Заговор генералов - Страница 3
Он скатился в окоп, кому-то на голову. Получил пинка. Услышал испуганное: "Виноват, вашбродь!" И окончательно пришел в себя. Разыскал телефониста. Из планшета убитого корректировщика взял карту. Только успел кое-как разобраться в ней - австрийцы пошли в атаку.
- Пехота противника в квадрате двадцать пять - семнадцать... Недолет триста метров... Левей ноль - сорок... Прицел сто... Огонь! Огневая точка... Прицел... Огонь!
Но внутри оставалось сосущее, мерзкое чувство страха.
Цепи высыпали к берегу реки. Голубые фигурки устремились к мосту. Огонь с той стороны сосредоточился на русских окопах.
- Пехота на мосту! Прицел больше два!.. - истошно орал он.
Телефонист, согнувшись в три погибели, передавал. Батарея отвечала редким огнем. Австрийцы по неуязвимому мосту и вброд перебрались на этот берег. Они приближались. Уже были видны пятна их лиц. Воздух прорезал свисток:
- Рота-а! За мной!
Солдаты полезли из окопов и, держа наперевес винтовки с примкнутыми штыками, утробно крича, бросились навстречу голубым фигурам. Антон и телефонист остались в окопе. Из ниши доносились стоны. Его снова охватил страх.
Австрийцы не выдержали штыковой контратаки, повернули назад, по мосту, прямо через реку - на тот берег. Наши солдаты на развернутых шинелях, держа за концы, несли раненых и убитых. Убитым оказался и ротный командир.
Снова ударили из-за реки пушки. Антон корректировал. Опять появились голубые фигурки и над окопами зазвучал свисток.
После третьей атаки пронеслось:
- Нема ахвицеров! И взводных выбило!.. Он передал по телефону:
- Рота осталась без офицеров. Услышал в трубке незнакомый резкий голос:
- А вы кто? Берите роту на себя. Продержитесь еще час.
Австрийцы начали выбегать из прибрежных садов, спрыгивать в воду, поднимая над головами винтовки.
- Пехота противника в квадрате двадцать пять - шестнадцать. Прицел сто... Огонь! - передал он на батарею и с отчаянной решимостью выхватил наган. - Рота-а! Приготовьсь!
К нему оборачивались. Багровые, грязные лица с налитыми кровью глазами. Он выждал, когда дистанция сократилась:
- Рота-а! За мной!
Стихия атаки подхватила его. Остервенила. Захлестнула. Этот бег навстречу смерти среди топота и рева такпх же бегущих пробудил некие извечные инстинкты, умножившие выносливость, обострившие зрение, придавшие всему его существу ловкость и изворотливость. Он стрелял в упор, увертывался, бессмысленно орал и, когда австрийцы показывали спины, уводил свою измочаленную роту назад в траншею. Он поднимал солдат в контратаку трижды, пока не появились на позиции офицеры-пехотинцы, присланные неизвестно откуда - из другого мира. В горячке этих схваток он не заметил, когда вырвало клок шинели и поранило плечо. Рана оказалась пустяковой ссадина, запекшаяся кровью.
- Дивизия отошла, - сказал ему подпоручик из вновь прибывших. - Через четверть часа смотаем удочки и мы.
Путко связался с наблюдательным пунктом:
- Пехота уходит. Что делать нам?
- Снимайтесь.
Он вылез из окопа и пополз рядом с телефонистом.
- Ну, прапор, с серебряной ложкой во рту вы родились! - встретил его на позиции штабс-капитан. - Только что побывал сам главкоюз [Главкоюз главнокомандующий Юго-Западным фронтом] Брусилов. Видел вас в деле. Представлены к "Георгию". Поздравляю. - Штабс-капн-тан не скрыл зависти. Потеребил седой ус. - Что ж, давайте знакомиться: Воронов Юрий Петрович.
Наступление австрийцев вскоре прекратилось. Русские дивизии зарылись в землю, опутали передовую колючей проволокой. И на батарее началось буднично-монотонное: оборудование позиций, изучение местности, ведение артиллерийской разведки, пристрелки, наряды, работы, огневая служба, занятия при орудиях. И бумаги, бумаги: ежесуточные донесения, записи в журнале боевых действий, сведения о состоянии чинов и лошадей, материальной части и боеприпасов, рапорты, ходатайства, представления... Путко втянулся в армейскую жизнь раньше, чем выбелило под солнцем и ветром его первого срока носки обмундирование и утратила блеск амуниция. На фронте, за "естественной убылью" производства быстры. Всего три месяца, а он уже подпоручик и командир полубатареи. Две недели назад их отдельную штурмовую сняли с Юго-Западного фронта и перебросили на новый, лишь изготовлявшийся к активным действиям, - Румынский. Прибыли, провели рекогносцировку, окопались. Наканупе Воронов уехал is начальнику артиллерии дивизии, оставив за себя на батарее Антона. И вот - первая жертва чужой земле. Белое лицо Кастрюлина с широко открытыми остекленевшими глазами...
Путко выбрался из хода сообщения и заскользил по траве вниз с холма, на ощупь перехватывая мокрые, секущие ветви кустарника. Позади посапывал Цвирка. Дождь зарядил еще сильней. В кромешной темени они забрали у основания холма вправо и скоро уткнулись в злой окрик:
- Стой! Кто идет?
Это было уже расположение Московского полка. В его порядках находилось четвертое орудие.
Опасения Антона оказались напрасными: хоть место болотистое, скользкая хлябь под ногами, но старый фей-срверкер выбрал позицию удачно: песчаный взгорок.
С той, австрийской, стороны вспыхнул, размывно про-рядил завесу дождя луч прожектора, поволочился по мокрому, в кочках лугу, по камышам и засверкавшей рощице, под прикрытием которой находилось орудие, прочертил полукруг и погас.
В блиндаже Путко достал карту-двухверстку, пометил на будущее расположение прожектора. Все в порядке, можно со спокойной душой возвращаться назад. Вот только нет фейерверкера... Кому передать его обязанности? Может быть, брату?..
- Где младший Кастрюлин?
- В дозоре, вашбродь.
- Замените.
От болота, с той стороны, где был выставлен секрет охранения, донеслись вскрики, шум возни. Застуженный голос орал:
- У-у, гнида! Зараз еще дам по шее! Шагай!
- Цвирка, погляди, что там? - приказал Путко. Вестовой выскочил. Быстро вернулся:
- Шпиёна-лазутчика спымали!
- Пусть ведут сюда.
Солдаты втолкнули в землянку малорослого мужчину.
- Гляжу, а ён преть прямком на мене! - взахлеб, громко начал объяснять, размахивая длинными руками, дозорный. Это и был Кастрюлин-младший, Петр. - "Стой! Ложись!" А ён, гнида, торчком торчит, не лягает! Ну, я ему!.. За братеню! У-у, мерзлая рожа!