Заговор, которого не было... - Страница 11
Если, как мы утверждали в предыдущей главе, Петроградской боевой организации не было, то что же было? Были люди в Петрограде, настроенные антисоветски. И понять их можно — ничего хорошего не получили от Советов целые социальные слои и группы. И была контрабанда через советско-финскую границу, в рамках которой существовал коридор по перемещению граждан бывшей России в суверенную теперь Финляндию. Поскольку других материалов у чекистов не было, а Таганцева удалось убедить (как обычно, обманув, наобещав «три короба») давать показания, он и давал. Вынужден было наговаривать следователям хоть какую-то информацию. Все это, естественно, наши предположения, основанные на анализе материалов дела. Несколько страниц в показаниях Таганцева, на которых строилось все обвинительное заключение, — это анализ политической и экономической ситуации в России 1921 г., пересказ, в общем-то, современникам достаточно известных сведений о причинах попыток представителей репрессируемых классов и сословий перехода советско- финской границы и т. д. Есть в этих показаниях не имеющая отношения к теме информация, есть и такая, что диву даешься, как она могла оставаться в деле! Единственное объяснение: чекисты были абсолютно уверены, что дело останется закрытым на миллион лет. Ибо в показаниях Таганцева не признание его вины, не факты, подтверждающие существование какое-то «боевой» организации, а обвинение. Приведем хотя бы один фрагмент в подтверждение:
«...После приезда в Москву я получил известие, что дома (в Вышнем Волочке, где Таганцев тогда временно служил. —
Авт.)
был обыск и оставлена засада... засада сидела, ловила приходивших, потихоньку реквизировала вещи (! —Авт.),
причины были для многих совершенно непонятные, в особенности когда попал курьер Сапропелевого комитета, принесший от академика Ольденбурга находившуюся у последнего рукопись отца (академика Н. С. Таганцева, известного ученого), показавшуюся весьма контрреволюционного содержания, ибо там был разбор «Двенадцати» Блока с бунтарскими, как правило, рифмами. Курьер имел несчастье походить на поляка, называться Болеславом и обладать фамилией Гиль, служившей явным указанием на связь с англичанами». (В списках созданных фантазией петроградских чекистов «Английской шпионе - ко-белогвардейской группы» и «Польской шпионско-белогвардейской группы» фамилии курьера мы так и не нашли. Но, кстати, несчастный Гиль был курьером обычного учреждения, то есть разносчиком корреспонденции, а не курьером-подпольщиком тайной организации, и дальнейшая его судьба нам не известна, поскольку он не попал даже в группу «Курьеры Петроградской боевой организации», которая, отчасти, подходила ему по должности).И далее читаем в показаниях Таганцева поразительную фразу: «Для других слухов... о поисках меня как англопольского шпиона, не было никаких оснований».
В первых показаниях Таганцева, таким образом, нет не только признания какой-то юридической вины перед Отечеством, но нет и никаких порочащих его фактов, которые могли бы использовать против него. Если даже и имели место антисоветские взгляды, то не было даже антисоветской агитации, тем более — вооруженной борьбы против существующей на тот момент власти. Как отмечено, между строк, в показаниях Таганцева, «Петроградская организация получила дополнительное наименование «боевой» уже во время следствия».
На допросе 16.08.21 г. Таганцев категорически отрицает связь его и близких ему по настроениям людей с Савинковым, которая была исключена, учитывая «близость его (Савинкова) к польской разведке, дружбу Савинкова с Пилсудским и отношение к Польше». А 27.08.21 Таганцеву приносят текст этих же показаний, в которые он вносит коррективы. Заметим при этом, что постановление Петроградской ЧК о его расстреле было вынесено 24.08.21. Он был уже обречен, а ему все давали показания на редактуру, обещали, сулили, обманывали, клятвенно заверяя, что освободят тех или иных случайно арестованных по делу, не будут инкриминировать те или иные преступления... Удивительный цинизм...
А он все пытался вывести других из-под удара: вынужденный давать показания, он признает, что во главе «организации» стояли он сам, Ю. Герман (убитый при переходе границы) и В. Шведов (бежавший при аресте), но при этом, на всякий случай, подчеркивает: «однако двое последних не играли доминирующей роли». Казалось, все предусмотрел, всех «отвел» от расстрела. А если и признал что- то, то, во-первых, — уж очень невинные вещи. Так, коли вынужден он признать существование «организации», и коли уж нужно как-то объяснить принадлежность к ней достаточно далеких от борьбы людей (чекисты, судя по всему, уже тогда заставляли самих арестованных сочинять свои «легенды»), то он признает: «профессор Лазаревский должен был разработать закон о выборах в Советы, Ухтомский написал статью о музейном деле в Советской республике», для «мобилизации военных сил был привлечен Иванов П. П., а его помощником должен был стать Майволдов, однако ни тот, ни другой ничего не делали». Вот тебе и боевая организация! Ай да заговорщики — пишут научные статьи, прожекты, ничего не делают!
Вел себя Таганцев в ходе этого запредельного по логике, фантасмагорического следствия, когда можно было потерять не только волю, но и разум, очень мужественно.
Неожиданный арест, предварительные допросы, в ходе которых ему становится понятно, что «шьется» белыми нитками «расстрельное дело», друзья пытаются как-то повлиять на ход следствия, выйти на «ручных большевиков» (помните, мы писали в первых главах о нередко удавшихся попытках спасти невинных людей от произвола?). Его отец, академик Н.С. Таганцев, 16 июня 1921 г. обращается к В. И. Ленину с просьбой о смягчении участи сына, а заодно (будучи уверенным, должно быть, в силу бездоказательности предъявленных обвинений, что скоро выпустят сына) — и о возврате вещей, «экспроприированных» при аресте.
17 июня В. И. Ленин поручает М. И. Калинину, А. С. Енукидзе, Д. И. Курскому и Ф. Э. Дзержинскому (двое из этих четырех в 30-е гг. будут также бездоказательно приговорены к «высшей мере», как сейчас — Таганцев, но ведь не дано заглянуть в будущее, и пока что они — «карающие мечи революции»...) — «рассмотреть возможно скорее».
Уже 18 июня — оперативность оперработников — награбленные вещи возвращают Н. С. Таганцеву.
А тем временем идут пристрастные допросы его сына. Таганцеву-младшему становится ясно, что не удастся ему спасти ни себя, ни друзей, и в ночь с 21 на 22 июня он пытается покончить жизнь самоубийством — повеситься на скрученном полотенце. Из петли вынули. Чтобы приговорить к расстрелу. В документах уже созрел «заговор Таганцева», и без главного заговорщика дело дальше двигаться не может. Таганцев нужен, даже если будет все отрицать или давать «заведомо ложную информацию».
Тем временем уже 23 июня 1921 г. начальник секретного отдела ВЧК Самсонов, а затем и помощник начальника особого отдела ВЧК Артузов телеграфируют в Петрочека: выслать информацию о деле и этапировать Таганцева в Москву.
Ах, какая оперативность — в ответ на запрос Ильича! Мгновенно из петли вынули, вещички, случайно прихваченные в квартире, родственникам вернули, и вот уже готовятся этапировать подследственного, чтобы наверняка, лично разобраться— виноват или невиновен...
17 июня Ильич запросил информацию по делу, а уже 19 секретарь Председателя ВЧК В. Герсон направляет секретарю Ленина Фотиевой справку Дзержинского по делу Таганцева:
«Вл. Ильичу!
На№
429 от 17.06. Питерской ЧК дано распоряжение — немедленно вернуть вещи Таганцеву (как мы помним, питерские чекисты сумели собрать украденное и вернули). Таганцев Вл. Ник. — активнейший член террористической (правой) организации «Союз возрождения России», связанной и организующей матросов из Кронштадта в Финляндию, взорвавшей для опыта памятник Володарского (обвинение столь же абсурдное, как и знаменитый тоннель в Индию. —Авт.).
Непримиримый и опасный враг Совласти. Дело очень большое и нескоро закончится. Буду следить за его ходом. Ф. Дзержинский».