власти сдаться, является захват заложников. Заложников, опять-таки, за историю терроризма захватывали много и часто, но и здесь в лучшем случае власти шли на тактические уступки. Максимум чего можно было добиться, это получения выкупа или освобождения из тюрьмы каких-нибудь заключенных.

Надо сказать, что в антитеррористическом законодательстве практически любых стран мира закреплен принцип отказа от переговоров с террористами. Жесткость этого принципа варьируется: от категорического запрета в Израиле и Соединенных Штатах до разрешения идти на второстепенные уступки в российском законодательстве.

Таким образом, захваты заложников, преследующие тактические цели, во-первых, бесполезны, во-вторых, с ними давно научились бороться.

Вместе с этим, захват заложников остается очень зрелищным и потому потенциально весьма эффективным способом добиться у противника капитуляции. Другое дело, что для этого необходимо преследование стратегических целей, обеспечение масштабности теракта (заложников должно быть много), высокий уровень спланированности операции, проведение скоординированных усилий в политической и информационной сфере, а также совершение параллельных (и предшествующих) захвату заложников терактов.

В целом террористические операции по принуждению к капитуляции очень затратны, требуют высокого уровня планирования, тщательной подготовки и, кроме того, могут проводиться только против тех государств, оценка которых в мировых СМИ носит негативный характер. Из этого следует, что операции такого типа не могут проводиться против западных стран; если массовый захват заложников случится в США или любом европейском государстве, террористам будет невозможно обеспечить информационное давление на общество и власть, необходимое для конечного успеха. Западные масс-медиа никогда не будут описывать террористов как «вооруженных диссидентов», если эти действия будут направлены против их стран. Таким образом, на настоящий момент операции по принуждению к капитуляции могут проводиться только против не-западных стран, в первую очередь — России.

Речь не идет об умозрительных построениях — операция, чуть было не поставившая нашу страну на грань дестабилизации, уже была проведена.

23 октября 2002 года в здание театрального центра на Дубровке вошли хорошо вооруженные и подготовленные террористы. Захватив сотни заложников, они потребовали вывода российских войск из Чечни. После долгих переговоров российские власти ответили штурмом, и ни один из захвативших здание на Дубровке не ушел живым. Оборотной стороной этой победы над террористами стала трагедия заложников. В результате теракта погибло 130 человек. Для уцелевших жизнь оказалась разрезанной надвое: до и после «Норд-Оста». Многие потеряли родных и близких, многие стали инвалидами.

С тех пор прошло долгих пять лет. Трагедия «Норд-Оста» оказалась заслонена ужасом Беслана, террористическое подполье было подавлено в Чечне, но продолжило расползаться по северокавказским республикам. В ад отправились уничтоженные российскими спецслужбами Масхадов и Басаев. Финансировавшие теракт в «Норд-Осте» исламистские террористические структуры утратили интерес к России, сосредоточившись на войне против «неверных» в Ираке и Афганистане. Время залечило физические и душевные раны бывших заложников; те, кого трагедия «Норд-Оста» не коснулась прямо, практически забыли о ней. Жизнь идет своим чередом, но то и дело что-то заставляет нас возвращаться к тем четырем страшным октябрьским дням, когда на тончайшем волоске повисли судьбы сотен заложников и огромная страна замерла в напряженном ожидании.

Возможно, все дело в тревожащей наше сознание неопределенности. Какие цели на самом деле преследовали террористы? Какими способами они собирались их достигнуть? Были ли действия российских властей адекватными вызовам? На все эти тревожащие вопросы внятных ответов не сформулировано даже по прошествии пяти лет.