Загадки Нострадамуса - Страница 12

– Что же это?

– Палаш времен Наполеона. По легенде, во время битвы император обменялся оружием с простым солдатом, защитившим его от удара русского гренадера. Позднее ножны палаша были украшены золотыми аппликациями и двумя золотыми львиными головами…

– А, уже интересно. А львиной головы из крупного рубина там не было?

– Шутите. Были два рубина по 40 каратов, закрепленных в пасти львов.

– Но на этот раз их не выламывали?

– Нет… Но я убеждена – заказывали в обоих случаях именно рубины.

– А почему не наполеоновское оружие?

– Интуиция подсказывает, что это не совпадение.

– Полагаете, заказчик рубинов пытается версией с похищением оружия увести следствие в сторону от верного пути?

– Да.

– Оставьте и эти слайды. Честно говоря, ни об одном из этих трех рубинов ранее ничего не слышал. Столь растущий интерес к ним именно сейчас, в августе 2008 года, объяснить не могу. Позвоните через пару дней, а лучше – через неделю.

– Так долго ждать не могу, поспешите.

Мобильник Людмилы Викторовны спел простенькую мелодию. Звонил муж, майор Петруничев, из МУРа:

– Срочно приезжай. Еще один рубин со следами крови…

«Были сборы недолги». Он перезвонил полковнику Корчмаренко, перенес назначенную встречу. Глотнул холодного зеленого чаю. Хмуро, без сожаления, но со скрытой печалью человека, которого лишили и так редкой радости, подумал: «Текила – она и в Мехико текила».

Несмотря на жаркий августовский день, было бы замечательно сидеть под дуновениями ветерка, создаваемого мощным вентилятором, прихлебывать из коротких стаканчиков текилу, ритуально слизывать соль с ложбинки у большого пальца левой руки, сосать неимоверно кислый зеленый лимон, какие только и продаются возле его дома в Филях. Самые кислые, еще со времен Советского Союза.

Развал Союза его сильно потряс. Даже больше, чем развал Конторы. Было как-то уж очень обидно. «Обманули, суки…» А потом было столько вранья, что во рту остался неприятный привкус, как наутро после паленой водки.

Если уж честно говорить, обида появилась еще раньше, когда в Конторе не поверили его шифровкам о готовящемся в СССР перевороте. Не он первый, не он последний, кому Контора в критической ситуации не поверила…

Обидно стало и тогда, когда его, опытнейшего разведчика, десять лет отсидевшего нелегалом «на холоде», в день достижения 60 лет попросили сдать удостоверение. Он знал, что Крюков, подписав приказ о его увольнении, – даже не в резерв, а в отставку – лишь шмыгнул носом.

Его помощник спросил:

– Может, что-то не так?

Председатель КГБ тихо произнес:

– Нет, почему же, все правильно.

– Вы его лично знали? – спросил помощник, несколько выходя за рамки сухой субординации.

– Нет, такого полковника я лично не знал.

– Его псевдоним – Куратор, – опять вышел за рамки принятого помощник, живший с Иконниковым в одном подъезде ведомственного дома в Филях.

– Кураторов у нас развелось много, а работать некому! – проворчал Крюков. И не ясно осталось – скаламбурил, что ли?

Особенно почему-то было обидно, что удостоверение отобрали прямо на вахте, как у не заслуживающего доверия. А между прочим он, как и все сотрудники силовых структур и правоохранительных ведомств, привык ездить в общественном транспорте бесплатно, по предъявлению удостоверения. И нередко в портмоне не было денег. Hе потому, что их вообще не было. Просто, когда открылась язва, перестал обедать в столовой и брал с собой еду из дома – творог, отварную рыбу. Потому и про деньги забывал. Так же вышло в тот злополучный день. Удостоверение изъяли, денег не оказалось, никого знакомых поблизости, а пешком в Фили с Лубянки далековато.

Выбрал, наверное, не лучшее решение. Надо было дождаться кого-нибудь из коллег и занять. А он, теребя рану и посыпая голову пеплом сгоревшей в эти минуты любви к Конторе, спустился в метро и уговорил дежурную пропустить его бесплатно.

Она пропустила. Но комментарий удивил:

– Что-то много вас сегодня на нашей станции забесплатно просится. Зарплату, что ль, задерживают?

Сколько он помнил, зарплату не задерживали никогда. Контора работала четко. И безжалостно.

От неприятных воспоминаний защемило сразу и сердце, и в районе язвы. Она как будто бы зарубцевалась, но временами о себе напоминала – если понервничаешь. Надо будет, – подумал Иконников, – съездить на Пехотную. Все этот знакомый адрес так и обзывали: «На Пехотной», добавляя: «новый корпус», хотя корпус был уже таким же старым, как посещавшие его ветераны Конторы… Оттуда, кстати, на трамвае можно минут за пятнадцать доехать до Строгино. Завтра суббота, и Гоша скорее всего будет дома. Лучше сначала с ним поговорить. Больше откладывать нельзя. А потом, в зависимости от разговора – может, и вообще не ехать в это «Бородино».

Интересно: Контора делилась, как слоеный пирог, на несколько различных структур, иногда, как ни странно, настроенных друг к другу враждебно. Ветераны же, независимо от принадлежности к разным главкам, сохраняли достаточно теплые отношения. Бывшие соседи в госпитале становились приятелями. Там он и познакомился и с Олегом Корчмаренко, который в былые годы служил в Управлении внешней контрразведки Первого главного управления КГБ, и с Гошей, который, наряду c работой в Генпрокуратуре, являлся начальником аналитической службы управления действующего резерва СПЕЦНАЗ ГРУ ГШ РФ «Р.О.С.А». С тех пор уже три года дружили.

– Здравия желаю, товарищ полковник, – окликнул его при выходе из подъезда сосед с первого этажа, полковник-ветеран из бывшего Пятого управления Мишка Селиверстов. Он был знаменит тем, что ухитрился, работая на Лубянке, то есть в штабе Конторы, почти двадцать лет, так и не дослужился до полковника. Потом уже, в результате какой-то сложной интриги, получил третью звезду перед выходом в отставку. Казалось, слово «полковник» у него в лексиконе самое любимое.

– Слыхал, полковник? Семенович в Америку летит.

– Это какой Семенович? – рассеянно спросил Иконников. – Из Управления «К», что ли, высокий такой, с черными усами?

– Ну, ты даешь, – опешил Селиверстов.

– Да почему мне должно быть дело до какого-то Семеновича? Ну, летит и летит.

– Ты врубись, полковник. Это же Семенович, самая фигуристая наша фигуристка. Ее в Голливуд пригласили, на главную роль. Сам Мартин Кэмпбел!

– Отстань, Мишка. Не знаю никакого Кемпбела, у меня своих проблем выше крыши. Внучка вон, студентка МГИМО, – на платном отделении. Хотя очень и очень способная девочка, одни пятерки были, и по языкам, и по всякой там кибернематике. А приняли только на платное. Для них девочка из такой семьи «не в пас», как говорится. Платите тугрики. А откуда их взять? С нашей пенсии? Только бы прожить. А ты заладил…

– Ну, ты чего завелся-то? – обиделся Мишка. – Она ж тоже не за свои деньги летит. Там какой-то наш миллиардер, в газете писали, съемки фильма проплатил. И настоял, чтобы Семенович играла главную роль. Она будет играть дочь миллиардера (уже американского), которую похищают ужасные отморозки. А роль того миллиардера будет исполнять уже сам наш миллиардер. Так что сейчас на страницах почти всех газет идет спор: придется Анечке сниматься в постельных сценах с секссимволом Америки Беном Аффлеком или нет.

– Скорее ей придется лечь в постель с самим миллиардером.

– Так он же по сценарию – ее отец, – удивился повороту сюжета Мишка.

– А сценарий здесь вообще ни при чем, – наставительно заметил Иконников и, прихрамывая, двинулся в сторону трамвайной остановки.

Зазвонил телефон… Гошa.

– Ты не собираешься ко мне заглянуть?

– Собираюсь. Только завтра. Если ничего не случится.

– А что может случиться с боевым офицером, да еще с Гераклом? Но все же ты себя побереги. И помни – я жду.

– Ну, друзья, давайте по порядку.