Заговор - Страница 13

Однако красная точка не прислушалась к внутреннему голосу опытного Вайсзеккера и внезапно остановилась, а затем стала медленно сворачивать направо.

– Объект направляется к торговому центру.

Ситуация усложнялась. Существовало множество причин, по которым Клод Сейрак мог заехать в торговый центр, – еще одна попытка обнаружить «наружку», желание сменить машину, конфиденциальная встреча, а может, попросту хочет перекусить. Мало ли? А вдруг операция по передаче «товара» произойдет именно здесь?

Ошибаться нельзя. Если Клод выявит наблюдение, операция будет сорвана. И отпустить его на большее расстояние тоже рискованно – можно упустить продавца и сам момент контакта.

Что-то подсказывало Вайсзеккеру, что наступает развязка и медлить больше нельзя. Все мелочи, включая и зуд от проснувшейся экземы, отступили на задний план, в голове и теле появилась легкость, ощущение веселого азарта, как у гонщика «Формулы I», который закладывает последний опасный вираж, – сейчас он обгонит болид соперника и выйдет на финишную прямую.

Ради этих пьянящих моментов Вайсзеккер и обожал свое ремесло.

– Блокировать въезд в торговый центр. Приготовиться к захвату.

Хищные синие точки на экране устремились к мерцающему красным отблеском объекту и стали окружать его.

– Въезжает на паркинг, ищет место.

– Следовать за ним. Его контакт появился?

– Кажется, рядом затормозил джип. Но уверенности нет. Видим плохо.

– Сейчас будет осуществляться передача «товара». Не упустите. Сближение и захват, – жестко сказал Вайсзеккер и поморщился от боли. Экзема, словно изголодавшийся хищник, опять вцепилась в пораженную кожу.

Лутц не обратил внимания на боль и довольно улыбнулся. Можно вздохнуть с облегчением – через несколько минут операция будет завершена.

Но он ошибся.

Июль 2007 года,

Хорватия

Немецкая пара исполняла фокстрот в классическом стиле начала прошлого века. Дама в офисных очках и летних брючатах внимательно смотрела вдаль, чуть выше головы партнера. Он выглядел еще более сосредоточенным и, судя по шевелению губ, отсчитывал ритм: «Один, два, три. Поворот».

Прямые спины, механические движения.

– Не хочешь потанцевать? – спросил Питер.

– Только не здесь, – улыбнулась Валерия. – Не мой стиль.

– М-да, понимаю. Танцы как в фильмах про войну. Где-нибудь в офицерском клубе. Немцы почти не меняются.

– Ты слишком сурово их судишь. Посмотри, танцуют в соответствии со своими вкусами и желаниями. Много интеллигентных лиц. Музыка, правда, сама по себе. Но зато есть выбор. Это демократия, – возразила Валерия.

– Ну, если ты считаешь демократией возможность отплясывать кому как заблагорассудится, тогда я молчу.

Валерия опять улыбнулась. Питер нравился ей самым разным – нежным и жестким, задумчивым и агрессивно-решительным.

Выражение его лица, тон, манера говорить могли измениться в одно мгновение, но каждый раз это было естественным, без малейшей фальши. И вызывало ощущение теплой нежности и радости.

После их первой встречи в мае они почти не расставались. А вскоре появилась возможность взять отпуск, и Питер увлек ее на берег Адриатики, в свою любимую Хорватию. Они уже договорились, что этот отпуск будет «медовым месяцем наоборот». После возвращения они зарегистрируют свои отношения и обязательно обвенчаются.

Правда, Питер – католик, а она – лютеранка.

Впрочем, это не помеха. Валерия согласилась перейти под покровительство Римской католической церкви, хотя ее история внушала ей смутное беспокойство – мирные на вид доминиканские монахи были наследниками инквизиции, а иезуиты по-прежнему плели вокруг папского престола в различных уголках мира сложные и только им ведомые интриги.

Но чего не сделаешь ради любимого!

Разместившись в гостинице, переполненной немцами, русскими, итальянцами и зажиточными хорватами, Валерия и Питер в первый же день отправились в близлежащий город Пореч, он же римский Парентиум, итальянский Паренсо и немецкий Паренс.

Каждая эпоха оставила свой отпечаток – типично германские средневековые дома со ставнями, венецианские палаццо, византийская базилика шестого века. Город словно застыл на полпути между готикой и эпохой Ренессанса.

Валерия была в восторге. Она любила сосны и скалистые берега, прозрачное море и старинные улочки приморских городов. Всего этого было здесь в избытке, словно перенесенного из разных стран и эпох специально для нее.

Питер становился все ближе, и было трудно поверить, что знакомы они совсем недавно. «Мне нравится, как он говорит, улыбается, поворачивается, смотрит на меня. У нас одинаковая реакция на людей и жизненные ситуации».

Валерия с ужасом думала, что это сладкое наваждение вдруг испарится и вернется глухое одиночество. Она уже не могла представить свое существование без Питера. Это радовало и одновременно пугало.

«Он никогда не показывает отрицательных эмоций. Но это не значит, что у него их нет. Он их скрывает? Если сердится, то делает это как бы в шутку. Жалеет и бережет меня? Или прячет свои реальные чувства?»

Иногда Валерия ловила на себе внимательные взгляды Питера. Казалось, он изучает ее и задается теми же вопросами. Это предположение успокаивало Валерию. «Если Питер пытается понять меня и даже испытывает сомнения, это хорошо. Противно быть уже прочитанной книгой. Если все очевидно, то отношения неизбежно закончатся скукой и раздражением. Не знаю, как для него, а для меня это было бы трагедией».

Прогулки вдоль берега, солнце, великолепные пейзажи, соленый морской воздух и прохладная вода отвлекали от тревожных мыслей. А после бурного секса не хотелось ни о чем думать, а только со счастливой и немного растерянной улыбкой прижиматься к разгоряченному телу Питера и нежно гладить его, чувствуя, как вновь просыпаются страсть и желание.

«С ним я сбрасываю старую кожу. Мы такие одинаковые и такие разные. В нем есть качества, которых мне самой не хватает, – спокойный, рассудительный, мудрый».

– О чем ты думаешь? – спросил Питер.

– О тебе.

– После этого признания я скажу, что занимаюсь тем же: думаю о тебе. Потом выяснится, что думаем мы примерно одно и то же. И это будет абсолютной правдой. Бессмысленный разговор двух влюбленных. – Питер поднес руки Валерии к своим губам и поцеловал их.

«Не хочет, чтобы я обиделась. А на что обижаться? Действительно нелепый разговор».

– Знаешь мой главный недостаток? – спросила Валерия.

– Ты соблазняешь мужчин.

– Я хотела сказать о другом. Часто я думаю одно, а делаю другое. Бывает, что мне одновременно хорошо и страшно плохо. Это раздвоение личности?

– Тебе только так кажется. Любой человек испытывает разные эмоции. Побеждают те, которые оказываются сильнее. Это нормально. Проблема в том, что у многих людей и эмоций-то особых нет. Все ровно и гладко. Не за что зацепиться. Тоска! А ты – эмоциональна. И мне это очень нравится.

– Ты не понял. Если человек делает не то, что реально хочет, это и есть раздвоение личности. А ты цельный, последовательный, уверенный в себе. Ты знаешь, чего хочешь.

– Не уверен.

– Ты не хочешь меня? – капризно поинтересовалась Валерия.

– А вот в этом нет никаких сомнений, – признался Питер. – Иди ко мне, мое чудо!

– Валерия, сколько можно полоскаться в душе? Уже целый час. Мы опаздываем на ужин! – Всерьез проголодавшийся Питер Штайнер еще раз попытался перекричать шум падающей воды.

– Сейчас, уже скоро. Вода очень приятная. Мягкая, – сообщила Валерия.

– Умоляю, нельзя быть такой чистоплотной! Я умру от голода!

Питер вышел на балкон, с которого открывался умиротворяющий вид на бухту. По берегам высились здания гостиниц, на морской глади белели паруса яхт, на горе уже загорелся крест, установленный на колокольне Святителя Николая. Это современное сооружение вблизи было похоже на застекленную шахту лифта, однако в темноте благодаря умелой подсветке превращалось в подобие купола средневекового собора.