Заговор Глендовера - Страница 8

— А не ознакомиться ли мне с работами Роберта Оуэна? — Я вопросительно посмотрел на Холмса. — Те, кто был на собрании, упоминали о нём.

— Конечно, Роберт Оуэн имеет какое-то отношение к этому делу. Но едва ли прямое, потому что он умер почти пятьдесят лет назад.

— Пусть и не прямое, — упёрся я, — но ведь не случайно же о нём говорили в «Чёрном льве»?

— Знаете ли вы, Портер, что на пропусках, которые люди отдавали хозяину пивной, был изображён не ноль, как вы полагали, а начальная буква фамилии человека, который родился в Ньютауне и там же похоронен, а именно Оуэна? Каким образом Роберт Оуэн связан со всем этим делом — самая большая загадка для меня.

— Кто он такой? — спросил я.

— Это был едва ли не самый замечательный человек прошлого столетия. Он намного опередил своё время. Социализм, профсоюзы, кооперативное движение — все это его идеи. На принадлежащих ему текстильных фабриках он установил более короткий рабочий день, особенно для детей и женщин, строил дома для рабочих, ввёл обязательное обучение детей и многое другое. У него была масса последователей по всему миру. Но вряд ли Эмерик Тромблей принадлежит к их числу.

Шерлок Холмс замолчал и о чём-то задумался.

— Быть может, это тайное общество, которое распространяет его взгляды? — предположил я.

— Нет, — покачал головой Холмс. — Тайная пропаганда идей Роберта Оуэна так же бессмысленна, как тайная пропаганда законов арифметики или геометрии.

Весь день и весь вечер я читал Борроу, а также анализировал известные мне обстоятельства нашего нового дела. На мой взгляд, Холмс преувеличивал, находя в нём нечто зловещее и серьёзное. Ничего подобного я не обнаружил. Когда я отправился на встречу с Сандерсом и Хьюсом, Холмс все ещё отсутствовал.

Я подошёл к отелю «Юстон» со стороны Драммонд-стрит. Потом постоял некоторое время в подъезде одного из домов, но ни Эванса, ни наших маленьких друзей не заметил.

Валлийцы приветствовали меня как родного. Брин Хьюс тотчас подал мне бокал какой-то жидкости янтарно-золотого цвета.

— Медовый напиток, — пояснил он. — Приготовлен из мёда с моих пасек. Это вам не лондонское пойло, в котором ни вкуса, ни крепости.

Я сделал несколько глотков. У напитка был действительно очень приятный вкус. Что касается крепости, то я сразу почувствовал теплоту в желудке.

— У нас пьют до дна, — сказал Хьюс.

Опорожнив бокал, я спросил:

— Как ваши дела?

— С делами покончено, — ответил Сандерс — Игрушки мы купили в тех магазинах, которые нам указал мистер Холмс. Завтра уезжаем в Уэльс. Если Дафидд Мадрин согласится — это хороший знакомый Глина Хьюса, поэт и большая умница, — то вы поселитесь у него. Для всех вы будете его дальним родственником, скажем, кузеном. У вас есть ко мне какие-то вопросы?

Мне хотелось как можно подробнее узнать о местности, в которой я буду жить. После часовой беседы, во время которой я заносил в блокнот всё, что меня заинтересовало, я нарисовал также приблизительную карту местности вокруг деревушки Пентредервидд. Как объяснил мне Сандерс, «пентре» на валлийском означает «деревня», а «дервидд» — «дубрава». Деревушка находилась в пятнадцати милях к западу от Ньютауна. На своей карте я отметил Тромблей-Холл, поместье Эмерика Тромблея, и ферму Глина Хьюса, которой теперь владела красавица Мелери. Ферма называлась Мейни-Мор, что означало «Большие Камни». Поместье и ферма лежали на противоположных берегах озера, под названием Ллин-Тью-Мор, то есть «Озера Большого дома».

Мы договорились, что в случае необходимости я буду обращаться к Сандерсу в его конторе в Ньютауне или к Хьюсу, которого смогу найти в его мастерской в Пентредервидде. Если будет очень нужно, я приду к ним домой. Я пожал руку Сандерсу.

— Глядите в оба! — сказал, прощаясь со мной, Хьюс. — Помните, дьявол не дремлет! Что мистер Холмс думает об этом деле?

— Он пока собирает факты, чтобы изобличить убийцу, — уклончиво ответил я.

Адвокат одобрительно кивнул. Брин Хьюс проворчал:

— Если вам удастся посадить Эмерика Тромблея на скамью подсудимых, то вы действительно замечательные детективы.

— К сожалению, вы очень поздно к нам обратились, — сказал я. — Наверняка следы преступления уже потеряны. Но если есть хотя бы малейшая возможность их обнаружить, Шерлок Холмс доведёт дело до конца. Я всего лишь его помощник, помогаю ему собирать информацию и факты.

Я вернулся на Бейкер-стрит уже далеко за полночь. Шерлок Холмс был дома. Он рассказал мне о событиях дня. Рэбби, ушедший два часа назад, и его друзья сопровождали Эванса всё время, пока тот таскался за Сандерсом, который, покончив с делами, отправился затем вместе с Хьюсом в магазины игрушек. Эванс проводил своих подопечных до отеля «Юстон» и зашёл развлечься в музей мадам Тюссо. Блондинистого юношу Рэбби нигде не видел. Я обсудил с Холмсом кое-какие детали моей будущей деятельности в Уэльсе и лёг спать.

На следующее утро я присоединился к Рэбби, и мы проследовали за мистером Эвансом, который, в свою очередь, сопровождал Сандерса и Хьюса до адвокатской конторы, а затем до ресторана, где они обедали. И он и мы проводили валлийцев до отеля, а оттуда до вокзала, где они благополучно погрузились в поезд.

Интересно, что Холмс предусмотрел следующий ход Эванса: тот с вокзала поехал прямо на Бейкер-стрит и побеседовал с миссис Хадсон, которая заверила его, будто мистер Холмс более месяца пробудет в Шотландии. С Бейкер-стрит Эванс вернулся в отель «Три монахини» и вскоре с чемоданом в руке вышел на улицу. Взяв кэб, он отправился на вокзал Паддингтон, купил билет до Кардиффа и сел в вагон. Когда поезд тронулся, я и Рэбби вернулись на Бейкер-стрит. Шерлок Холмс щедро оплатил работу своего маленького друга, и Рэбби ушёл, очень довольный собой и Холмсом. Я же лёг на свой диван и стал читать книгу Роберта Оуэна «Новый взгляд на общество».

Сандерс и Хьюс уехали во вторник, и в следующие три дня я чуть не помер от скуки. Шерлок Холмс, как обычно, начиная расследование, не посвящал никого в детали своих планов. Зная об этом, я терпеливо ждал, когда он сам заговорит со мной. Мне казалось, что он занимается поиском родственников юноши со светлыми волосами.

Вместе с Фредом Джонсом я ещё раз посетил пивную «Чёрный лев», но ни рыжего мужчины с бородой, ни юноши там не обнаружил. Роберт Оуэн ни разу не был упомянут в разговорах, которые переводил мне Фред.

Мне оставалось только погрузиться в чтение.

Кроме «Нового взгляда на общество», в библиотеке Холмса были ещё две книги Роберта Оуэна «Наблюдения над действующей системой производства» и «Будущее человеческого рода». Я изучал Борроу и просматривал книги Оуэна с некоторым изумлением.

Одно место обратило на себя моё особенное внимание. «Я с каждым днём, — писал Оуэн, — все более и более убеждаюсь, что характер человека формируется или, лучше сказать, создаётся его предками. От них он получает свои идеи и привычки, которые его направляют и управляют его поведением. Следовательно, человек никогда не мог и не сможет в будущем сам сформировать свой характер».

О том, что внешние меры влияют на личность, мне было известно и без Оуэна. Я в связи с этим подумал, что такой человек, как Эмерик Тромблей, вряд ли с этим согласится. Зачем ему приписывать свои достижения чьему-то влиянию или списывать на счёт предков ответственность за свои действия?

В пятницу я получил письмо следующего содержания:

«Дорогой кузен Джонс!

Узнав о вашем существовании и о том, что вы желаете посетить землю ваших предков, я буду считать за честь, если вы остановитесь у меня, в моём скромном жилище. Если вы дадите знать, в какой день и час вы приедете, то я буду ждать вас на станции в Ньютауне.

С уважением Дафидд Мадрин».

Я отдал письмо Холмсу, и тот, прочитав его, сказал:

— В отличие от других поэтов, он человек грамотный. Грамотность для поэта всё равно что твёрдая рука для художника.