Закон оружия - Страница 168
Тот инстинктивно отпрянул. Правда, его замешательство длилось недолго. Понятно, что абы кого начальником охраны городских ворот не поставят. Меч зашипел, покидая ножны.
– Сумею, родимый, – ощерился чернобородый, вертанув кистью. Сверкающий кончик меча вычертил в воздухе хитрую фигуру. – Ишшо как сумею.
Позади Тимохи стояли кони, мешая маневру. Хоть и широк был мост, а все же особо не развернуться. Четвертый охранник, на чем свет стоит кро́я заимствованной от ордынских купцов мерзостной бранью пришлого невесть откуда воина, отбросил бесполезное древко и сдернул с пояса железную булаву.
– Назад!
Тимоха хлопнул Бурку ладонью по шее. Умный конь тут же развернулся и потрусил прочь с моста. За ним, признавая старшинство, последовал заводной.
«Вот так-то лучше! – подумал Тимоха. – Ежели они кучей кинутся – вообще была бы малина».
Но малины не получилось. Охрана пошла вперед грамотным полукругом – по бокам копейщики, в середине чернобородый плечом к плечу с мастером паскудного слова. К тому же на проезжей башне кто-то завозился, да на ней же что-то подозрительно заскрипело – точь-в-точь лук самострела, когда на нем тетиву натягивают.
«А вот это погано!» – пронеслось в голове Тимохи.
Однако охрана почему-то наступать не торопилась. Да и чернобородый, кажись, слегка смутился, глянув куда-то Тимохе за спину.
Там, за спиной, стремительно нарастал топот множества копыт. И, судя по тому топоту, то не крестьянские лошадки с выпаса возвращаются, а скачут тяжелые боевые кони. Которые, как правило, тоже не пастушков малолетних на себе носят. Какой же настоящий воин своего коня кому другому доверит?
«Теперь не вырваться. Клещи».
Но опасность за спиной была незнакомой, эти же дурни у ворот, только обернись, того и гляди копьем в спину засветят, с них станется. Потому Тимоха решил до последнего не сводить глаз с охранников, а там – будь что будет.
– Воюем? – раздался за спиной Тимохи веселый голос.
– Да вот… Лихоимца пымали, – рыскнув туда-сюда глазами, сообщил чернобородый. Меч в его руке сейчас смотрелся вещью, которую, как бывает, вроде бы сдуру и схватил зачем-то, а вот куда деть, еще не решил.
– Так уж и пымали? – усомнился голос. – То-то я гляжу – вон из моста Велимирово копье без древка торчит. Не иначе, пойманный лихоимец постарался.
Сзади послышался сдержанный многоголосый смех. Велимир закусил губу, проглатывая готовое сорваться с уст бранное слово, и покраснел как мальчишка.
– Ты, Аксен, сначала бы повязал того лихоимца, а опосля похвалялся. Я смотрю, он зубастый.
– Да ты только скажи, княже, мы враз… – встрепенулся чернобородый Аксен.
– Мечи в ножны!
От былой веселости в голосе не осталось и следа.
«Княже?»
Тимоха рискнул обернуться.
И опешил слегка.
На белом горячем жеребце редкой молочно-белой масти восседал молодой витязь, которому, судя по едва пробившейся русой бороде, вряд ли минуло осьмнадцать весен. Малиновый плащ-корзно, схваченный на правом плече массивной золотой застежкой, трепал ветер, приоткрывая легкую кольчугу и клепаный широкий пояс. Сафьяновые сапоги того же цвета, что и корзно, были продеты в золоченые стремена. На кожаной перчатке, надетой на левую руку парня, восседал белый кречет в закрывающей глаза малиновой шапочке-клобуке. Нравилось, видать, князю красное. Оно и понятно. Княжий цвет. Сам бы был на его месте, глядишь, тоже б понравилось…
За князем монолитной стеной замерла конная дружина – десятка два ражих молодцев, схожих статью, словно богатыри из сказки. К седлам дружины были приторочены тушки серых гусей и тетеревов. Видать, кречет постарался. Такой, поди, один целой деревни стоит, а то и не одной. Рассказывали знакомые охотники про таких птиц, но самому видать не доводилось. Однако не до кречета было – Тимоха все не мог оторвать взгляда от Александра Ярославича. Слыхал Тимоха, что юн Новогородский князь, но чтобы настолько?..
– Сказано было – мечи в ножны! – повторил князь – словно гвоздь вколотил. Недобро блеснули из-под шлема серые глаза.
Тимоха и сам не понял, как его меч оказался в ножнах. И подивился тому немало. Будто не его рука сейчас совершила привычное движение.
«Слово, что ль, какое знает?»
– А теперь сказывай, пошто на воев напал?
Тимоха насилу справился с волнением. Как-никак, вот оно, то самое, за чем воеводой в Новгород послан. Не оплошать бы…
– К тебе шел, княже. Весть нес.
– И что ж за весть такая, ради которой рус на руса с мечом кидается? – недобро прищурился Александр.
«А, была не была…» – подумал Тимоха – и сказал просто, как в омут вниз головой прыгнул:
– Меня, князь, мамка в детстве с печки не роняла, чтоб я ни с того ни с сего по своей воле с мечом на три копья кидался. Но думаю, коли бы у тебя перед носом теми копьями махать начали, ты б тоже не стоял и не ждал, пока в тебе дырок понаделают.
Князь перевел взгляд на чернобородого. Но тот уже оправился от смущения.
– Мы, Александр Ярославич, службу свою знаем. И коли прет в ворота незнамо кто, твоим именем прикрываясь, то наше дело его обезоружить да проводить куда след.
– А я мыслю, князь, – сказал Тимоха, – что кто-то не шибко хочет, чтоб горе людское до тебя доходило.
– Ты о каком горе толкуешь? – свел брови князь.
– О том горе, что по Руси нынче гуляет, пока ты соколиной охотой забавляешься. Об Орде.
– Об орде? О какой такой орде?
– Эвон как…
Тимоха потянулся было поскрести пятерней в затылке – вот уж диво так диво, что кто-то на Руси об Орде не слышал, – но одернул себя. Как-никак, князь перед ним, почесаться как-нибудь и в другой раз можно. Лишь спросил:
– Рассказать дозволишь?
Кречет на перчатке князя недовольно завозился и запищал.
– Чую я, не зря мы сегодня в Городище не поехали, а решили перед тем в град наведаться. Скачи за мной, – бросил князь и тронул коня. Охрана, не произнеся ни слова, почтительно расступилась. Лишь чернобородый Аксен досадливо крякнул, но тоже смолчал.
Тимоха, не заставляя себя упрашивать, взлетел в седло. Проезжавший мимо дружинник, борода которого была, словно снегом, присыпана сединою, наклонился к нему и негромко сказал:
– А меч свой все же сдай. У меня он точно не пропадет.
Ни слова не говоря, Тимоха отстегнул меч и протянул его седобородому.
Мороз крепчал.
Во все стороны от войска хана Бату скакали отряды с единственным наказом – добывать еду. Любыми средствами, любыми путями. Для людей и – главное! – для коней. Нет ничего страшнее для ордынца, когда весеннюю грязь схватывает нежданный мороз и конь не может пробить лед копытом, чтобы добыть себе пучок лежалой травы.
Большие переметные сумы были приторочены к каждому седлу – и отряды воинов, словно отдельные прутья гигантской метлы, сметали с земли Черниговского княжества все, что могли переварить конские и человеческие желудки.
Горели деревни. Словно от лесного пожара, в ужасе бежало зверье. Даже глупые птицы стаями снимались с насиженных мест и летели куда глаза глядят, подальше от черных стрел, взлетающих с опаленной земли. Даже кроты и полевые мыши не спешили выбраться из норок, привлеченные запахами ранней весны, а зарывались глубже в землю, то и дело слыша нарастающий топот множества копыт…
– Зашевелились!
Уперевшись ногой в тын, Кузьма зацепил крюком тетиву и, резко откинувшись назад всем телом, взвел самострел.
Вдали, под мерный рокот наккара, медленно нарастал черный вал ордынской конницы.
Егор взял железный брус и ударил в било, подвешенное к крыше. Над Козельском поплыл тревожный, будоражащий звон.
– Началось!
Споро, но без суеты выстроились на стенах русские воины с мечами на поясе и с большими каплевидными щитами, пристегнутыми к левой руке. Сзади них встали лучники. Дело лучника – высматривать и поражать цель, дело щитоносца – защищать лучника. До тех пор, пока на стене только свои. Но не приведи Господь, влезут на стену чужие – щитоносцы возьмутся за мечи, а лучники по всходам спустятся вниз и снизу помогут витязям меткими стрелами.