Заколка для Ворона - Страница 12

— Не надо меня переубеждать. Я замужем. Я и так буду играть по вашим правилам. Не надо. — сквозь сон прошептала Яна.

— Спи, — усмехнулся Альхор.

Глава 4.

Утро было тяжелым. Яна еле заставила себя подняться. Рукой было не пошевелить. От боли наворачивались слезы. Половина лица была фиолетово-черной. Шея в синяках. Она не пошла на завтрак. Горло болело так, что невозможно было глотать. Разговаривала она с трудом. В конце Яна впала в полусонное состояние. Они собирали хлопок, когда подъехал Иваныч. В его обязанности входило объезжать окрестные поля и проверять работу отрядов. Так что ничего не обычного в этом не было. Только в этот раз он позвал Яну.

— К шести вы должны вернуться в форт. Сюда движется стая тварей. С границы передали. Хлоповозки сегодня не будет. Мешки в яме спрячьте. Ты меня слышишь?

— Да.

— Что-то ты выглядишь неважно.

Яна лишь косо посмотрела на него, но промолчала. Она многое бы могла сказать, если бы не было так плохо. Жарко. Рубашка была мокрой от пота. Хотелось ополоснуться, но Яна боялась идти в душ, где вновь оказалась бы полностью беззащитной. Не став ужинать, она ушла сразу в землянку. Там она чувствовала хоть какую-то защиту. Или иллюзию защиты. Она, ни слова не говоря, забралась в дальний угол и закрыла глаза. Нужно поспать. Организм сам себя залечит. У нее хоть и не была такая сильная регенерация, как у ира, который уже и забыл о своих ранах, но тоже работала лучше, чем у обычного человека. Яна задремала. Обрывки сновидений будоражили ее сознание. Страхи и переживания выматывали.

— Второй отряд стройся! — грозный крик охранника разнесся по площадке. Яна даже подпрыгнула.

— Третий отряд, вылезай из нор!

— Чего они раскричались? — садясь и протирая глаза, спросила Яна.

— Играются. Тебя это не касается. — презрительно ответил Бык.

— Опять издеваться будут? Как по утрам что ли?

— Вроде того. — более дипломатично ответил Михаил.

— И зачем им это? Оскорблять, унижать? Они же сами становятся не лучше заключенных.

— Это психологический прием, показать, кто в стае главный, кто сильнее. Если тебя бояться, то не нападут. Будут бояться, значит не будет бунта. Тут только нужно палку не перегибать. Когда человек становится загнанным зверем, он от отчаяния бросается на врагов, даже понимая, что может проиграть. Поэтому нужно соблюдать эту тонкую грань. — ответил Михаил.

— Вы так говорите, словно мы здесь животные.

— Я бы не стал сравнивать здешний сброд с животными. Скорее здесь подошло бы определение — твари. — Михаил заметил, что Яну передернуло от отвращения, но продолжил. — Пойми, здесь все преступили закон не единожды. Это не осужденные первой ступени, где получил полгода за украденный пирожок или год за убийство во время самообороны. Это не вторая ступень, куда попадают после повторного преступления. Здесь или полные твари, или профессионалы. Люди, которые всю жизнь живут по другую сторону закона, и им эта жизнь нравится. Те, кто здесь находится, уже не исправятся.

— Вы так спокойно об этом говорите.

— Это факты. Ничего с этим не поделаешь. Обычно, прежде чем охранник заступает на должность, ему дают ознакомиться с делами заключенных его отряда. Тебе этого не дали сделать, потому что были уверены, что ты не задержишься здесь. Если бы не Альхор, то ты бы и часа не протянула. Но не будем об этом. Его решение и я ему не судья. — пробормотал Михаил. Видно, что он не одобрял действий Альхора. — Когда узнаешь, что один - людей по кусочкам резал, а другой детей насильничал, третий голубоглазых девок убивал — чувствуешь мерзость. Потому что эти люди не чувствуют своей вины. Отпусти их на волю, они продолжат заниматься своим любимым делом.

— А помнишь людоеда? — вспомнил Бык. И рассказал, уже Яне. — У нас в отряде мужик был. Он людей ел. За это его к нам и посадили. Ему мясо захотелось. Так он одного камнем по башке маханул и давай сырым есть. Утром нашли его сытым и довольным рядом с обгрызенным трупом.

— Гадость. — только и смогла сказать Яна, чувствуя, как тошнота подступает к горлу.

— Многих в то утро рвало. И почти все отказались от еды. — добавил Бык.

— И что с ним стало? За воротами оставили?

— Он живучий был гад. Обмазывался секрецией тварей и они его за своего принимали. Он прятался в полях. Отлавливал людей и питался ими. К нам он и попал после этого. Лех лично просил Альхора его убрать, чтоб он у нас половину форта не сожрал. Пока у одного форта прятался, двадцать человек пожрал, не считая падали.

— Почему его охрана не убрала?

— Никто не хочет переходить ту грань, после которой возврата нет. Здесь хоть и боевые ирлиты, но они гражданские. Их учат от тварей отбиться, порядок поддержать, а не людей убивать. Ведь иначе они ничем не будут отличаться от убийцы. Другое дело военные. Но там ты понимаешь, что перед тобой враг. Например, те же самые кочевники. Если не отбить их нападение и не откинуть назад в пустошь, то они вырежут пограничную деревню. А у тебя там может жена, дети, родители. Или у того парня, с которым ты вместе в карауле стоишь. Ты защищаешь своих. Поэтому приходиться убивать. Но после боя ты понимаешь как это тяжело. От твоих рук погибает такой же парень, как и ты, со своей жизнью, своими мечтами. Ты осознаешь, что у него, как и у тебя есть родители, может своя семья. Но он погибает от твоей руки, из-за того, что так легла карта. Не под той звездой родился. В том бою ты выживаешь, но он нет. Потом сидишь и не знаешь радоваться или нет. В горячке боя ты не чувствуешь вину, а потом накрывает сильно. Поверь на слово, сознательно отнять жизнь у другого человека это сложно морально. Прошли те времена, когда люди легко развязывали войны.

— Все мы помним чем закончилась последняя война. Становиться такими же безумцами, которые ее развязали никто не хочет. Убийство человека — это первый шаг к безумию. Когда теряешь себя и начинаешь идти по головам, не обращая на жертвы, все лишь ради поставленной цели. — дополнил Михаил.