Заглянувшие в Бездну - Страница 72
А вот Ксении цветы нравятся. Она поливает их из маленькой зеленой лейки с длинным носиком. Гладит их листья. И все время улыбается. В пансионате она никогда не улыбалась. Ксения говорит, что «цветочки милые». «Милые» — что за дурацкое слово? Особенно когда его употребляют в отношении растений. Как цветы могут быть милыми? И, если есть милые цветочки, значит, могут быть и немилые? То есть мерзкие? Противные? Гадкие?..
Марина, одна из девушек, что приходит к нам, чтобы побеседовать, говорит, что цветы радуют глаз и создают хорошее настроение. Я этого не чувствую. Зато я чувствую, что с этими цветами что-то здорово не так. Вот только не пойму пока, что именно. Здесь очень многое кажется мне подозрительным. Да почти все. Все кажется ненастоящим. Сделанным лишь для того, чтобы одурачить нас. Взять ту же Марину. Девица утверждает, что она истинный альтер. При этом она вечно улыбается и смотрит вокруг широко раскрытыми лучащимися счастьем глазами. А где же затравленный взгляд, присущий любому альтеру? Она утверждает, что никогда не была в пансионате. Что ее привезли в этот поселок еще потенциальным альтером и уже здесь она прошла инициацию. Как-то с трудом в это верится. Почему одних альтеров держат под замком в пансионате, а другим позволяют спокойно жить в загородном коттеджном поселке? Где логика? Если альтеры, как говорил доктор Карцев, опасны для общества, их следует всех поголовно изолировать. Если же, как утверждают Марина и ее друзья, альтеры ни для кого не опасны, поскольку это всего лишь незначительное врожденное генетическое отклонение, вроде шестого пальца, так чего ради с нами возиться?
Мы здесь уже двадцать один день. И с каждым днем мне все труднее сохранять видимое спокойствие.
По прибытии нас всех поселили в одном большом двухэтажном доме. Каждого в отдельной комнате. Сказали, что это только на первое время. Так и нам будет легче адаптироваться, и врачам удобнее за нами наблюдать. Позже те, кто пожелают, получат собственные дома. Жилые комнаты располагаются на втором этаже. На первом — помещения общего пользования: большой обеденный зал, кухня, тренажерная, комната для прослушивания музыки, небольшая сауна. В каждой комнате имеются ванная с душем, телевизор, компьютер. Прочее, если что-то вдруг требуется, доставляется самое позднее через сутки.
Все стали меняться, буквально на глазах. У каждого появилось какое-то увлечение.
Так, например, Николай Несторович внезапно увлекся игровыми приставками. Дни напролет сидел, а чаще стоял напротив телемонитора и отчаянно размахивал руками, то отбивая теннисные мячи, то ловя каких-то птиц, летящих по экрану, то возводя здание из разбросанных повсюду разноцветных блоков.
Ольга Николаевна и Ксения вдруг вспомнили, что они женщины. Ольга Николаевна все свободное время проводила на кухне, обложившись кулинарными книгами и переводя кучу самых разных продуктов. Главное было не оказаться поблизости, когда она снимала очередное свое творение с огня или вынимала из духовки. Потому что в таком случае пришлось бы это пробовать. Не хочу сказать, что у Ольги Николаевны вообще ничего не получалось. Блинчики у нее получались очень даже ничего. Правда, сыроватые внутри. Салатики она тоже строгала неплохие. Гренки с сыром могла пожарить. В принципе, если бы она продолжала развивать свои кулинарные способности в этом направлении, все было бы хорошо. Просто замечательно. Беда была в том, что Ольга Николаевна увлеклась экзотическими кухнями. В которых ничего не смыслила. То есть абсолютно. Особенно опасным был период ее увлечения китайской и тайской кухнями. Названия большинства используемых в них ингредиентов ни о чем ей не говорили. Поэтому, ориентируясь по картинкам, она подбирала что-то похожее из того, что имелось под рукой. Мне как-то раз довелось отведать суп Том Ям в ее исполнении. Воспоминания об этой трапезе живы во мне по сей день. Особенно в моем желудке. Убедить Ольгу Николаевну в том, что она что-то сделала не так, было решительно невозможно. И помощь местных женщин, которые предлагали поделиться с ней секретами поварского ремесла, она решительно отвергала.
Увлечение Ксении было куда более безобидным. Она занялась шитьем. Что именно она шила, понять было невозможно. Ни одна готовая вещь из-под ее ножниц и иглы так и не вышла. Зато она с увлечением целый день что-то кроила и шила. Вручную и на швейной машинке. И на лице у нее сияла блаженная улыбка.
Прежде казавшиеся неразлучными Сил Силыч и Пал Палыч разминулись в своих интересах. Что оказалось полнейшей неожиданностью для всех, кто их знал. Пал Палыч увлекся спортом. Нет, сам он по утрам не бегал и железо не поднимал. Зато не мог оторваться от спортивного телеканала. Вскоре он уже знал имена практически всех спортсменов и их тренеров, был осведомлен об их достижениях и неудачах и, похоже, без особого напряжения держал в голове расписание всех турниров по всем дисциплинам на ближайшие полгода. Усатый доктор по имени Вениамин Павлович, регулярно осматривавший всех нас, высказал предположение, что Пал Палыч обладает феноменальной памятью. Но для того, чтобы убедиться в этом, требовалось пройти ряд тестов. Пал Палычу же не хотелось тратить на это время. Он просто взял колоду карт, один раз быстро пролистал ее и отдал доктору. После чего безошибочно повторил последовательность всех карт в колоде. И ушел смотреть очередную игру.
Сил Силыч увлекся политикой. Он только и ждал, когда же придет кто-нибудь из местных, чтобы обсудить с ним очередной законопроект, внесенный на обсуждение в Думу, или указ, изданный спин-протектором. Его аж трясло от нетерпения. Казалось, это его собственную судьбу решали законодатели. Которые, как я понял из слов местных, на самом деле вообще ничего не решали. Как это было возможно, я не уяснил. Но мне это было и не интересно. Поэтому я не стал вникать в подробности.
Единственный, кто не смог найти себе никакого занятия, был Виктор. Он целыми днями слонялся по дому, ненадолго останавливаясь то возле одного, то возле другого. Но, на что бы он ни смотрел, в глазах его сквозила безысходная скука.
Я же пытался занять себя чтением. Выбор книг в местной библиотеке, как и следовало ожидать, оказался не в пример богаче, нежели в пансионате. И это были только бумажные книги. По каталогу можно было выбирать и моментально загружать на специальные устройства для чтения так называемые электронные книги, о которых я прежде вообще не имел представления. Но мне пока хватало и бумажных.
В библиотеку я ходил сам — двери в нашем доме никогда не запирались. Местные сказали, что у них в поселке так принято.
— И что, я могу пойти куда угодно? — спрашивал я.
— Разумеется, — отвечали мне с улыбкой.
Но я чувствовал в этом какой-то подвох. Так ведь не бывает, чтобы каждый делал то, что хотел.
Зато книги в библиотеке были интересные. Очень интересные.
Особенно мне понравилась одна, называвшаяся «Мертвоград». Там про то, как в один прекрасный или не очень прекрасный момент реальность начала меняться, превращаясь в нечто совершенно невообразимое. И самое интересное, если раньше реальность была для всех одна, то теперь каждый как бы жил в своей собственной реальности — все зависело от некого информационного фона, в котором существовал человек. Быть может, книжка меня зацепила потому, что я и сам сейчас ощущал нечто подобное. Все, что происходило вокруг, можно было интерпретировать несколькими разными способами. Восприятие и оценка происходящего зависели от того, какой выбор сделан. Если бы я только захотел, то мог бы, как и все остальные, радоваться тому, что оказался на свободе. Если бы захотел. Но я не мог отделаться от мысли о том, что все на самом деле не так, как кажется. И «Мертвоград» только подтверждал мои опасения.
В этом поселке все было слишком хорошо для того, чтобы быть настоящим. Аккуратные домики, ровненькие заборчики, деревья, подстриженные так, что даже без листьев сохраняли форму, двери, не запирающиеся на замок, приветливые, вечно улыбающиеся люди… Да, точно, за все время пребывания в поселке я не видел ни одной мрачной физиономии, если не считать Виктора. Это было похоже на демонстрацию того, как здорово все могло бы быть, если бы только… Окончания фразы я не знал. Но чувствовал, что в этом-то и кроется подвох.