Заколдованная (сборник) - Страница 113

— Кого? — не понял я.

— Соседушку нашу. Увезли беднягу в психбольницу… Свихнулась…

— Так значит не ее мужья, а она чокнутая, — заключил я.

— Детей жалко, — продолжала жена. — Покормила их, а они: «Тетя Марина, не уходите».

— Ты все слишком близко принимаешь к сердцу, — уклончиво сказал я, а она:

— Давай заберем их к себе, в тесноте да не в обиде, как-нибудь поместимся… пока администраторша в больнице.

Такая затея мне не понравилась и я высказался в том духе, что у детей есть отец и наверняка есть родственники.

— Отец — одно название! — едко усмехнулась жена. — И никаких родственников нет. А ты бессердечный, бесчувственный, дурной! Неужели тебе не жалко детей?! Я уже решила — завтра же забираю их! Это мой прямой долг… Сейчас они спят, — и с ненавидящим взглядом: — Не сможешь с нами жить, уходи! Проклинаю тебя!..

Меня прошиб холодный пот. Это была наша первая ссора — и сразу непомерно обширная. Не скрою, я сильно разнервничался, даже с надрывом выпулил ругательство и хлопнул дверью, и направился в свою хибару. «Пусть сходит с ума по мне, рвет на себе волосы, — сказал сам себе. — Будем жить порознь, а время от времени торжественно встречаться. Ради детей и секса». Потом вспомнил — жена давно комнаты сдала — и, уже остыв и продрогнув (дело было в дождь), повернул назад. После глубоких терзаний, я решил: в конце концов администраторша скоро выйдет из больницы и все наладится. Если уж на то пошло, какое-то время и ораву малолеток потяну, ведь я двужильный и у меня золотые руки, как говорит жена — она-то сдувает с меня пыль, возводит в святые, вот только сегодня что-то разошлась.

На следующий день жена привела детей (мальчишек четырех и пяти лет), перетащила их кровати, одежду. Что показательно — до этого пацаны вели себя как дьяволята; пока мать была на работе, болтались во дворе и вытворяли черт-те что: со взрослыми пререкались, сверстникам корчили рожи, могли из озорства бросить песок в таз с выстиранным бельем, и постоянно жужжали, свистели, улюлюкали; с приходом матери (тем более с появлением пьяного отца) становились испуганными, забитыми. Короче, я думал, эти шкеты будут моей большой головной болью, но в новой обстановке они — не то что стали пай-мальчиками — но изменились к лучшему — это факт. Конечно, случалось, затеют с моими ребятами шумную возню, разбросают по квартире весь арсенал игрушек, а то и начнут баловаться с настольной лампой или выключат радиоприемник на самом интересном месте, но после моих внушений, больше таких номеров не выкидывали; а когда я рассказал им про электричество и радио, зауважали меня не на шутку.

К жене они и раньше тянулись (еще бы! — с ней был вечный карнавал!), а теперь просто ходили за ней по пятам:

— Тетя Марина, а как вы узнаете нас по стуку? (они не дотягивались до звонка и стучали в дверь). Тетя Марина, а давай играть в «казаки-разбойники!»

Жена играла в «разбойников» и «прятки», читала сказки — и все это проделывала с невероятным горением — ей бы стать воспитателем в детском саду, а не бухгалтером — у нее такая же привязанность к детям, как у меня к работе.

Болезнь соседки затянулась; врачи поставили диагноз — шизофрения в тяжелой форме — и объявили, что в ближайшее время о выписке не может быть и речи. Пришли какие-то люди из собеса и предложили забрать детей в детдом, но жена, рассмеявшись, выпалила:

— Им и у нас неплохо, правда, мальчики?

Наши приемыши радостно закивали.

Так я стал главой огромного семейства и в некоторой степени возгордился этим. Первое время мои приятели, подруги жены и соседки недоумевали, таращились на нас, перешептывались, потом вдруг посыпались тайные подношения — у двери мы находили одеяла, разное барахлишко, деньги без обратного адреса — чтоб не возвращали. Ясное дело, жене доставалось — у одного ребенка простуда, у другого ушибы, ссадины, и у каждого свои проблемы — в них надо вникнуть, объяснить что к чему, плюс домашнее хозяйство: стирка, штопка, обеды, ужины, но все это моя неунывающая жена называла «приятными заботами» и, как и раньше, искрилась весельем и пела, а смех ее даже стал более звонким, прямо-таки чарующим.

— Я всегда мечтала иметь большую семью, — говорила она, обнимая и целуя детей. — До полного счастья нам не хватает еще собачки и кошки. Животные делают наши души нежнее, добрее.

Полное счастье наступило на следующий день — ребята приволокли дюжину бездомных собак и кошек, заполонили весь дом разношерстной лающей и мяукающей братией. Я отобрал из них парочку (собаку и кошку, как хотела жена), остальных приказал отнести во двор.

— Неужели тебе не жалко их? — смешливо прыснула жена. — Всех оставим! В тесноте, да не в обиде. Как-нибудь уживемся.

Не трудно догадаться, что теперь творится в нашей квартире.

— Это называется семейным счастьем, — говорит жена и заразительно хохочет (веселье в ней прямо бьет ключом), и я с готовностью киваю.

Ну а в остальном у нас понимание и согласие; иногда возникают, конечно, мелкие размолвки, но это второстепенное, так, чепуха. В основном, повторяю, мы живем дружно. Только, странное дело, последнее время опять нет-нет, да и слышу гадости в адрес жены — и когда это пройдет? Наверное это никогда не пройдет — так уж устроены люди — им больше свойственна зависть, чем восхищение. Женщин раздражает веселость жены, ее легкий, лучезарный характер, то, что она никогда не ноет, не жалуется, и даже не грустит, не впадает в задумчивость, да еще играет с детьми, распевает песенки, танцует — никак не хочет взрослеть. И эти бантики!

— Много воображает! Корчит из себя неизвестно кого! — бросают вслед жене женщины, и дальше сыпят все те же гадости, которые я перечислил в начале рассказа.

Мужчин заедает, что жена не обращает на них ровным счетом никакого внимания, а на их попытки завязать с ней дружбу или — еще чего! — поволочиться за ней — отвечает насмешливым смехом.

— Подумаешь, недотрога, святоша! — недовольно хмыкают мужчины. — А в общем-то, баба так себе, даже страшная…

А между тем, с тех пор, как у нас появились приемные дети, жена еще больше похорошела — стала просто невероятной, небесной красоты. Само собой, одно дело — женщина как она есть, другое — наше представление о ней; и даже наверняка, совершенная женщина существует только в глазах мужчины, но не разубеждайте меня, не тратьте время попусту, в моих глазах жена — самая лучшая женщина на свете. Ей не было бы цены, если бы не ее чрезмерная жалостливость, высокий градус эмоций — она готова осчастливить все человечество и весь животный мир. Недавно, к примеру, заявила:

— Наше полное счастье будет еще полнее, если мы устроим домашний театр и пригласим детишек-сирот из детдома. И неплохо бы купить за городом участок, устроить там зверинец для бездомных животных. Что нам стоит?! — и взглянув на меня, священно-трепетно: — Ведь у нашего папы волшебные руки, он может все — только что не разгоняет тучи.

На этом с вами прощаюсь, но не надолго — я уже начал писать продолжение о нашем семейном счастье — как оно стало полнейшим и уже выплескивалось через край.

Они сидели в открытом кафе в тени деревьев. Вечернее солнце просеивалось сквозь листву и на их столе дрожали желтые пятна, а на стаканах и бутылке вина сверкали блики. Они сидели напротив друг друга, двое мужчин среднего возраста, двое друзей.

— Такой прекрасный вечер, а на душе тягостно, — проговорил Виктор, нервно теребя сигарету. — Последнее время я сам не свой. На работе все раздражает, сослуживцы уже избегают со мной общаться.

— Хм, что ж ты хочешь, — усмехнулся Игорь. — Тебя, действительно, последнее время не узнать. Что случилось, чего ты расклеился?

— Да дома как-то все неладно. Скажу тебе откровенно — по-моему, Вера разлюбила меня.

— Ну уж! Не преувеличивай! Ты умеешь накручивать себя.

— Эх, Игорь, если бы! Ты, конечно, многое обо мне знаешь, но не все. Клянусь тебе, не все… Мы ведь с Верой прожили почти десять лет. Многие считали, да и сейчас считают, нас счастливой парой. Со стороны, наверно, так оно и есть. На самом деле у нас уже давно все нехорошо. Сейчас попросту плохо. Ты мой друг, я только тебе могу открыть душу, послушаешь?