Заложник - Страница 6

На тихой окраине Томска, в спокойном и престижном районе, где обосновалась почти вся финансовая городская элита, в глубине зеленой аллеи, несколько особняком от остальных стоял старый трехэтажный кирпичный дом. Его местоположение было удобно тем, что к дому невозможно было подойти незамеченным через открытое пространство, отделявшее его от проезжей части улицы. Лишь трансформаторная будка на противоположной стороне аллеи несколько уменьшала обзор. Но снести ее или хотя бы сдвинуть с глаз долой опасный объект оказалось не под силу даже авторитетному вожаку преступного мира областного центра. А нынче вопрос и вообще повис в воздухе, поскольку бывший «смотрящий» исчез в неизвестном направлении с тремя десятками верных соратников. Один из углов дома был не прямым, а скошенным настолько, что на этой скошенности поместилась металлическая дверь, к которой вели шесть ступеней. Дверь была выкрашена в серый мышиный, или, как его называют спецы, «шаровый» цвет, и в ней было одно круглое отверстие - глазок и второе, квадратное, побольше, - кормушка. Над верхним косяком располагалась светящаяся вывеска, оповещавшая округу, что за этой непритязательной дверью располагался престижный шалман «ШКОНКА». За порогом входящих встречали два здоровенных швейцара в форме вертухаев, и даже постоянные клиенты всякий раз втягивали голову в плечи, ожидая рыка: "Лицом к стене! - Эту фишку придумал сам Кислый, который после печального случая с утечкой информации в процессе обсуждения вопроса о кедровнике вообще хотел было прикрыть ресторан. Но потом юную, да не по годам прыткую журналистку, которая повезла компромат в столицу, успокоили навек, дело широкой огласки не получило, и пахан все же решил сохранить привычное место для сходок. Однако следовало обеспечивать безопасность этих важных мероприятий. Персонал весь был подобран исключительно бригадиром одной из томских группировок Леханом и утверждался Кислым самолично. Поэтому в халдеях и в конфиденциальности переговоров можно было не сомневаться. Чтобы обезопасить себя от электронных «жучков», все ремонтные работы систем отопления, освещения и водоснабжения производили собственные мастера из числа уголовников. А два «вертухая» на входе отсеивали нежелательных посетителей, Конечно же, днем шалман работал как обычный ресторан и даже организовывал модные бизнес-ланчи, которые раньше именовались попросту комплексными обедами. И хотя названия фирменных блюд лучшей в городе кухни были необычными и свидетельствовали об определенной специфике заведения, народ с удовольствием шел вкусно пообедать и приобщиться к воровской романтике. Шеф-поваром ресторана был лауреат многих конкурсов, загремевший на три года по чистой случайности, а после отсидки подобранный хозяином по наводке Сохатого из Кенги, где талантливый кулинар отбывал срок. В меню кабака порция в пятьдесят граммов водки значилась как «короедка", салат из свежих овощей шел под погонялом «этапка», а холодный охотничий салат - оленина, утиная грудка и говядина - «крытка». Под соответствующими кликухами прятались и холодные креветки с соусом «гаукамоле», и горячие тигровые креветки. Напротив первых блюд значились «баланда», «помиловка», «предъява» и даже «беспредел». Обычный стейк был «шестеркой», пельмени назывались «лепилы», котлета по-киевски отыскивалась среди прочих блюд по названию «кум». Свиная ножка «айсбан» звалась «свояком», филе оленя с жареными лисичками - «смотрящим». Зато перепела на вертеле, фаршированные белыми грибами, именовались «вертухайчики». А молочный поросенок на огромном подносе, бывший эксклюзивным блюдом ресторана, назывался "свободная шконка По вечерам в ресторане тусовалась золотая молодежь и назначали деловые свидания чиновники городской администрации, если им хотелось пустить пыль в глаза чиновникам приезжим. Местный колорит в сочетании с картой виски, где представлены были более двух десятков наименований, в том числе сорта 12- и 15-летней выдержки, валил наповал. И дела решались незамедлительно. Тот же Кислый некогда посоветовал хозяину обновить интерьер, и кабатчик, чтобы потрафить важным и постоянным клиентам, совет этот принял к сведению. Теперь дорогих гостей, переступивших порог заведения, встречала привычная атмосфера. Прямо напротив входа висел кумачовый плакат: "На свободу с чистой совестью", и справа от него - стенд со сменным меню, словно в живопырке. А на нем - таблички для разных норм довольствия. Меню менялось каждый день, и, что самое замечательное, означенные блюда действительно можно было заказать. Достаточно было назвать норму. По первой - на обед заказавший отведал бы «щи с/м» и «кашу пшенную», зато, допустим, по норме 76 можно было рассчитывать на «борщ с/м», «пюре-пшено с горохом», «гуляш» и «компот». И это ели. Маменькины сынки, не видавшие ни СИЗО, ни зоны, но корчившие из себя бывалых уркаганов на потеху регулярно восседающей тут братвы, обожравшиеся настолько, что устрицы в рот не лезли, приходили и заказывали отварную рыбу с пшенной кашей втрое дороже тех же устриц. И на длинный стол, на котором стояла лишь солонка с пометкой «эрзац-песок», шнырь-официант в полосатой робе приносил алюминиевую посуду и большую дымящуюся кастрюлю. Порции из нее следовало раскладывать самим. Тут же возникал метрдотель в фуражке и капитанских погонах. Выставив предплечье с повязкой «Дежурный», он демонстративно снимал пробу, черпая прямо из кастрюли, роняя кашу на стол и громко чавкая, и давал добро на прием пищи. У столов, стоявших по бокам зала, вдоль стен выстроились двухэтажные нары. И нередко шумные компании забрасывали наверх того, кто уже отыскивал носом тарелку с салатом, чтобы клиент дозревал уже там. Освещался общий зал бра, похожими на фонарики, светящие по периметру зоны. Между ними - почти под потолком - была в несколько рядов натянута колючая проволока. А в углу подвешены два мощных прожектора, приводимых в движение небольшими электромоторчиками. Время от времени они вспыхивали, и яркие лучи, скрещиваясь и разбегаясь, шныряли по залу, вызывая восхищение посетителей ресторана. Туалетов было три: стандартные «эм», «жо», - и «параша», куда вечно выстраивалась очередь… По выходным в ресторане звучала живая музыка. Один вечер отдавался визгливой рок-группе «Пилорама», перепевавшей хиты лагерных самодеятельных ансамблей и шедевры известного на всю страну поэта-песенника из бывших сидельцев Тимофея Манича: В натуре, в натуре К любой козырной шкуре Приду и лягу на кровать - Век воли не видать… А второй выходной отдавался на откуп исполнителю душещипательного шансона. Под «Владимирский централ» одинаково рыдали и мажористые юнцы, и бывалые урки, приобретшие в скитаниях по лагерям и тюрьмам некоторую долю сентиментальности. В общем, ресторан был самым модным заведением города, и народ сюда попросту ломился. Но раза два или три в месяц шалман закрывался на -спецобслуживание», и в такой вечер двухметровые вышибалы не пустили бы на порог даже королеву Великобритании, Сегодня был как раз тот самый случай. Вертухаи осуществляли фейс-контроль, пропуская даже из братвы только тех, кого знали лично как высокое начальство, и тех, кого это начальство привело с собой. Зал был почти пустой. За ближним к двери столом сидели трое братков, просто зашедшие пообедать. Им дозволено было по-быстрому заморить червячка, и теперь они уважительно и с опаской поглядывали в дальний конец зала. Ну чё, Февраль? - шепотом обратился к приятелю белобрысый и лопоухий юнец, едва тянувший по виду на старшеклассника, но уже успевший отмотать три года за вооруженный грабеж в темном подъезде. - Шурупишь, об чем у них базар? Не моего ума это дело, - резонно шептал в ответ его поделец Федька со смешной фамилией Враль. Быть бы ему «Вруном» до скончания века, но его неглупый родитель -Евгений Матвеевич - подобрал сыну имечко так, чтобы любой, глядя на инициалы с фамилией, сразу прочитывал вполне пристойную кличку. Да, да. Пусть воры решают, в натуре, на то их и коронуют, - поддержал третий. Он был постарше друзей лет на пять и считался негласным вожаком их коллектива. - А мы давай пока еще по «короедке», а? Да по «красной шапочке»… Не, я, пожалуй, вместо «шапочки» возьму себе «осеннюю жабу»… или во!… «куцак под полой»… как их… вот эти колбаски с сыром в хрустящем кляре… Дальний угол был отгорожен от основного пространства зала фрагментом лагерного забора с невысокой, стилизованной под сторожевую, картонной вышкой. В выгородке за обильно накрытым столом расположились человек двадцать. Во главе стола сидел весьма приличный мужчина в безукоризненном темно-сером костюме. В булавке для галстука скромно переливался бриллиант. Обладатель галстука с булавкой поднял рюмку шабли: Вы давайте, господа братва, покушайте пока! Выпейте, закусите. Разговор серьезный намечен, на голодный желудок не пойдет. Господа старательно работали челюстями, но пили немного. Все же не надираться сюда пришли, а решать насущные вопросы. Сам же председательствующий, один из известнейших в городе людей, рецидивист-бизнесмен Савелий Павлович Круглов, носивший совершенно логично кликуху Круг, почти не притронулся к еде. Поковырял вилкой бараньи котлетки на косточке… и отодвинул блюдо в сторону. «Господи, - размышлял Круг, - а оно мне надо?…» С тех пор как бесследно исчез Кислый, в криминальной сфере города начались разброд и шатания. А из настоящих воров в законе остался один Скрипач, которого короновали еще в предвоенные годы, Вазик Рафиев по прозвищу Рафик и Михаил Запорожский - Хо хо л. Да только староват уже Скрипач - и не похоже, чтобы он стремился стать областным смотрящим. Скрипача нынешний бизнес вполне устраивал. Зачем ему лишний геморрой в его преклонные годы? Вот и сейчас его нет, хотя это именно его работа - блюсти воровской закон, поддерживать дух воровской идеи, следить за порядком и разводить краями рамсы… Опаздывает? Или намеренно не явился?… «Ну, а мне? Я сейчас вполне легальный преуспевающий бизнесмен. Сфера деятельности самая перспективная - информационные технологии. Во властные структуры вхож. Да что там вхож? - гость желанный. На нужду не жалуюсь. Так зачем?…» Насупившись, Круг оглядел сборище. Лучшие из оставшихся. Наверняка ведь желающие примерить корону найдутся… Рядом с ним по правую руку сидел Сека из Стрежевого. Держался он, как обычно, словно босяк. Он и входил-то в ресторан вихляющей походкой, как базарные урки в фильмах о НЭПе. И сейчас сидит развалясь, закинув ногу на ногу. Только глазки сужены да веко левое подрагивает. У него так всегда, когда волнуется. Еще с первой ходки. Слева - Пига. Огромный и неповоротливый с виду. Самый грозный боец Томского криминала. Особенно опасен тем, что воровскую стезю выбрал сознательно. В зрелом возрасте. Когда-то - не очень давно даже по меркам человеческой жизни - его имя знали все мало-мальски интересующиеся спортом, И остальные о нем слышали, потому что невозможно было не обратить внимания на счастливую физиономию юного боксера, целующего олимпийскую медаль. Физиономию, которая красовалась на передовицах всех газет. Да и по ящику всевозможные встречи с ним транслировались по всем трем каналам. Как же - надежда и гордость социалистической Родины, герой Олимпиады, победитель несокрушимого кубинца, любимого ученика легендарного Теофилло Стивенсона… Нет, он не подхватил «звездную болезнь» и не спился. По-прежнему до седьмого пота вкалывал на тренировках, готовился к чемпионату Европы, оттачивал мастерство со спарринг-партнерами. Но все это оказалось зря. Дождливым осенним вечером он, не наглея, почти не превышая, шел по Каширке едва ли не на единственном тогда в Москве настоящем «Харлее». С мотоциклом они были единым организмом - этому хобби спортсмен отдавал все свободное время. И тоже преуспел ему вообще все, за что бы ни брался, удавалось. Но тут все произошло слишком быстро. Сначала на темно-сером асфальте сверкнул мокрый резиновый бок яркого полосатого мячика, потом мелькнула маленькая тень юного футболиста. Малышу повезло. Пига сумел вырулить, не зацепив его. Но верный железный конь поскользнулся, опрокидываясь набок, стукнулся о бордюр и выбросил наездника в направлении ближайшего фонарного столба… Бог и тут был милостив: олимпиец остался жив. Серьезно пострадало только правое бедро. Хирург почти шесть часов собирал кость из острых мелких осколков, пытаясь сохранить ногу. И это чудо ему удалось. А еще одно чудо удалось настырному Пиге. Превозмогая боль, глотая слезы, он заставил себя научиться ходить заново. И через полтора года даже не хромал. Но дорога в большой спорт ему была заказана навсегда, Его забыли. Нет, народ, конечно же, помнил его фамилию, как помнит с благодарностью многих великих спортсменов. Но его знать не хотели чиновники от спорта. Если бы он остался калекой, мог бы рассчитывать на пособие по инвалидности, а будучи здоровым, лишился и спортивной стипендии, не говоря уже о премиальных за участие и победы в состязаниях самого высокого ранга. Попытки устроиться тренером успехом тоже не увенчались. Надо было искать себя в этой жизни заново, но парень, кроме апперкотов и свингов, ничего не умел. Можно было бы идти учиться на токаря или поступать в институт. Но юноша, привыкший жить безбедно, не хотел существовать на одну зарплату. И был очень обижен полным невниманием государства к его драгоценной персоне. После нескольких месяцев бесцельного и бесполезного шатания по столице он принял решение и, покинув Третий Рим, поехал туда, где родился, чтобы стать «первым в галльской деревушке»… Теперь за его спиной были две ходки и огромный авторитет на севере области. Так кто? Щуплый Сохатый? Соплей перешибить можно… Но охнуть не успеешь, как перышко под ребро воткнется. Опасен, Сам себе на уме… На рожон не полезет. Будет до последнего выжидать,… По мере того как пустели бокалы и тарелки, сходка начинала шуметь. В общем гуле голосов можно было расслышать отдельные реплики - кто-то поминал тещу, кто-то катил бочку на ментов, иные просто травили анекдоты. Все ждали. А Круг молча смотрел на жующую кодлу… Его отец, начальник цеха на одном из томских заводов, был человеком небедным и влиятельным, однако по непонятной причине оставался жить с семьей в деревянном бараке рабочего поселка на самой окраине города, именуемого среди простого люда «Шанхаем», Атмосфера коммунального быта конца пятидесятых - с пьяными драками на танцплощадках, хмурыми похмельными пробуждениями по заводскому гудку, мелким воровством на общей кухне и крупными загулами в день получки -предопределяла жизненный путь большинства молодых обитателей поселка. Первая сигарета в десять лет, первый стакан дешевой водки в двенадцать, косяк с анашой в тринадцать, первая проститутка в четырнадцать, а дальше кражи, следственные изоляторы, суды, пересылки, «малолетка», «взросляк» и лагерная безвестность - вот краткие этапы жизненного пути многих посельчан. Тому, кто родился и вырос в «шанхае», вряд ли можно было рассчитывать в жизни на что-либо путное. В 1958 году второклассник Савка Круг прямо под окнами барака сорвался с качелей и сильно расшиб голову. Черепно-мозговая травма странным образом повлияла на наклонности молодого шалопая: спустя несколько месяцев мальчик заметил за собой неодолимую тягу к воровству. Это не была клептомания в чистом виде - просто осознанное стремление мгновенно удовлетворить любое желание. Школьник начал с ближайшего окружения - стянул пенсию у родной бабки, причем сделал это в битком набитом автобусе, когда они возвращались из центра. Конечно же, его не заподозрили - старуха честила на чем свет стоит обнаглевших карманников. И новоиспеченный вор вдоволь обожрался мороженым и конфетами, настрелялся в тире, не вылезал из единственного в округе кинотеатра, где крутили еще трофейные фильмы. Потом последовал ряд мелких краж в школе. Потом появились и подходящие друзья - уличная приблатненная шпана, среди которой верховодил прыщавый девятнадцатилетний хлыщ по кличке Мирза. Он неподражаемо плевал сквозь зубы, хрипло пел блатные куплеты под гитару и рассказывал захватывающие истории о романтике борьбы честных воров с мусорами погаными. Теперь вся компания стала ходить на «дела» под предводительством Мирзы. Савка быстро обнаружил у себя талант, Его тонкие и длинные пальцы могли делать чудеса похлеще, чем показывал всей стране Эмиль Кио. И сверстники разинув рты смотрели, что умел вытворять со своими руками прирожденный -щипач», постоянно оттачивавший свои навыки. В семнадцать лет Савка Круг уже получил свой первый срок, год исправработ. Общение с уркаганами, которым шестерка Мирза и в подметки не годился, на долгие годы определило жизненный путь карманника. Вернувшись, он стал честно «работать» в людных местах и честно отсидел еще восемь лет из последующих двадцати. Но коронован не был, поскольку был интеллигентен и тих и в командиры не стремился. В последний раз вышел на свободу в ранге козырного фраера, свояка. И тут обнаружил, что его пальцы потеряли былую гибкость, реакция притупилась, а работать»на прополь», когда вытащенный кошелек сразу передается подельнику, он считал ниже своего достоинства. Приходилось снова определяться в жизни. Он решил воровать другими методами, поскольку меняющиеся времена позволяли. И вполне преуспел… Если смотреть на вещи здраво, то он почти вырвался из тюремно-лагерного круга. Редкое участие в подобных сходах и регулярное отстегивание бабла в общак - вот и все его криминальные обязанности. Главные нынешние его преступления - дача взяток должностным лицам и уклонение от уплаты налогов, то есть те, которые почти ежедневно совершает самый добропорядочный и законопослушный гражданин нашей страны. И если не лезть на рожон и сильно не светиться - можно и на заслуженную пенсию официально выйти… Не уркой, а всеми уважаемым человеком… Однако, как говорится, положение обязывает. Утерев салфеткой рот, Савелий Павлович поднялся со стула. - Ну что, господа? Как вам местная кухня? Никто не отравился? Толпа загудела в ответ на неказистую попытку пошутить: живы, мол, здоровы… А потом наступила тишина - затихли все начавшиеся раньше разговоры. - Значит, пожрали, - сам себе кивнул Круг. - Очень хорошо. Давайте теперь о делах наших скорбных… Он сел, облокотившись на стол, откашлялся в белоснежный платочек и, сделав лицо серьезнее, чем у председателя Госдумы, начал речь: