Загадка смерти. Очерки психологической танатологии - Страница 25

а) Самостоятельная ценность жизни: какому принципу следовать перед лицом этой проблемы? Если превыше всего человек и его душа, его интеллект, его неповторимое «Я», то индивидуальная жизнь каждого должна продолжаться так долго, как это только возможно. Даже полная страшных страданий жизнь ценнее и желательнее смерти.

б) Имеет ли человек право лишать другого, себе подобного, жизни, если тот даже просит об этом? Каждый должен сам решить для себя вопрос жизни или смерти. Обращаясь к другому с просьбой ускорить свое умирание, он, по существу, стремится переложить лежащую на нем ответственность на другого. В какой мере такое поведение можно считать зрелым с социально-психологической точки зрения? Может быть, с моральной точки зрения самоубийство все же предпочтительнее, чем эвтаназия? Ведь последняя в таком случае также есть самоубийство, но, так сказать, опосредованное, с помощью другого.

в) Есть еще один важный вопрос, касающийся уже личности врача: почему некоторые врачи соглашаются совершить эвтаназию, в то время как другие решительно отвергают соответствующие просьбы больного человека? Когда больной обращается к врачу с просьбой ускорить наступление своей смерти, врач переживает острый внутренний конфликт между высшей ценностью жизни человека, с одной стороны, и с желанием избавить его от страданий – с другой. Понятно, что принимаемое решение зависит от философских представлений и общего уровня морального развития личности врача.

Но имеет ли больной «право на смерть»? Позволительно ли просить врача ускорить наступление своей смерти, таким образом ставя специалиста. призванного лечить и спасать жизнь людей, в состояние тяжелого конфликта?

Сторонники активной эвтаназии считают: если больной, находясь в полном сознании и отдавая себе отчет о тяжести своей болезни, неизбежности боли, новых страданий и смерти, добровольно просит ускорить свою смерть, то какой свободный выбор следует уважать: ведь свобода воли и независимость личности – высшие ценности, доступные человеку. По их мнению, болезненному, «невротическому» отношению к жизни и смерти должен прийти на смену мудрый реализм. Вспомним, что В. А. Неговский назвал «ложным гуманизмом» всяческое стремление сохранить жизнь человека, который страдает и неспособен самостоятельно жить.

Сторонники этой точки зрения считают также, что продление жизни страдающего, неизбежно умирающего человека – это жестокость, выражение слепого догматизма, ошибочного представления о том, будто жизнь человека священна и нельзя на нее «поднять руку».

Но эта точка зрения, по моему мнению, только внешне выглядит гуманистической. Прежде всего возникает вопрос: в какой мере решение об ускорении собственной смерти является результатом свободного выбора, работы свободной воли? На процесс принятия решения влияет множество факторов, часть которых может не осознаваться. Больной может принять такое решение по разным причинам: по той причине, что нет людей, которые сопереживали бы с ним и заботились бы о нем; поскольку не желает стать обузой для других; может играть некоторую роль даже такое обстоятельство, как знание того, каким образом другие люди в прошлом, оказавшись в сходной ситуации, не ждали пассивно, а ускорили наступление собственной смерти. Очевидно, что перечисленные обстоятельства и факторы – внешние, социальные факторы, и если они оказывают влияние на принимаемое решение, тогда это решение нельзя считать выражением свободной воли человека.

Стоит вспомнить, что с просьбой ускорить свою смерть, т. е. осуществить над собой активную эвтаназию, к врачам обращались также некоторые выдающиеся личности, такие люди, которые знали эту проблему, размышляли над ней. Так, Зигмунд Фрейд после нескольких операций полости рта, находясь в тяжелом физическом и душевном состоянии, просил своего лечащего врача с помощью уколов ускорить свою смерть. Врач, насколько нам известно, отказался от участия в таком рискованном деле.

Как и следовало ожидать, наряду со сторонниками эвтаназии – активной и пассивной – есть много других врачей, для которых она аморальна и неприемлема. Активная эвтаназия несовместима с «клятвой Гиппократа», в которой есть такое выражение: я никому не дам то смертельное средство, которое он у меня просит, и не покажу такие средства, с помощью которых он может осуществить свое намерение умереть.

Действительно, как отмечают противники активной эвтаназии, способствуя ускорению наступления смерти человека, врачи тем самым способствуют снижению уровня моральной ответственности медицинских работников. Активная и даже пассивная эвтаназия может деморализовать также больных, ослабив в них волю к борьбе за свою жизнь и здоровье. Она приведет к увеличению числа смертельных случаев вследствие ошибочной диагностики.

Однако я считаю, что решение всех этих конкретных медицинских, а также моральных и психологических проблем и конфликтов обусловлено тем, как решается проблема судьбы человеческого духа, его «Я» после смерти тела. Поскольку люди с различными религиозными и философскими взглядами по-разному решают эту проблему, то естественно, что и эвтаназию тоже они не могут оценить одинаковым образом. Эту задачу следует специально обсудить еще раз после изложения всего того, что нам стало известно в последние годы о судьбе «Я» умирающего человека.

Исследование процесс умирания терминально больных людей по существу привело Э. Кюблер-Росс к заключению, что пассивная эвтаназия приемлема. На конкретных примерах двух больных раком и умирающих лиц – Р и У – она показала, что даже тогда, когда умирающие уже перешли в стадию принятия неизбежности смерти и смирения и приближаются к неминуемой смерти, ожидания и поведение их родственников и врачей могут быть противоположными. Это не способствует тому, чтобы эти больные смогли спокойно умереть. Эти люди постоянно напоминают больных об их обязанностях, их связях с другими людьми. Многие родственники умирающих людей производят давление на врачей, требуя от них использовать все возможные средства для продления жизни их близких людей.

Однако Э. Кюблер-Росс показала, что многие из этих родственников – супругов, сыновей и дочерей и т. д. – исходят не из потребностей умирающих людей, а из собственных потребностей. Они плохо понимают состояние умирающих людей. Умирающий уже осознает, что у него нет шансов на улучшение состояния, он желает, чтобы его оставили в покое, а между тем близкие люди говорят о вылечивании, о том, что вскоре он вернется домой, будет работать и т. п. Такие родственники часто пользуются механизмом отрицания реальности, нередко же – механизмами вытеснения и подавления.

Так, Р. – 50-летний мужчина, больной раком, не только знал о том, что у него нет спасения, но и выразил желание «спать, спать и спать…», поскольку каждое пробуждение ото сна для него было ужасно мучительным делом. И не только потому, что он страдал от болей и слабости, а скорее всего по психологическим причинам: он вспоминал о своих неисполненных обязательствах перед близкими людьми, о постоянных упоминаниях своей жены об этих обязанностях, о необходимости лечиться, подвергаться все новым обследованиям и т. д. В бодрствующем состоянии он только страдал. Он был готов разрывать все свои связи с этим миром, не ему не позволяли совершить полный переход в последнюю стадию умирания и уйти из этого мира.

Исходя из подобных фактов Э. Кюблер-Росс пришла к некоторым выводам, которые непосредственно касаются проблемы пассивной эвтаназии. Целесообразно ли предпринимать усилия для лечения таких больных? С помощью разных лекарств, витаминов, антидепрессантов, психотерапии и других средств можно добиваться некоторого продления жизни человека. Но надо ли действовать таким образом? «Я слышала больше проклятий, чем слов благодарности за подобный выигрыш времени – отмечает она, – и я повторяю свое убеждение, что больной имеет право умирать в мире и с достоинством. Его нельзя использовать для удовлетворения наших собственных потребностей в то время, как его потребности противоположны нашим»[52].