Заглохший пруд - Страница 12

— Запоминай их, вот они: «На закате жди…»

— «На закате жди…»

— «Никому не говори».

— «Никому не говори». Ой, а как же я передам их друзьям, если приказано никому не говорить?

— Детям можно. Только не оповещай взрослых.

— Я предупрежу. Это можно сделать в любой миг?

— Лучше будет если мы назначим день, точнее, вечер — если сказано «на закате»…

Вечерело. Пастух гнал стадо с пышных лугов, и хозяйки в накрахмаленных чепцах встречали у ворот своих звенящих колокольцами буренок и пеструшек. Маленькие мальчики прекращали свои дневные игры в пыли. В каждом доме за общим столом собиралась семья с отцом или дедушкой во главе.

Но эти давно наскучившие мирные картины не привлекали внимания Клауса, фантазия которого заранее опьянялась сиянием сокровищницы гномов. Целый день он провел в ожидании. То и дело взглядывал он то на большие стенные часы с кукушкой, то на солнце, и не раз ему казалось, что время — то самое время, которого вечно не хватало, чтобы выучить урок, — остановилось. Но зато едва солнце превратилось в большой красный шар, а небо побледнело, госпожа Дамменхербст не могла оттащить сына от распахнутого настежь окна.

— Ах, мама, милая мамочка, — уверял мальчик, стоя коленями на стуле и облокотясь на подоконник, — я впервые заметил, как пригожа деревня, где мы живем.

Госпоже Дамменхербст не оставалось ничего другого, как смириться с этой внезапно проявившейся привязанностью сына к родным местам.

— Людям, которые привыкли трудиться, некогда любоваться красотами природы, — наставительно произнесла она. — Ох, не доведет тебя до добра дружба с гномами! Хоть и много они для нас сделали — а все же я их боюсь.

Но вот наконец, когда чаша терпения бедного Клауса готова была переполниться, в той стороне, где черные ветви плакучих ив смыкались, образуя свод над зарослями осоки, небо запылало закатом. И в тот же миг зашелестела трава под окном.

— На закате жди, — произнес внизу скрипучий голосок, настолько тонкий, что слышать его способны одни только дети.

— Никому не говори! — радостным шепотом отозвался Клаус, выпрыгивая в окно, и уже с улицы закричал:

— Мама, я чуть-чуть погуляю перед сном!

— Только недолго, — крикнула в ответ от печи госпожа Дамменхербст. — Не то отец рассердится. О, эти дети…

Следуя за своим крошечным другом, едва заметным среди травы на обочине, Клаус быстро миновал деревенскую улицу, держа направление на закат. Очень скоро земля под его ногами стала пружинистой, а затем превратилась в густую, влажную грязь. Глаза у Фердинанда горели двумя зелеными искорками, напоминая загадочные болотные огни, которые завлекают путников в самое сердце непролазной топи. Сам он в полутьме был похож на низенький межевой камень, только этот камень очень быстро двигался. Отталкиваясь короткими плотными ножками, он ловко перескакивал с одной кочки на другую.

— Будь осторожен, Клаус! Следуй за мной, не сходи с тропы!

Но под силу ли было мальчику различить эту тропу, известную одним бородавчатым жабам, длинноногим аистам и гномам? Кажется, вдали слышались звуки, исходящие от других существ, кажется, он даже слышал своих товарищей — но не мог подойти к ним. Постепенно Клаус выбился из сил. Не раз под его башмаком тяжело чавкала трясина, разочарованная тем, что добыча ушла от нее. В конце концов Клаус почувствовал, что боится сделать даже шаг, и неподвижно застыл на месте. Вокруг простиралось царство темноты, и небо слилось бы с болотом, если бы не узкая алая полоска заката. Там, откуда он пришел, невозможно было различить ни одного светлого проблеска. Теперь Клаусу ни за что не удалось бы вернуться домой.

Страх пронял мальчика, и он заплакал.

— Где мы? Куда ты меня привел, гадкий гном?

В темноте он не мог видеть гнома, но отчетливо услышал его тоненький смех.

— Я не обманываю друзей. Мы на месте. Сокровищница ждет тебя, она хочет принадлежать тебе. Нужно сделать последнее усилие. Прыгай!

Собрав все свое мужество, Клаус сделал шаг вперед…

Он погружался долго — и на всем протяжении последнего пути его сопровождал голос, который не мог принадлежать Фердинанду и в то же время напоминал его:

— Ты получишь то, что не сможешь унести с собой, и тем не менее оно пребудет с тобою вечно — бедный мальчик, заслуживший наилучшую участь. О, людское племя! Оно никогда не научится разгадывать замыслы более древних и благородных народов. Но дети его так хороши, так трогательны, так… сладки… Вы никогда не повзрослеете — не благодарите же за это!

И Клаус, погрузившись до самого дна, когда жидкий торф залил все его легкие, внезапно обнаружил, что дышать ему и не требуется. Там, внизу, все было так странно, что он забыл о необходимости дышать. И в подземном царстве, возле замкнутого стеклянного гроба, содержавшего тело принцессы удивительной красоты, он нашел удивительные вещи, о которых рассказывается только в сказках.

Правда, иногда краем глаза Клаус замечал, что по верхней губе принцессы ползет улитка, и под ее слизью кожа сморщивается, расходится, обнажая длинные, как это всегда у черепа, зубы. Но в таких случаях он старался не приглядываться. Потому что если чересчур пристально приглядываться, неизвестно, что еще можно увидеть… И он снова возвращался к своим чудесным предметам, чтобы играть в них и не наиграться целую вечность.

Но если бы теперь к нему явились гномы, он бы их не узнал. Сбросив одежду человеческих представлений о них, они стали недоступны его восприятию, как только он, бездвижный и бездыханный, но сохранивший еще искру жизни, накрепко увяз в торфяном болоте. И торф пропитает его, и облепит, и сохранит — для нужд гномов. Часть друзей Клауса, а может статься, и он сам, претерпит изменения — в них заведутся личинки, из которых через определенный срок выйдут новые гномы — потому что лишь дети годятся для этого дела, только в них сияет частица первичной чистоты. А другие человеческие дети, застывшие в торфе, станут походной пищей, которая долго хранится и не портится, и, унося их на плечах, гномы подземными тропами двинутся снова в путь, прочь от этой деревни — по крайней мере, на ближайшие двести лет.

Только наутро, когда вся деревня заметалась, разыскивая пропавших детей, один уцелевший мальчик, дрожа и всхлипывая, рассказал о том, что гномы позвали детей на болото. Сам он дошел до края болота, но ему сделалось так страшно, что он предпочел вернуться… Он никогда больше не станет слушаться гномов!

Болото обшарили баграми, вопреки бесполезности усилий, но детей не нашли: чересчур плотные слои залегали на глубине. И ослепшие от горя, раскаивающиеся, что дали себя соблазнить золотыми погремушками, жители деревни сложили новую легенду о гномах, которая оказалась страшна — хотя и вполовину не так страшна, как истина.

В прошлом веке заглохший пруд, а точнее, неглубокую и крайне грязную лужу, засыпали и заасфальтировали. Теперь там пролегает цивилизованный автобан. Если случится вам проезжать через те места, советуем остановиться на автозаправочной станции, и, пока служащий перекачивает горючее в бензобак, отведать сосисок в придорожном кафе. Ручаемся, к ним вам подадут салфетку с изображением гнома! На этих сказочных существ вы наткнетесь также и на главной площади (чугун) и в лавке сувениров (пластмасса), и… где еще и в каком только материале вы их здесь ни встретите! В чем причина? Не допытывайтесь о ней у стариков: их память не простирается дальше последней войны. Спросите лучше детей. Из обрывков книжек, из рекламных галлюцинаций и непонятых мультфильмов они восстановят вам постоянно живые, то исчезающие, то снова всплывающие легенды о тайном народце, проводящем свой непонятный век в странствиях и перемещениях, цель которых они только изредка выдают людям — и снова исчезают.

Искусные и отвратительные, неправдоподобно жестокие и податливые на человеческую ласку, глядящие на человечество то алчно, то гневно, то с тихой снисходительной грустью…