Закон против тебя - Страница 13

Стрелка спидометра уверенно поползла вправо, бесстрастно фиксируя растущую скорость, тугие шлепки покрышек по стыкам бетонных плит слились в непрерывную частую дробь, лес по обе стороны дороги превратился в две пестрые, смазанные бешеной скоростью черно-зеленые ленты. Мелкая мошкара тысячами плющилась о решетку радиатора и выступающие уши боковых зеркал.

Какой-то крупный жук со скоростью пули метнулся Манохину в лицо, с глухим щелчком ударил в покатый лобовик и рикошетом ушел за верхний край стекла, оставив на нем липкую желтоватую кляксу. Манохин резко захохотал и еще немного увеличил и без того убийственную скорость.

Сумасшедшая езда, как обычно, привела его в отличное расположение духа. Встречный ветер высушил пот и, как мощный импортный пылесос, высосал из Манохина все неприятности последних беспокойных дней.

Даже невыносимая влажная жара, из-за которой Манохин ненавидел марийское лето всеми фибрами души, на такой скорости была бессильна досадить ему.

Справа мелькнула упавшая параллельно дороге огромная, вывороченная с корнем сосна, и Манохин с сожалением отпустил педаль газа. Вскоре ему пришлось тормознуть, чтобы не оставить все четыре колеса джипа в огромной, на всю ширину дороги, глубокой выбоине, по краям которой торчали острые обломки бетона. Перебираясь через это безобразие, Манохин вскользь подумал, что выбоина, черт бы ее побрал, все время увеличивается в размерах – видимо, приписанный к хозяйству Черемиса «КамАЗ», совершая частые рейсы в Куяр и обратно, ломает края покрытия, расширяя колдобину. "Надо бы отремонтировать дорогу, – подумал он. – Только как ее отремонтируешь? Нанимать кого-то со стороны нельзя, потому что немедленно возникнет вопрос: зачем это солидной торгово-посреднической фирме понадобилось заделывать выбоины в покрытии дороги, которая, в сущности, никуда не ведет? Если они такие добрые, пусть отремонтируют хотя бы кусочек главной городской улицы…

Выгонять на ремонт дороги рабочих Черемиса тоже не резон, потому что это, в сущности, не рабочие, а самые настоящие рабы, и, если кто-нибудь из них ухитрится под шумок нырнуть в кусты, ремонт может обойтись чересчур дорого. Охранников, что ли, заставить, подумал он лениво. Пусть подвигаются, растрясут жирок, дармоеды…"

Зло рыкнув, джип выбрался на твердый бетон, сделал последний стремительный рывок и затормозил перед воротами, за которыми дорога кончалась.

Собственно, от ворот осталось одно воспоминание, так же как и от ограды. Эта ограда была задумана и построена как непреодолимое препятствие для всевозможных диверсантов и случайных зевак. Черемис, который когда-то служил на «десятке» в чине капитана и заступал на боевое дежурство дежурным по связи на командном пункте дивизии, был более или менее в курсе того, что творилось в окрестных лесах, и охотно делился этими, с позволения сказать, секретными сведениями с каждым, кто изъявлял желание его слушать. В частности, он познакомил Манохина с устройством ограды, которая по-военному именовалась «периметром».

Периметр был трехслойным. Наружный слой представлял собой обыкновенную колючую проволоку, в пять рядов натянутую на бетонные столбы. По идее, любой нормальный человек, наткнувшись посреди леса на такой забор, должен был сообразить, что дело пахнет керосином, и сразу же повернуть восвояси.

Впрочем, нормальному человеку в этих местах делать было нечего, а для ненормальных существовала вторая линия обороны, с виду похожая на обыкновенную проволочную сетку, вроде той, которой огораживают свои участки дачники. Через эту сетку был пропущен какой-то особый вид тока. Плохо разбиравшийся во всякой электрической ерунде Прыщ запомнил из объяснений Черемиса только какое-то «шаговое напряжение» – вроде бы спастись от него можно было, только стоя на одной ноге. Попробуешь стать на обе – бац! – и ты уже валяешься, откинув копыта.

Умельцев, которые все-таки ухитрились прорваться через все эти ужасы, поджидал очередной сюрприз: жиденький, почти незаметный заборчик из тонкой стальной проволоки, ровными рядами натянутой все на те же бетонные столбики. Через проволоку было круглосуточно пропущено двадцать тысяч вольт, так что в обязанности караульных во время пересменки входила обязательная очистка периметра от убитых током ворон, сов, ежей, зайцев и прочей лесной живности вплоть до енотов, барсуков и даже рысей.

Черемис, конечно, любил приврать, но это была чистая правда: Манохин помнил времена, когда прапорщики и даже некоторые офицеры с «десятки» и других разбросанных в местных лесах площадок активно приторговывали в городе шкурами и барсучьим жиром.

Впрочем, как это ни странно, пассивные меры обороны зачастую оказывались недостаточными. Ссылаясь на многочисленных очевидцев, Черемис рассказывал о случаях, когда, проснувшись поутру, караульные с изумлением обнаруживали внутри периметра живого и невредимого лося или даже старушку из соседней деревни, которая, уютно расположившись прямо на оголовке ракетной шахты, перебирала только что собранные грибы. Караульные клялись и божились, что сигнализация даже и не думала срабатывать, и им, как правило, верили: система оповещения уже в те времена работала исключительно по собственному желанию, что послужило причиной для возникновения множества легенд, как смешных, так и жутковатых, среди которых не было ни одной легенды об иностранных шпионах и диверсантах.

В нескольких метрах от ворот возвышался невысокий насыпной холм, на вершине которого стоял белый бетонный куб караульного помещения, увенчанный похожей на консервную банку зеленой стальной башенкой. Внутри башни круглосуточно дежурил солдат с крупнокалиберным пулеметом. Кроме пулеметной амбразуры, в карпоме имелась только стальная дверь, которая запиралась снаружи. Караул сидел за этой дверью безвылазно на протяжении всей смены, продолжавшейся три-четыре дня. Внутри карпома находилось спальное помещение, оружейка, санузел и небольшая кухня, где солдаты могли при желании разогреть консервы.

Там же размещалась контрольная панель и телефон, по которому можно было связаться с дежурным офицером на «десятке». В карпомах случались массовые расстрелы, когда доведенный до отчаяния «молодой» хватал автомат и укладывал на месте весь караул, но бывали и курьезы, наподобие того случая, когда возвращавшийся со свадьбы водитель колхозного автобуса спьяна повернул на бетонку, въехал на своем «пазике» внутрь периметра прямо через ворота и был почти в упор обстрелян из крупнокалиберного пулемета сидевшим в башенке солдатом. Соль анекдота заключалась в том, что приехавшая с «десятки» по срочному вызову оперативная группа целый час ползала по автобусу в поисках пулевых отверстий, но так ничего и не нашла.

Теперь от ворот осталась только покореженная железная рама с обрывками ржавой проволочной сетки, валявшаяся в траве в метре от дороги. Второй створки ворот не было вообще. Утонувший в медленно отвоевывавшем когда-то сданные позиции подлеске периметр был почти не виден. По склонам искусственного холма, как идущий в атаку неприятель, карабкались цепкие кусты. Из буйно разросшейся зелени уныло торчал серый бетонный куб карпома, с которого проливные марийские дожди давно смыли последние следы побелки. Пулеметная башенка ржавела в кустах у подножия холма, слепо уставившись в небо пустым прямоугольным зрачком амбразуры.

Почти вся территория заросла густым кустарником, который придавал расположенному в ее центре длинному и высокому земляному валу вид естественного природного образования. На самом деле под тонким слоем дерна и почвы находился железобетонный свод ангара, в котором когда-то стояли на боевом дежурстве мобильные пусковые установки, готовые в любой момент выкатиться из широких ворот, в считанные минуты выйти в указанный район и от души долбануть по старушке Европе безотказными и весьма эффективными «СС-20». Немного дальше, невидимый с того места, где стоял Манохин, медленно разрушалась одноэтажная кирпичная казарма, в которой когда-то жили дежурные расчеты. Все это хозяйство было оставлено на волю матери-природы после подписания ставшего частью древней истории советско-американского договора ОСВ-1 и лишь пять лет назад стараниями Манохина и его делового партнера Уманцева возвращено к жизни в новом качестве.