Загадка Эндхауза - Страница 4

Сыр был давно съеден, а Пуаро все еще сидел за столом. Однако стоило той компании покинуть ресторан, как он тоже направился к выходу. Они как раз усаживались за стол в салоне, когда Пуаро подошел к ним, по-военному четко печатая шаг и, обращаясь прямо к Ник, сказал:

– Мадемуазель, на одно слово, прошу вас.

Девушка нахмурилась. И неудивительно. Она явно боялась, как бы этот чудной маленький иностранец не навязался в компанию к ней и ее друзьям. Я даже невольно ей посочувствовал. С видимой неохотой она сделала шаг в сторону.

Однако неудовольствие сменилось на ее лице удивлением, едва она услышала торопливый шепот Пуаро.

Тем временем мне самому было очень неловко стоять рядом без всякого дела. Выручил меня капитан Челленджер: он тактично предложил мне сигарету и обронил какое-то незначительное замечание. Обменявшись оценивающими взглядами, мы почувствовали симпатию друг к другу. Мне даже показалось, что я куда ближе ему по духу, чем другой мужчина в их компании, которого я смог наконец рассмотреть. Высокий, светловолосый, элегантно одетый молодой человек, с крупноватым носом, в остальном красивый до безобразия. У него были надменные манеры и голос уставшего от жизни человека. А еще он показался мне чересчур лощеным, и это вызвало у меня особую неприязнь.

Затем я перевел взгляд на женщину. Сидя напротив меня в большом кресле, она как раз сбросила шляпу. Внешность у нее была необычная – утомленная мадонна, вот как хотелось ее назвать. Очень светлые, почти совсем белые волосы были разделены на прямой пробор и собраны узлом на шее, прикрывая уши. Бледное, измученное лицо было на удивление привлекательным. В светло-серых глазах с расширенными темными зрачками застыло выражение отстраненности. Ее взгляд был устремлен прямо на меня. Вдруг она заговорила:

– Присядьте, пока ваш друг не закончил с Ник.

Она говорила словно через силу, с притворными и вялыми интонациями, но ее голос, медлительный и плавный, покорял своей красотой. Мне показалось тогда, что я в жизни не видел человека столь же уставшего, как она. Уставшего не телом, а душой, словно убедившись в том, что все в мире бессмысленно и пусто.

– Мисс Бакли любезно помогла моему другу, когда он подвернул лодыжку сегодня утром, – объяснил я, принимая ее предложение.

– Ник рассказывала. – И она опять посмотрела на меня словно издали. – Надеюсь, теперь с его лодыжкой все в порядке?

Я почувствовал, что краснею.

– Да, обошлось без растяжения, – ответил я.

– А! Что ж… я рада, что Ник хотя бы это не выдумала. Знаете, она так виртуозно лжет, прямо божественно… Такое умение – настоящий дар небес.

Я не знал, что ответить. Мое замешательство, кажется, забавляло ее.

– Ник – моя старинная подруга, – сказала она, – но, по-моему, лояльность – утомительная добродетель, вы так не считаете? Сохраняется преимущественно у шотландцев – как их традиционная бережливость и привычка соблюдать день воскресный. Но Ник ведь лгунья, правда, Джим? Изумительная история про то, как у ее машины отказали тормоза, – Джим потом посмотрел и сказал, что с ними все в полном порядке.

Светловолосый густым баритоном подтвердил:

– Я кое-что понимаю в машинах.

И он повернул голову к окну. Снаружи среди других автомобилей особенно выделялся один: длинный, красный. Казалось, таких длинных и таких красных авто вообще не бывает на свете. Его вытянутый металлический капот так сиял полировкой, что глаза слепли. Превосходная машина!

– Это ваш автомобиль? – спросил я, повинуясь внезапному импульсу.

Он кивнул:

– Да.

Я с трудом поборол искушение сказать: «Сразу видно!»

Тут к нам как раз присоединился Пуаро. Я встал, он взял меня под руку, коротко кивнул всей компании и торопливо поволок меня прочь.

– Все устроено, друг мой. Мы навестим мадемуазель в Эндхаузе в половине седьмого. К тому времени она уже вернется с прогулки на автомобиле. Да, да, вернется обязательно, живая и здоровая.

Его лицо выражало волнение, в голосе звучала тревога.

– Что вы ей сказали?

– Испросил ее согласия на беседу со мной – и как можно скорее. Сначала она не хотела соглашаться – и неудивительно. Она думала – я прямо видел, как мысли мелькали у нее в голове: «Кто он, этот коротышка? Грубиян? Выскочка? Кинорежиссер?» Будь у нее возможность отказаться, она сделала бы это, но я не дал ей шанса, – когда вас застигают подобной просьбой врасплох, легче ответить согласием, чем наоборот. Она сказала, что будет дома к шести тридцати. Ça y est![18]

Я рискнул заметить, что тогда все, кажется, в порядке, но мое замечание не встретило одобрения. Пуаро нервничал, как та самая кошка на раскаленной крыше. Весь день он ходил туда-сюда по нашей гостиной, бормоча что-то себе под нос и переставляя с места на место безделушки. Когда я заговаривал с ним, он только отмахивался от меня и тряс головой.

Едва стрелки часов показали шесть, мы вышли из отеля.

– Невероятно, – заметил я, когда мы спускались с террасы. – Пытаться застрелить кого-то в саду отеля… Только сумасшедший мог пойти на такой риск.

– Я с вами не согласен. При одном условии это вполне безопасное мероприятие. Начать с того, что по саду никто не гуляет. Люди в отелях похожи на стадо овец. Здесь принято сидеть на террасе с видом на море – eh bien, все сидят на террасе и смотрят на море. И только я, единственный оригинал, выбираю террасу с видом на сад. Но даже я ничего не вижу. В саду есть где укрыться, вы ведь не могли не заметить: деревья, группы пальм, цветущие кусты. Кто угодно мог спрятаться среди них и, никем не замеченный, подождать, когда мадемуазель пройдет мимо. А она обязательно должна была пройти этим путем. Идти от Эндхауза по дороге куда дольше… Мадемуазель Ник Бакли наверняка из тех, кто всегда опаздывает, а потому выбирает самый короткий путь!

– И все равно он сильно рисковал. Его могли увидеть, а стрельбу трудно выдать за несчастный случай.

– Несчастный случай тут ни при чем.

– То есть?

– Так, небольшая догадка. Она может подтвердиться, а может, и нет. Не будем пока о ней; вернемся к тому, о чем я говорил раньше, – к главному условию.

– Каково же оно?

– Вы и сами могли бы назвать мне его, Гастингс.

– Ни в коем случае не хочу лишать вас удовольствия блеснуть умом за мой счет!

– О! Какой сарказм! Сколько иронии! Что ж, пожалуйста: условие прямо-таки бросается в глаза – мотив убийства наверняка не очевиден. Будь оно иначе – вот тогда это действительно был бы риск! Люди стали бы говорить: «Интересно, уж не сделал ли это Такой-то? Где находился Такой-то, когда раздался выстрел?» Нет, убийца – потенциальный убийца, точнее говоря, – в данном случае не очевиден. И вот почему я так боюсь, Гастингс! Да, сейчас я очень боюсь. Я успокаиваю себя. Я говорю себе: «Их четверо». Я твержу: «Ничего не случится, пока они все вместе». Я повторяю: «Только безумец пойдет на такой риск!» И все равно мне страшно. Эти «несчастные случаи» – я хочу знать о них всё!

Он резко отвернулся.

– Еще рано. Пойдемте по дороге. Саду все равно нечего нам предложить. Давайте осмотрим кружной путь к Эндхаузу.

Дорога вывела нас из главных ворот отеля направо и повела вверх по крутому холму. К вершине она сужалась, а на изгороди мы увидели объявление: «ТОЛЬКО К ЭНДХАУЗУ».

Мы пошли по тропе; через пару сотен ярдов она сделала крутой поворот, и мы оказались у покосившихся подъездных ворот, которые явно не мешало бы покрасить.

За воротами, справа от входа, была сторожка. Она пикантно контрастировала с воротами и заросшей травой подъездной аллеей. Небольшой садик вокруг сторожки был безупречно ухожен, оконные рамы и ставни сияли свежей краской, за стеклами висели яркие чистые занавески.

Какой-то человек в линялой норфолкской куртке трудился над клумбой. Едва ворота заскрипели, он выпрямился и поглядел на нас. Это оказался мужчина лет шестидесяти, шести футов росту, могучего телосложения, с обветренным лицом. Он был почти лыс. Его живые голубые глаза сверкали лукавством. Мужчина показался мне добрым малым.