Закрепленный участок - Страница 8

- Клянусь! - воскликнул Илья, ничего так не желающий, как поскорее убраться с этого запредельного собрания. Толпа возликовала.

- Так я опять спрашиваю вас, - вновь взял слово дирижер, - голосовать сегодня пойдем?

- ДА!!!!! - ответил ему хор привидений.

Утро уже было где-то неподалеку, когда Илья, замерзший и промокший окончательно, добрался, наконец, до ворот. Там его ждал все тот же сержант Перегончук.

- О, нашелся, журналюга! Эк тя... Башкой, что ль, шарахнулся? Эт ничего, эт бывает. Поехали скорее, капитан заждался. И коллега твой, мордограф. Вот кто профессионал! Пьяный вдрызг, но дело знает: пока всю шпану не заснял во всех видах, даже не закурил ни разу! Ну уж а потом сморило его...

Такова подлинная предыстория массовых паранормальных явлений, наблюдавшихся в день голосования на избирательных участках N-цатого округа.

УЖАС НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

Холодным зимним утром Ужас выбрался из подвала, где ночевал на теплой трубе, и направился привычным маршрутом в свой - он давно привык считать его своим - подъезд. В этом подъезде жили сразу два великих человека. На первом этаже обитал сам Антон Павлович, дворник, очень могущественное существо. Царь и бог всего Закрепленного участка. Его боялись все. И пришлые коты, и собаки, и крысы, и даже дети. Великий Дворник всегда покровительствовал Ужасу, подкармливал, и даже пускал к себе в самые лютые холода, когда в подвале существовать становилось невыносимо. На втором этаже жил алкоголик Афоня, друг и, видимо, заместитель Антона Павловича. Добрейшей души человек, у которого даже в самую лихую годину можно было достать что-нибудь поесть. Питаться на помойке кот всю жизнь считал ниже собственного достоинства. Беспокоить Самого Ужас не решился, и потому сперва пошел к заместителю, к Афоне. Поднимаясь по лестнице, он брезгливо поморщился и даже подергал лапкой - мерзостно воняло кобелями. Опустившимися, не следящими за собой, гадкими, глупыми, отвратительными кобелями. Самое обидное, что великий Антон Павлович ничего не делал, чтобы как-то исправить ситуацию. Тут требуется пояснить, отчего это в подъезде постоянно присутствовал этот столь раздражающий Ужаса запах. На третьем этаже, прямо над Афоней, жил-был еще один алкоголик, некто Ферапонтыч. Только, если Афоня под благоприятным влиянием дворника еще сохранял в себе что-то человеческое, то Ферапонтыч, с которым дворник был в давней глубокой ссоре, мало того, что напрочь утратил связь с реальностью и бредил день-деньской, так еще по жизни был большой сволочью. Один раз он пнул Ужаса, причем довольно сильно. Задние лапы после этого два дня болели. Помимо прочих недостатков, у Ферапонтыча еще была собака Белка. Большая, старая и тупая. Полгода назад что-то разладилось в ее организме, и с тех пор она почти беспрерывно текла, к полному восторгу всех окрестных кобелей. А их было немало. Откуда берутся бродячие собаки? Этого Ужас не знал. Знал только, что та, что вскормила его, в свое время убежала от жестокого хозяина. И еще он твердо знал, что во времена его детства бродячие собаки были другими. Они были добрее, мудрее, спокойнее. Или это ему только казалось? Не важно. В общем, в подъезде теперь постоянно ошивалась орава Белкиных поклонников, они гадили где попало и вообще, вели себя по-хамски.

Возмущению Ужаса не нашлось пределов, когда на ветхом коврике перед дверью Афони он обнаружил одного из этих ненавистных псов. Тот его тоже заметил. Встал, вздыбил шерсть на загривке, ощерился и процедил сквозь зубы:

- Мерзкая кошатина, тварь, убирайся, дерьмоед, неприятностей захотел?

Ужас, волею судьбы кот-полиглот, собачий язык знал, как свой родной.

- Да пошел ты, бомж вонючий, к крысячьей бабушке! Пока ты развернешь свою тощую задницу, уже три раза без глаз останешься, урод! - презрительно прорычал Ужас по-собачьи, демонстрируя свое оружие - большие острые когти. Пес то ли от досады, то ли со страху, то ли по какой еще причине взвился пружиной и обрушил на голову кота поток отборной собачьей брани. Нападать он не решался, а вот глотку подрать - это пожалуйста. Ужас, выгнувшись дугой и прижав уши, громко шипел, сожалея о двух вещах одновременно: что мать-природа подарила ему такие чувствительные уши, и что она же снабдила его несовершенным речевым аппаратом, так что собачьи ругательства, произнесенные котом, звучат вяло и неубедительно. Тем временем алкаш Афоня, которому резкие громкие звуки по утру были так же милы, как черту пасхальный звон, распахнул дверь и, недолго думая, втянул расшумевшемуся кобелю шваброй поперек хребта. Тот взвыл, и, поджав хвост, очистил помещение.

- Входи, Ужас. - пригласил Афоня. - Колбаску будешь?

Ха, когда это, интересно, Ужас отказывался от колбасы? Насытившись и напившись, он, по давно сложившимся традициям, вздремнул полчасика на облезлом ковре в комнате, потом требовательно мяукнул, намекая на то, что ему пора. Афоня, как раз похмелившийся, тоже все ходы в этой игре давно знал наизусть и выпустил кота по первому требованию.

Давешний пес оказался злопамятным. При выходе из подъезда Ужаса поджидала компания из пяти бродячих собак. В такой ситуации Ужас благоразумно не стал терять время на перепалку, а, проскочив меж нападавшими, взобрался на дерево. После чего все пятеро кобелей уселись под этим деревом, и, задрав морды, огласили Закрепленный Участок самыми наигрубейшими бранными словами, какие только существуют в собачьем языке. Ужас сидел на дереве и думал: "Ну, ладно, ребята. Уговорили. Вы хотите войны - вы ее получите. Впятером на одного кота - это, знаете ли, свинство! Ну, да ладно. Я, конечно же, очень добрый кот. Но это только до тех пор, пока меня не задевают. А теперь... Ну, я вам устрою, скоты!" Псы тем временем захлебывались лаем. Марта Абрамовна, бывшая учительница музыки, живущая на первом этаже напротив дворника, с гримасой великомученицы закрыла все форточки. Собаки же, по всему судя, только-только вошли в раж. На этот ужасный шум примчался Антон Павлович с огромной лопатой в руках.

- Вот я вам сейчас, оглоеды! - кричал рассвирепевший дворник. Оглоеды поняли, что дело пахнет керосином, и рванули кто куда. Антон Павлович внимательно оглядел окрестности, и, обнаружив причину кобелиного неистовства, поманил кота пальцем. - Слезай, Ужас. Я их всех прогнал. - Ужас сверху видел, что вся свора благоразумно покинула территорию, контролируемую дворником, и теперь неудавшиеся охотники на кота бранились меж собой в соседнем дворе. К тому же, доверие кота к дворнику всегда было безграничным, так что он сразу же начал спускаться. - Ну, ладно, Апофеоз, бывай. У меня еще много дел на сегодня. - сказал Антон Павлович, как бы извиняясь, и ушел расчищать тротуар перед шестнадцатиэтажкой.

Ужас же пошел к себе в подвал, где полдня провел за раздумьями и планированием. Вторую половину дня он посвятил рекогносцировке. Тщательнейшим образом исследовал он Закрепленный Участок, выявляя места, которые ему могут быть полезны в грядущей кампании. Закончил он затемно, вполне довольный собой. А тут как раз вышел на прогулку старинный Ужасов приятель - ирландский сеттер по имени Эрган-Эммануил-Эфраим-Эмомали-Астровер дикт-Пантелеймон-Кабухазар-оглы. Впрочем, хозяева его никогда не затрудняли себя произнесением хотя бы одного имени этого в высшей мере породистого пса, и звали его просто Пуськой. Ужас же, видя, какие мучения доставляет этому прирожденному аристократу дурацкое слово "Пуська", предпочитал обращаться к нему по первому имени и всегда только на "вы", часто добавляя слово "сэр". Эрган же, в свою очередь, питал некоторую симпатию к этому интеллигентному, как ему казалось, коту. И ему тоже было неловко называть его Ужасом. По обоюдному согласию, для Эргана Ужаса звали Бонифаций.

После традиционных приветствий, Эрган спросил:

- Скажите, уважаемый Бонифаций, сегодня утром я слышал страшный шум. Вы не знаете, что это было?

- Отчего же, сэр, знаю. Это пятеро голодранцев пытались лишить меня волосяных и кожных покровов, в просторечии именуемых "шкура".