Закон парности - Страница 7

– Так вы берете деньги?

– Нет, мой господин. Я буду разговаривать только с рыцарем Сакромозо. Вы должны запомнить, что я дорого стою. Не машите руками… Не я сама, но моя тайна. Вряд ли Европа оценит поведение Берлина как положительное и достойное уважения. Отравить императрицу… фи! В России, между прочим, тоже не дураки.

Хозяин особняка сделал шаг к Мелитрисе, вид он имел до чрезвычайности нахмуренный.

– Вы угрожаете?

«Еще один шаг – и мне останется только одно – упасть в обморок», – пролепетал внутренний голос, а ее реальный произнес глубоко и внятно:

– Предупреждаю. – Она склонилась низко.

– А ведь можно прямо сейчас сдать вас русским… в Тайную канцелярию.

– Вот уж глупо, – она рассмеялась. – Во-первых, я от всего отопрусь, а во-вторых, во время ареста уже не перепутаю туфли. Отвезите-ка меня лучше в гостиницу. В «Синем осле» я буду ждать встречи с настоящим Сакромозо. Поддельные мне не нужны!

– Ах, Василий Федорович, наконец-то все позади! Правильно ли я вела себя? Я так боялась!

– Все правильно, голубушка Мелитриса Николаевна. Спасибо вам.

У Мелитрисы на щеках некрасиво алели два пятна, и она прикладывала к лицу пальцы, пытаясь остудить выходящее наружу тепло. Руки предательски дрожали. Ей столько еще хотелось спросить у Лядащева, но тот прервал все попытки:

– Спать, спать… Все разговоры завтра.

И исчез на сутки. Когда же он наконец появился, как всегда самоуверенный, насмешливый и раздражающе загадочный, Мелитриса не могла скрыть обиды. Как посмел он бросить ее одну в столь ответственный момент? Почему здесь с ней обращаются как с марионеточной куклой?

– Ну почему же – куклой? Просто служба моя такова, – неспешно принялся за объяснения Лядащев, – что требует неусыпного внимания и неотложного присутствия. А сейчас мы будем ужинать. Это вам, – жестом фокусника он достал из-под стола плетеную корзину с длинной ручкой, украшенной бантом. Корзинка была полна черешни, каждая с черенком, чудо как хороша!

– А можно задавать вопросы?

– И даже получать ответы, – он весело рассмеялся.

Однако Василий Федорович явно поторопился с обещаниями. Девица была наблюдательна, умна и любопытна, посему часто приходилось ответствовать: не знаю… там посмотрим… а уж это, милочка, нас никак не должно касаться! Но Мелитриса не обижалась.

– Если вы не знаете, как выглядит этот ваш Сакромозо, то почему крикнули мне в ухо – это не он? Хозяин дома очень подходил под ваше описание.

– Это он десять лет назад подходил. А сейчас тому рыцарю под сорок.

– Что значит – тому? Вы думаете, что в Кенигсберге какой-то другой человек скрывается под этой фамилией?

– Не исключено. Но честно говоря – не знаю. Однако Я знаю точно, кто принимал вас в белом особняке – некто Цейхель.

– А кто он – этот некто?

– Переводчик, он служит в замке в русской канцелярии. Для нас большой успех – выйти на Цейхеля.

– Его надо немедленно арестовать! – запальчиво крикнула Мелитриса. – Вы это сделали?

– Вот это, сударыня, не должно вас интересовать.

Лядащев не мог сказать Мелитрисе, что весь день ухлопал на поиск пропавшего вдруг Цейхеля. Переводчик не явился в службу, дома его тоже не было. После обеда на улице Траггейм появился маленький лоток на треноге. Простодушного вида купец торговал булавками, шнурками, необычайно вонючей ваксой и пудрой для париков. Вид у купца был отвлеченный, он смотрел поверх голов редких покупателей. Если бы кто-то проследил траекторию его задумчивого взгляда, то понял бы, что он направлен как раз на окна второго этажа, где находилась квартира Цейхеля. Пока это наблюдение не принесло результатов.

– Теперь вы будете следить за белым особняком?

Лядащев хмыкнул.

– Особняк пуст. Он принадлежит барону Крафту. Крафт-сын сейчас в армии Фридриха, Крафт-отец уехал из города, как только в него вступили наши войска. Сейчас в особняке живут только сторож с женой да старый конюх.

– Их допрашивали? – деловито осведомилась Мелитриса.

– А вы входите во вкус, – развеселился Лядащев. – Зачем же их допрашивать? Они наверняка скажут, что ничего не видели и не слышали. Зато любой разговор может их спугнуть. Вообще, наблюдая за ними и не обнаруживая себя, можно получить куда больше информации.

– Странная у вас работа, – заметила Мелитриса, принимаясь за десерт. – Вы знаете, кто враг, но не арестовываете их, – она выплюнула косточку от черешни в кулак. – Наверное, ваши противники тоже вас знают, но не чинят вам никакой беды… просто наблюдают. Эдак-то просто наблюдая, вы столько гадостей можете наделать. И не столько им, сколько самим себе.

Лядащев посерьезнел, словно тень от листьев невидимой ветки пробежала по лицу его, глаза потемнели и застыли напряженно.

– Война вообще гадость, но без нее нельзя. А выигрывает тот, кто больше узнает и первым ринется в бой. И тогда уж накрывают всех одним махом.

– А мне что делать?

– Ждать!

– Чего? Чтобы и меня одним махом?..

– Ни в коем случае. Я сумею защитить вас, чтобы…

– …целой и невредимой вернуть в руки моему избраннику, – закончила Мелитриса с бесстрастной и четкой артикуляцией. – А теперь вы меня послушайте. Вы знаете, я согласилась поехать в Кенигсберг только потому, что сюда направился мой настоящий опекун. Вы знаете, в чем он меня подозревает. Мысль эта не-пе-реносима! Я должна найти его. И вы должны помочь мне в этом.

Лядащев отвел глаза и неопределенно пожал плечами. Мелитриса готова была поклясться, что он смутился, это Лядащев-то!

– Всему свое время, – сказал он наконец. – Но для начала я должен поведать вам одну историю. Она касается двух людей – князя Оленева и рыцаря Сакромозо.

– Как? Разве они знакомы? – Мелитриса так и подалась вперед.

– Нет. Но судьба свела этих людей очень близко.

Поначалу Лядащев не собирался посвящать девушку в события десятилетней давности, более того, ему не хотелось окрашивать ее нейтральное отношение к Сакромозо в черный цвет из боязни, что она наделает глупостей. Но сейчас он не видел другого способа заставить ее отказаться от поисков Оленева (не мог же он сообщить, что его письмо о поездке в Пруссию подделка) и сосредоточиться на работе, которую от нее ждали.

Итак, Сакромозо… Мелитриса слушала, не перебивая рассказчика ни словом, ни жестом, а потом, сославшись на головную бель, быстро ушла в свою комнату.

Услышанное потрясло девушку. То, что ее судьба тоже соприкасается с Сакромозо, казалось ей чудом и знаком небес. Весь последующий день она провела в кресле у окна. Фаина была уверена, что ночью Мелитриса «вообще не ложилась, разобранная постель была не смята, а ночная сорочка, которую она собственноручно повесила на спинку стула, встретила утро на том же самом месте.

Как уже упоминалось, окно из комнаты Мелитрисы выходило в сад. Если смотреть прямо перед собой, то видны бузина с зелеными плодами, яблони без плодов, немного наискосок многоствольная рябина с пушистой кроной, если нагнуть голову, то виден кусок стены дома на противоположной стороне улицы и дверь с фасонным крыльцом. Вот и весь пейзаж. Просто удивительно, сколь подробно, многогранно и ярко запечатлелась в голове ее эта немецкая картинка.

Говорят, что рисунок дерева сложнее, чем человеческое лицо. Лица могут повторяться какими-то чертами, у близнецов лица совсем похожи, деревья – неповторяемы. Были бы князь Никита и Сакромозо, скажем, две рябины мужского пола, их бы никто не перепутал, особенно сзади. И князь Никита не попал бы из-за этой путаницы в темницу. Бедный князь! Как это ужасно! Ужасно – ей, не ему. Теперь она знает, что у нее не одна, а две соперницы. С венецианской Марией легко совладать, она далеко, а вот с великой княгиней… Екатерина станет императрицей… конечно, конечно… Она как дуб женского рода, а Мелитриса кто? – только трава у ее ног.

Как трава и цвет беззащитны перед ветром, мотает их туда-сюда, и так весь день. Нет, она не трава… Будь она травой, то стояла бы перед переводчиком Цейхелем и качалась из стороны в сторону… как глупо! А Цейхелъ не может быть похож на князя Никиту ни спереди, ни сзади, у него шея короче и ноги толще в икрах. Правда, в сапогах можно их перепутать. Ах, князь, почему вы так плохо ищете меня?