Загадаю Тебя (СИ) - Страница 4

– Дед! – смотрю на него выразительно.

– Не могла до юбилея дотянуть? Ишь ты!

– Перестань.

– Старая коза, управилась! Забрала безвозвратно мои нервные клетки с собой на тот свет! – заводит старые песни о главном.

– Ну всё, ладно тебе.

Знает, что не одобряю, когда плохо отзывается о бабушке.

Вы не подумайте чего дурного. Свою жену Корней Степанович любил. Однозначно сильнее, чем ненавидел.

– Парень пришёл в себя. Пойду гляну, как он там, а потом займусь готовкой.

– Ты сперва поясни, как оказалась на дороге, Ольга.

Ох, этот угрюмый взгляд мне знаком.

Разозлился. Как и предполагалось.

– Я скатерть новую купила, – виновато склонив голову, признаюсь сразу. – Не хотела больше тратить твои деньги. Чего там той пенсии…

– Додумалась! В метель. С санями. Пешком. Одна. Восемь километров, – бьёт себя по лбу. – Ты в своём уме, Миронова?

– Восемь? До Ипантеевки? – удивлённо переспрашиваю. – Я думала, где-то четыре-пять. Ах вот почему я так долго шла…

Возводит глаза к потолку.

– Кретин ты мой, топографический! Вся в мать! Та однажды тоже удрала в Ипантеевку на дискотеку. А потом пешком оттуда шоркала. На пару с Калининой приползли к утру. Перепуганные, в слезах-соплях. Дуры! Устали идти. Залегли ночевать в лесу и чуть не стали завтраком для медведя.

– Ого…

– Вот тебе и ого! Мозг включать надобно! – раздражается всё больше.

– Я ж почти дошла. Не ругайся!

– Дошла она… Ремня получишь и весь разговор! – грозится по-старинке.

Бывало уже, обещал им отхлестать, но ничего такого, конечно же, не делал.

– Что в голове, Оля? Ты могла замёрзнуть или стать мишенью для этого хулиганья!

– Я же здесь, – мягко успокаиваю.

– Они тебя видели? – хмурится, отчего морщинки кажутся ещё глубже.

– Нет. Их пятеро было. Я трусливо спряталась за деревьями.

– Спасибо, хоть на это сподобилась!

– Дед… – лезу обниматься, несмотря на то, что он этого не любит. – Прости.

– Совсем обо мне не думаешь!

– Думаю. Думаю всегда. Ты же самый близкий для меня человек! – целую в щёку.

– Не слюнявь, Олён, – бросает недовольно. – Пошли поглядим, оклемался мажор или нет. Щас придумаем, как благодарить нас будет. За спасение.

– Ты чего! – возмущённо на него зыркаю.

– А чего? – потирает рукой поясницу. – Коля сказал, что его мерен лямов семь стоит. Потому и позарились на него ипантеевские. Куш решили сорвать. Новогодний.

– С каких пор дядя Коля у нас в иномарках разбирается? – цокаю языком. – Всю жизнь на отечественном авто ездит.

– Да тут и разбираться нечего. На морде написано, что он из этих.

– Из каких?

– Из тех, кто поближе к кормушке, – поясняет, шагая вразвалочку. – Поди сын какого-нибудь вора-олигарха.

– Дед…

– Откуда такая дорогая машина у сопляка? – сощурив один глаз, продолжает невозмутимо.

– Ну, во-первых, на морде у него написано только то, что его жестоко избили. А во-вторых, совсем неважно, кто он и чей сын. В эту минуту он просто человек, пострадавший по воле случая, – топаю за ним следом.

– Ээ, пострадавший! Мы идём к тебе! – сообщает громко. – О, Оль, а давай в заложники его возьмём? Пусть выкупают.

– Шутник ты у меня, дед, – качаю головой.

– Нате-здрасьте…

Останавливаемся на пороге.

Парень лежит, отвернувшись к стене. Одеяло натянуто по самые уши. Дышит, что немаловажно. Это можно распознать по мерно вздымающейся спине, если присмотреться.

– Ещё и свет на него впустую тратим, – ворчит дедушка и, протянув руку, щёлкает выключателем. – Между прочим, с первого числа опять тариф увеличивают. Скоты!

– Давай оставим его, пусть поспит, – аккуратно прикрываю дверь, чтобы не шуметь. – Зуля придёт, разбудим. Всё равно мы с тобой не врачи и ничем толком помочь не можем.

– Эта ведьма опять сюда явится?

– Да. Отвар принести обещала.

– Ой, мутная баба!

– Ну почему же?

– Взгляд, как у ядовитой змеюки. Глядит в самую душу. В нутро. Бабка твоя вот точно также на меня смотрела, когда пыталась выяснить, куда премию с завода дел.

Хохочу.

– Укладывайся. Надо растереть поясницу, да готовится к новогодней ночи, – снимаю с холодильника пузырёк. Через мутное стекло даже цвета содержимого не видно.

– Оливье и Шуба должны быть на столе, – тем временем наставляет он. – И та рыбная хрень.

– Бутерброды с горбушей. Сделаю, – выливаю на ладонь маслянистую жидкость.

– И беруши мои найди. Опять будешь Огонёк свой дурацкий смотреть. Заткну хать уши.

– Какой ты противный! Праздник ведь! Не смотреть же нам сегодня Охоту и рыбалку, дед? – активными массирующими движениями распределяю жидкость.

– А чего нет? Охота и рыбалка куда интереснее.

– Да уж конечно!

– Клянусь, вот как включала твоя бабка-мозгосос в девяностые эту дичь, так с тех пор ниче и не изменилось. Всё те же холёные, зажравшиеся рожи. Потише ты, Оля! – кряхтит, ойкнув.

– Перестань про бабушку говорить худо!

– Защитница отыскалась, – фыркает он. – А ты вот знаешь, что она тебя роняла? – огорошивает с ходу. Как умеет.

– Это многое объясняет, – поджимаю губы.

– Я вот, никогда не ронял тебя, Оль. Ни разу!

– Спасибо.

– Как с цацей с тобой вечно носился!

– И носишься восемнадцатый год. Я тоже люблю тебя, дед.

– Чё эт «тоже»? Я ничего такого тебе не излагал, – отрицает невозмутимо.

И вот вроде понимаю, обижаться не стоит. Знаю же, что любит, но хотелось бы… снова услышать эти слова. Испытываю какую-то нездоровую потребность. Бабушка, кстати, царство небесное, часто говорила, что любит. А теперь вот никто не говорит…

– Готово. Вставай, – отхожу в сторонку, вздыхая.

Богдан

Кто-то настойчиво, но осторожно меня будит.

Перекатываюсь на спину и тут же морщусь, потому что в области рёбер болит просто чудовищная.

Трещина? Перелом?

Какого…

В последующие несколько секунд понимаю, что болит тупо всё тело. Но сильнее всего голова. По ощущениям туда на пмж подселили дятла и заставили круглосуточно стучать клювом мне по мозгам. Именно так это чувствуется.

– Выпей.

Фокусирую взгляд на человеке, стоящем около меня.

Это точно не девчонка, которая мне снилась. Это какая-то женщина, одетая в золотистое платье. Цепкий, пристальный взгляд обращён ко мне. Чёрные волосы собраны в высокую причёску, на лице броский макияж в тёмных тонах, на шее и руках обилие массивных украшений: цепочки, многочисленные браслеты и кольца.

– Пей, драго [1], – прикладывает к моему рту стакан.

Не знаю, что там, но на вкус – редкостная дрянь.

– До дна. Тебе полегчает, – помогает принять содержимое вовнутрь.

Зачем я это делаю – непонятно. Не могу объяснить.

– А теперь спи, – укрывает одеялом и произносит что-то на неведомом языке.

В какой-то момент я снова отключаюсь, проваливаясь в беспокойный сон.

**********

Последующее пробуждение происходит через неопределённый промежуток времени.

Снова открываю глаза. На этот раз в полутьме медленно осматриваю комнату, в которой нахожусь. Цветочный принт на обоях. Массивный шкаф в углу. Большое зеркало с тумбой у окна. Кровать, на которой лежу. Ковёр на стене.

Ковёр на стене! Чё?

С минуту на него таращусь. Хоть убей, не узнаю окружающие текстуры и ландшафт. От слова совсем. И это жёстко озадачивает…

Заставляю себя оторвать голову от мягкой подушки и принять сидячее положение.

– Твою ж… – зажмуриваюсь и хватаюсь за рёбра.

Вот же гадство.

Стиснув зубы, терпеливо жду, пока боль хоть немного утихнет. Попутно рассматриваю белоснежных оленей на рукаве свитера.

Это не мои олени! Не мой свитер!

Откидываю толстое одеяло в сторону. Опускаю ноги вниз.

И штаны не мои. Ну и расклад. Что за грёбаный розыгрыш?

Встаю с постели. Не с первой попытки. Потому что башка не только трещит, но ещё и кружится, как после самой лютой карусели.