Заговор, которого не было... - Страница 2

Однако когда мы обращаемся к конкретным правовым (а в данном контексте — не правовым) действиям, то, кро­ме нравственной оценки, юристы, изучающие дела о пре­ступлениях тоталитарного режима против своего народа, дают этим действиям и юридическую оценку. Именно юридический беспристрастный анализ и позволяет опыт­ным прокурорским работникам — с чистой совестью и бе­зупречно с точки зрения юриспруденции — готовить мате­риалы к реабилитации невинно осужденных.

Процесс этот начался давно, еще в период хрущев­ской «оттепели». Но тогда он велся как бы «выборочно», с оглядкой на тех, кто был причастен к произволу и про­должал занимать высокие партийные и государственные посты. Так, например, «ленинградское дело» и ряд других «дел» были признаны сфабрикованными, а подавляющее большинство проходивших по ним граждан реабилити­рованы.

Говоря в те годы с трибун, в печати о необходимости восстановления справедливости, укреплении законности, «бонзы» командно-административной системы хотели лишь выпустить пар, по сути ничего не меняя в этой систе­ме и управляемом ею обществе. И громко требовали «по­вышать и впредь революционную бдительность коммунис­тов и всех трудящихся».

Результаты не замедлили сказаться: процесс реабилита­ции пошел на убыль, о трагических событиях прошлого стали вспоминать все реже и реже, а вскоре последовали и новые политические преследования. Вспомним писателей Даниэля, Синявского, Солженицына, академика Сахарова и многих других.

С начала демократических преобразований в обществе работа по реабилитации пошла по восходящей. Причем она заметно активизировалась после принятия Закона «О реабилитации жертв политических репрессий» от 18.10.91. Сейчас ею занимаются квалифицированные и опытные сотрудники прокуратуры России, так как правовые вопро­сы реабилитации отнесены законодательством к компе­тенции органов прокуратуры.

В многогранной деятельности, связанной с реабилита­цией невинно осужденных в 20—50-е гг., прокурорским работникам важно не только добиться конечного результа­та, квалифицированно и беспристрастно разобраться в деле. Им хочется по-человечески понять — почему такое вообще могло произойти? Как работал механизм полити­ческих провокаций тех лет? Как вели себя на следствии и следователи, и арестованные? Как принимались внесудеб­ные решения и как такая надсудебная инстанция, как ру­ководство партии большевиков, принимала решение — кого «казнить», кого «миловать».

Думаю, что это нужно не только работникам правоохра­нительных органов, но и всему народу...

Ведь это сегодня в своем абсолютном большинстве общество однозначно отрицает любой террор, будь он «белый», «красный» или «коричневый». А в те годы, ко­гда «красный террор» тяжелым катком прокатился по России, ему нашлось множество оправданий и объясне­ний. Да и потом, в 30—70-е гг., коммунистической пропа­гандой было сделано все, чтобы вначале его оправдать, а потом — просто забыть, принизить его масштаб, смягчить формы и методы... Наша история была еще раз основатель­но переписана, при этом из нее были вырваны целые стра­ницы.

Сегодня мы пытаемся нашу недавнюю историю восста­новить.

Должен честно признаться: при серьезном, тщательном изучении материалов политических процессов 20—30-х гг. более всего поражает вопиющая необъективность, ко­торая буквально выпирает из всех известных «дел» тех лет.

И что самое поразительное, эта необъективность теоре­тиками и практиками от юриспруденции тогда возводи­лась во главу угла деятельности не только ЧК-ОГПУ- НКВД, но и суда, прокуратуры. Сплошь и рядом обвиняли и судили не за конкретные преступления, а за происхожде­ние, воспитание и образование, принадлежность к той или иной партии, политическому течению, к той или иной про­фессии, мировоззрению, религии... «В этом — смысл и сущность красного террора», — писал еще в 1918 г. один из крупнейших его теоретиков и практиков Мартын Лацис. Как борцы за свободу народа могли дойти до такого право­вого беспредела?

Обращаясь сегодня к «делам» начала 20-х гг., мне, как человеку, большую часть жизни прожившему в годы, когда массовые репрессии, повальный страх, повсеместное до­носительство отошли в прошлое, важно понять и другое: как вообще в огромной стране с определенной, достаточно высокой нравственной культурой (не будем забывать: де­сятки миллионов людей жили по законам и канонам своих религиозных конфессий, что уже как бы ограждало их от совершения безнравственных поступков), в довольно ко­роткий срок была создана обстановка всеобщей подозри­тельности и доносительной истерии?

И вновь следы юридических расследований ведут в пер­вые годы советской власти. Еще в 1918 г., например, один из старых большевиков, известный революционер Г. Пята­ков, бывший в те годы председателем ревтрибунала на Дону, призывал население к доносам и предупреждал, что всякое недонесение или умолчание будет рассматриваться как преступление против революции и караться по всей строгости законов военно-революционного времени. За­кона о наказании за недонесение не было, а практика уже сложилась. В газетах открыто публиковались призывы аре­стовывать всех представителей «эксплуататорских клас­сов», задерживать их в качестве заложников и при первой необходимости — расстреливать. И расстреливали — по всей России, без суда и следствия, от Дона до Петрогра­да, где особенно свирепствовал Г. Зиновьев, от Петро­заводска до Крыма, где безоружных пленных буквально утопили в крови Землячка, Бела Кун и тот же Г. Пятаков, — все трое, как писалось в их характеристиках тех лет, — пла­менные революционеры, беззаветно преданные делу рево­люции.

Как это ни парадоксально, но именно такие вот старые большевики, романтики революционной борьбы за народ­ное счастье, выступали вместе с товарищами по руковод­ству партией в роли истинных «начальников террора». И фактически в отношении к террору они оказывались в компании с Лацисом, Менжинским, Артузовым, Ягодой — с одной стороны, и Сталиным, Кагановичем, Молото­вым — с другой.

Занимаясь своего рода восстановлением нашей под­линной истории, мучительно отказываясь от исторических стереотипов, мы делаем для себя все новые и новые откры­тия. После публикации ряда документов, в том числе ранее не известных записок В. И. Ленина, мы узнали, что «крас­ный террор» был неизбежен, ибо его теоретики были гото­вы во имя захвата и сохранения власти не останавливаться перед любыми средствами.

Повесть «Заговор, которого не было...», безусловно, несет в себе авторскую позицию, по ряду моментов, воз­можно, субъективную и спорную. Но мы ведь живем в сво­бодном государстве, где каждый волен излагать свою вер­сию, свой взгляд.

В книге приводится много фактов. Отчасти уже знако­мые вам по публикациям прошлых лет и здесь собранные вместе, они дают необходимое для восприятия давних со­бытий ощущение исторического фона. Другие факты, ма­лоизвестные для большинства читателей, даются по мате­риалам, предоставленным сотрудниками Генеральной прокуратуры и ФСБ.

И все-таки чтение этой документальной повести, при всей трагичности описываемых в ней событий, оставляет простор для оптимизма: коли мы набрались мужества рас­сказать соотечественникам обо всех преступлениях тота­литарного режима, значит, нам наверняка удастся не допу­стить его повторения...

УТВЕРЖДАЮ Помощник Генерального

прокурора Российской Федерации старший советник юстиции Г. Ф. Весновская 27 апреля 1992 г.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

в отношении Таганцева В. Н.

по материалам уголовного дела № 214224

Фамилия, имя, отчество Таганцев Владимир Николаевич

Год рождения 1890

Место рождения г. Петроград

Место жительства до ареста г. Петроград, пер. Литей­ный, 46, кв. 20

Место работы и должность до ареста профессор-гео­граф, секретарь Сапропелевого комитета Академии наук

Дата ареста, каким органом осужден (репрессирован), за что и по каким статьям УК, предъявленное обвинение (инкриминированные действия), последующие измене­ния состоявшегося решения по делу и мера наказания.