Заключенный (ЛП) - Страница 48

— Сними это, — говорю я. — Медленно.

Я вижу нерешительность в ее взгляде и толкаю. Не знаю почему, я просто делаю это, потому что боль от ее доброты слишком сильна.

— Раздевайся.

Эбби тянет свою футболку, медленно и застенчиво, не осознавая, насколько горячо ее нежелание. Она такая чертовски чопорная. Это делает меня твердым. Она стягивает ее через голову. Я тянусь и хватаю ее за футболку, прежде чем она успевает освободить свои запястья, и скручиваю их очень крепко, дергая ее руки вперед, перед ней. Затем расстегиваю ее ширинку и прижимаю палец к клитору, удерживая и поглаживая ее.

Эбби смотрит на меня карими глазами, когда я двигаю пальцем вверх и вниз, дразня ее, удерживая запястья связанными ее футболкой, скручивая немного сильнее, чтобы чувствовала, кто здесь главный.

Она шумно выдыхает и начинает раскачиваться напротив моего члена.

— Вот так хорошо, детка, — я сильнее надавливаю большим пальцем. — Ты мокрая для меня, — говорю я, удерживая ее взгляд, показывая, что между нами нет секретов.

— Да, — шепчет она.

Она опирается на свои руки, завязанные футболкой, и целует мою грудь. Это как рай, и я закрываю глаза. Это все, что я могу сделать, чтобы не опрокинуть ее и не трахнуть прямо здесь, но я просто принимаю все, что она дает: ее поцелуи, нежность, которых я не заслуживаю.

— Брюки, — скрежещу я.

Она скатывается с меня и встает, спуская свои штаны, вытаптываясь из них.

Я наблюдаю со странным ощущением, она такая яркая и хорошая, что на секунду я думаю, что мог бы просто остаться с ней. Может, мне не нужна месть. Но мысль ускользает, потому что убийство губернатора всегда было моим делом. Затем она возвращается на меня и сладко меня объезжает, пока я не могу ни видеть, ни думать, ни слышать.

32 глава

Эбигейл

Библиотека находится на другом конце Франклин-Сити, на темной и мрачной из-за плохого освещения улице. Здания ветхие, а тротуары усеяны мусором, но это не полная и абсолютная пустошь, которой являются окрестности отеля «Брэдфорд».

На самом деле, здесь есть люди и проезжающие мимо машины.

Уже поздно. Библиотека закрыта, но Грейсон, крепко сжимая мою руку, подводит меня прямо к двери, как будто это его собственность.

Думает ли он, что я попытаюсь сбежать? Я знаю, что Стоун по-прежнему думает, что я хочу этого.

Это первый раз за последние несколько дней, когда я смогла выбраться из отеля. Время пролетело, как в тумане. Кажется, что половину я провела, лежа в постели с Грейсоном, читая, пока он спал и поправлялся, оставалась рядом с ним, не совсем доверяя Стоуну и парням, что они не пристрелят меня или что-то в этом роде, так же как и Грейсону, настаивающему на том, что опасность миновала. Когда он достаточно окреп, то отсиживался с парями, начищая оружие и прокручивая сценарии нападения на губернатора.

И пока он был со своими парнями, я проводила время на нейтральной территории, на самом деле не в плену, но и не свободной, чтобы уйти. И в любом случае я не знаю, что бы делала, окажись на свободе.

Мое лицо в национальных новостях, меня разыскивает полиция. Я могу оказаться по уши в неприятностях. Несмотря на то, что я была заложницей. Это должно значить что-то.

Я делала то, что я всегда делаю, — пряталась в книгах. Один целый день и вечер был посвящен тайнам викторианской эпохе. Затем пиратам. После — итальянские очерки путешествий. Здесь есть башенка в передней части отеля с замечательным светом, которую парни даже не используют. Именно в ней я навела порядок и читала, когда Грейсон был занят с парнями, что происходило довольно часто.

Они одержимы идеей поквитаться с губернатором — ждали этого всю жизнь. Они собираются убить его. Медленно. Грейсон не говорил мне этого прямо. Есть некоторые вещи, которые ты просто знаешь.

— Ближе, — говорит он, подталкивая меня к столбу сбоку от больших двойных дверей, прижимая меня немного грубо, как раз так, как мне нравится.

Я закрываю глаза, впитывая его тепло, силу; интенсивность его внимания ко мне ощущается, как забота. Он никогда не отпустит меня — никогда.

Его рука движется рядом с моим телом.

— Что ты делаешь?

Мой голос звучит хрипло, но затем я открываю глаза и вижу, что он ковыряется в замке. Я его прикрытие.

Парни находятся вокруг нас, наблюдая из тени. Даже зная, что они там, я их не вижу.

— А как насчет сигнализации? — спрашиваю я, кивая головой на значок.

— Город прекратил оплачивать контракт по охране несколько лет назад.

амок щелкает. Он обвивает рукой мою шею.

— Подожди, — шепчет он, удерживая меня близко.

Вы вряд ли бы поняли, что его подстрелили несколько дней назад, — он силен, как бык. Его лицо не выражает боли, когда он смотрит на меня с… нежностью? Привязанностью?

Чем-то большим?

Грейсон тянет меня к себе, и его грудь чувствуется крепкой и сильной стеной напротив моего бешено колотящегося сердца. Так хорошо. Может быть, я не могу уйти. Может быть, я и не хочу этого. Я усмехаюсь ему сквозь нервозность. Мы собираемся вломиться в библиотеку. Это ничто для Грейсона. За последние дни я была поражена тем, сколько преступлений на счету Грейсона и его компании парней.

Дорогие автомобили и другие игрушки, весь этот отменный скотч, который они пьют.

Как только улица пустеет от машин и пешеходов, он заводит меня внутрь. Шагая в библиотеку, я чувствую себя, как будто иду домой, несмотря на все это сумасшествие со взломом и со Стоуном, который хочет меня убить, и с Грейсоном, который… ну, был Грейсоном.

Как будто мы два ботаника, находящихся на каком-то преступном свидании, выбирая вместе книги. Грейсон щелкает фонарем, направляя свет в пол.

Холодные, металлические стеллажи заполнены до краев старыми, пыльными книгами. Я немного расслабляюсь, чувствуя себя в безопасности.

Книги не были для меня спасением. Они никогда не были моими друзьями. Они были намного больше этого — полезные и нерушимые. Они были моей броней, моей стеной от мира. Пока я не повстречала Грейсона.

— Где планы здания? — Грейсон звучит мрачно. Нетерпеливый. Библиотека заставляет его нервничать? Мне нравится это. От этого я чувствую свою власть.

— Я не уверена, — отвечаю. — Каждая библиотека устроена по-своему.

— Хорошо, выясни это, — говорит он. — Я не собираюсь попасть обратно в тюрьму, потому что ты не смогла разобраться с чертовой десятичной классификацией Дьюи .

— Я удивлена, что ты знаешь о десятичной классификации Дьюи.

Он фыркает. Затем, минуту спустя, добавляет:

— Я умею читать.

— И писать.

Его косой взгляд обещает мне наказание, если я продолжу. Поэтому, конечно, я продолжаю.

— Я говорю об этом в самом лучшем смысле. Ты действительно можешь писать. Я так сказала из-за того, как ты пропитал ту историю своими мыслями о побеге, как точно ты знал, о чем писать. Достаточно правды, чтобы сделать историю реальной, достаточно вымысла, чтобы передать сообщение друзьям.

Он бросает на меня осторожный взгляд.

— Ты дразнишь меня?

Я закатываю глаза.

— Я говорю серьезно. Ты так разозлил меня, что я не могла видеть четко. Тот проект много значил для меня. Но то, что ты написал, было действительно хорошим.

Он отводит взгляд. Кажется, не хочет говорить об этом.

— Я не понимаю. Вы, парни, были совсем детьми, когда оказались в том подвале. Я видела пакет из-под молока. Тебе было пять лет. И, кажется, вы были там все вместе. Вы были там шесть лет, и они не посылали тебя в школу, поэтому…

— Извращенцы, которые держат мальчиков в подвалах, не отправляют их в школу.

— Когда ты выбрался оттуда, тебе было одиннадцать лет?

Он водит пальцем по бухгалтерской книге в кожаном переплете.

— И другим парням к тому времени было четырнадцать или пятнадцать лет. И ты оказался в «Брэдфорде».