Закон контролера - Страница 23

Но чем больше человек воюет, чем дольше он видит весь кошмар, связанный с боевыми действиями, и участвует в нем, тем быстрее в случае появления раздражителя сметаются все защитные барьеры психики. И тогда наружу вновь вылезает безжалостный убийца, очень хорошо научившийся уничтожать тех, кто пришел убить и уничтожить все, что ему дорого…

Мне потребовалось невероятное волевое усилие, чтобы на пути этой черной волны поставить единственно возможный барьер, который способен остановить опытного вояку, увидевшего цель, – образ другого вояки, своего, причем очень сильно выше по званию.

Палец часового уже был на спусковом крючке, ствол автомата направлен мне в грудь, но глаза бойца уже вновь удивленно расширились…

Я непроизвольно выдохнул. Есть контакт! Теперь часовой видел то, что я ему внушил. Черная волна замерла в нерешительности – и стала медленно, настороженно оседать, готовая, словно сторожевая собака, одернутая хозяином, броситься вперед при малейшем сомнении в благонадежности приближающегося объекта.

– Стой, кто идет? – запоздало выкрикнул часовой.

– Полковник Звягинцев, – ответил я первое, что пришло в голову. И добавил для пущей важности: – Прибыл из Москвы в связи с аварийной ситуацией. А ты, похоже, собрался меня пристрелить, товарищ солдат?

– Привиделось под утро, извиняйте, товарищ полковник, – сказал часовой, опуская автомат. – С этой аварией всю ночь не спамши, смотрю, вы из темноты выходите, померещилось, что фашист к объекту подбирается.

– Ничего, бывает, – сказал я, подходя ближе и мысленно старательно превращая черный фашистский плащ в офицерскую шинель стального цвета с двумя рядами пуговиц. При этом я понятия не имел, как выглядит полковничья шинель образца пятьдесят седьмого года, потому необходимые детали докачивал из головы часового на ходу.

Но, несмотря на мои усилия по запудриванию головы военного, через них все равно пробивалась логика бойца, успевшего слишком много чего пережить на самой страшной войне человечества.

– Что-то вы рановато на прогулку вышли, товарищ полковник, – прищурился часовой. – И без сопровождения. Странно.

– Что ж, если полковник, то и прогуляться одному нельзя? – усмехнулся я, понимая, что теряю контроль над железобетонной логикой человека, прошедшего всю войну от звонка до звонка. С «кабинетными» фашистами-псиониками было проще – у них не было реального боевого опыта, и, возможно, потому я остался в живых после схватки с ними.

Конечно, я мог выжечь логические центры направленным пси-ударом либо выкачать всю информацию вместе с жизненным опытом из головы бойца, благо опыт имелся. Но передо мной был тот, кто, рискуя жизнью, четыре года защищал от врага мою Родину, служил в разведроте, более сорока раз и в составе группы, и один ходил за линию фронта…

И я не мог себе позволить поступить с ним как последняя сволочь.

Но и очередь в брюхо получать не хотелось, а часовой был в секунде от принятия такого решения. Потому мне пришлось действовать быстро и по старинке, благо я был в одном шаге от солдата, направившего ствол мне в живот.

При работе против огнестрельного оружия главное – это уйти с линии выстрела. Что я и сделал, шагнув вправо и одновременно нанеся круговой удар ногой по стволу ППШ.

В те времена единоборства, конечно, существовали… в тоненьких методичках по подготовке к рукопашному бою Красной армии, где ничего особо примечательного не было, либо в более серьезных пособиях для сотрудников КГБ с грифом «для служебного пользования», то есть без выноса из секретных учреждений для изучения в спецбиблиотеках. Потому простым людям оставались бокс, дзюдо и самбо, что тоже было весьма неплохо, но не предусматривало резких и сильных ударов ногами, о которых советские люди узнают только лет через двадцать, с началом эпохи появления в СССР школ карате.

В общем, мой удар оказался для автоматчика сюрпризом. ППШ развернуло сильно в сторону, после чего я нанес второй удар ногой в дисковый магазин автомата, ибо руками я работать не мог – они были заняты чашей Грааля, бросать которую не хотелось.

Результат удара оказался вполне меня устраивающим – магазин автомата вылетел из гнезда. То ли я фиксирующую защелку сломал, то ли диск, которые выпускались порой в те времена с серьезными допусками, неплотно держался на своем месте, но у меня появились несколько секунд для того, чтобы броситься к дверям подстанции.

Я очень надеялся, что петли замка никто не чинил и они держатся на честном слове…

Но моим надеждам не суждено было оправдаться – кто-то бдительный успел прикрутить их болтами.

Что ж, выхода не было. Я быстро поставил Грааль на землю, выдернул из кобуры Sauer 38H с оставшимися тремя патронами, и высадил их в замок. После чего шарахнул по нему рукоятью пустого пистолета.

Все получилось. Разбитый замок упал на землю, дужка вывалилась из петель. Но сзади уже бежал ко мне разъяренный автоматчик, занося для удара свой лишенный магазина ППШ, словно дубину.

Что ж, если прикладом этого тяжелого автомата со всей дури заехать по башке, то, думаю, это будет уже не башка, а каша из мозгов и осколков черепа. Потому мне ничего не оставалось, как защищаться жестко…

Помнится, я однажды в Зоне попал под ментальный удар псионика, который, видимо, не хотел по какой-то причине выжигать мне мозги. Тогда тварь выбросила вперед открытую ладонь, и я почувствовал, что меня словно оглушило мягкой кувалдой. Ноги стали ватными, мир немедленно стал двоиться перед глазами, оружие выпало из рук…

Что я и повторил, не очень надеясь на результат, но представляя, как из моей ладони вылетает та самая мягкая кувалда и, пролетев пару метров, наподобие молота Тора бьет в мозг часового, вибрирующий от ненависти…

И «кувалда» вылетела.

И ударила точно туда, куда я метил…

Но силы удара оказалось недостаточно.

Слишком многое видел разведчик за годы войны. И от увиденного им на той войне было два выхода: либо сойти с ума, либо выдержать все и так закалить свою психику, что ей любые испытания были бы нипочем.

Ну, почти любые.

Мой «молот» все-таки достиг цели. Часовой споткнулся, взгляд его заметно поплыл, но от этого его удар стал лишь немного слабее.

И тут я допустил ошибку.

Когда обретаешь некий дар и у тебя с ходу все начинает получаться, появляется некоторое головокружение от успеха. Вон как я лихо целую пачку фрицев-мутантов уделал, чем я не суперпсионик? Ну и когда «молотом» кинул в разведчика, был уверен, что сейчас вырублю его и спокойно уйду через портал в подстанции.

Но вырубить ветерана войны у меня не получилось.

А у него меня – да…

В последний момент поняв, что пси-атака не удалась, я попытался уйти от удара, но разведчик на середине движения ловко изменил траекторию движения приклада.

Потом был удар, взрыв боли в макушке – и темнота, мгновенно поглотившая мое сознание.

Кто хоть раз был под наркозом, знают, как это бывает. Только что ты был в сознании – и вот уже голос медсестры вытаскивает тебя из мутного болота беспамятства участливым воркованием: «Просыпаемся, просыпаемся, все закончилось». И грань эта между ясным сознанием и всплытием на поверхность после пробуждения для обычного человека, думаю, практически незаметна.

Но не в моем случае.

Я столько раз терял сознание, что научился очень четко ощущать границу между реальностью до вырубающего удара по тыкве и состоянием после него. Потому, исходя из своего предыдущего опыта, я сразу по привычке взял под контроль свое всплывающее сознание, похожее сейчас на алкоголика, который чудом не утонул в омуте, куда рухнул после очередной знатной попойки.

Обычно это позволяло отыграть минуту-другую, не показывая тем, кто был рядом, что я прихожу в сознание. Всегда лучше сначала, не открывая глаз, по возможности максимально оценить обстановку, после чего действовать по обстоятельствам.

Но тех, кто был рядом, на этот раз провести не удалось.