Загадать и принять (СИ) - Страница 34

Дома теплый чай. Сережка пошел сразу в душ. Данко сидел убитый. Молчание давило плитой.

— Он мне смску прислал, что помощь нужна. Сказал, где их найти можно было. Я сорвался, а уже в дороге позвонили, сказали, что их везут в больницу. Я на полчаса раньше тебя приехал, — сказал Данко. — Он перед ним прыгнул под поезд. Они на рельсах стояли.

— Что они там забыли на этих рельсах? — спросила я.

— Пашка предложил встретиться. Я как раз в кино хотел пойти с Сашкой и Лешкой, а тут Паша звонит, — Сережа зашел на кухню. Он говорил спокойно. Словно ничего не произошло. Шок? Скорее всего. — Голос у него был убитый. Я сразу понял, что чего-то случилось. Рванул к нему. А он попрощаться хотел. Извиниться, что такой слабый. Я начал время тянуть. Хотел дождаться, когда Данко приедет. Он нашел бы, что сказать. А Пашка начал жаловаться на мать. На то, что она его не понимает. На проблемы с учебой. Он завалил контрольную. И не одну. В итоге у него тройка по физике выходит. Тетя Света это ему бы не простила. Она хотела, чтоб он отличником был. Понимаешь мам? Я ему пытался объяснить, что это все временно. Что ему еще два года доучится, а там можно в техникум уйти. Не будет такой опеки от тети Светы, только он слышать ничего не хотел. Не было сил ждать все это время. Понимаешь, мам, он устал. Думал, что если будет деньги зарабатывать, то она поймет, что он вырос. А тетя Света все ему про учебу, как в первом классе говорила и за учебники сажала. Я его вроде уговорил подождать. Сказал, что он у нас может пожить. Пашка согласился. Мы домой пошли, а он как рванет в сторону поезда. Поезд остановиться не успел. Откуда-то люди подошли. А вначале казалось, что мы там одни. Вызвали скорую, а я все пытался кровь остановить. Пашка сразу сознание потерял. Врачи сказали, что от болевого шока. Разве тройка стоит этого?

— Нет. Не стоит, — ответила я.

— А я раньше думал, что это смысл жизни. Ничего не волновало, кроме этих цифр. А ведь цифры — это неважно. Я же не помню свои отметки в первом классе, так почему я должен запомнить оценки в седьмом классе и вспоминать о них через десять лет? — спросил Сережа. — Как знания применить — нужно знать. Рассчитать путь до места, поменять розетку и не устроить замыкание. А зачем мне помнить о тройке за контрольную? Это же глупо. Для Пашки оценки были важны. Это как культ. Когда только о них и думаешь. Все мысли о пятерки в четверти. Так не должно быть. Глупая ведь смерть. Ни о чем. Из-за тройки, из-за ссоры с девушкой, которая жаловалась, что они почти не общаются. Плюс он не смог выполнить заказ из-за того, что тетя Света не разрешила. Она тогда компьютер выключила. Так девушка Паши сказала, что он необязательный. Понимаешь, мам? А как он мог сделать, если обстоятельства были против него? Глупо вышло. Глупая смерть. А у меня не получилось ему это объяснить. Я пытался.

Он сидел, обхватив голову руками. Закат заглянул на кухню. День подходил к концу. А на меня накатили воспоминания, как мы въехали в эту квартиру. Как Пашка и Сережа не хотели спать ложиться, чтоб не упустить встречу с Дедом Морозом, как они дрались и мирились. Мы же жили одной семьей. Пусть немного странной, сумбурной, но семьей. А как летом мы ходили купаться все вместе. Был такой день, когда у нас отпуск и выходные совпадали. Мы брали со Светой детей и шли купаться. Или в парк. А как Пашка испугался лошади, а Сережа его уговаривал, что они нестрашные, правда, сам спрятался за меня, когда лошадь сделала шаг в его сторону. Утренники в саду. Первый класс. Дни рождения, подарки, которые были такими желанными для детворы, а нам со Светой стоили как новые куртки и сапоги. Ничего, починили и так ходили, зато детвора с ума сходила, получив желанную железную дорогу. Когда все пошло не так? Мы же их растили не для этого? Не для того, чтоб Пашка так закончил свою жизнь.

— Я завтра в школу не пойду.

— Завтра никуда не пойдем, — согласилась я. — Я отгул взяла.

— Никак не могу понять, почему у меня не получилось? — спросил он.

— Потому что тебе лет мало. Потом слова придут. Не сейчас, — ответил ему Данко.

— Сереж, может успокоительное дать? — предложила я.

— Не надо. Я пока подумаю. Просто подумаю, — ответил он. Налил себе чай в кружку и ушел к себе.

— Не хочу оставлять его одного. Мало ли что в голове щелкнет, — сказала я. Хотела следом пойти, но Данко остановил.

— Не сейчас. Отойдет, тогда и подойди, — сказал Данко. — А вот успокоительного сама выпей.

— Не могу во все это поверить. Света…

— Все в шоке. Это понятно. Не может же она себя обвинить. Вот и ищет виноватых, — ответил Данко. Он поморщился. — Хотя мы все виноваты. Каждый о своем думал, о своих проблемах, вот и недоглядели.

— Я пыталась со Светой поговорить. Мы как раз обсуждали оценки детей, когда ты позвонил. Из-за проблем с Димой она решила, что вся ее надежда на беспечное будущее — это Пашка.

— А я не могу ее в этом осуждать. Вы с ней через многое прошли. Работали, во многом себе отказывали. Конечно, хочется, чтоб хоть когда-то все это закончилось. Не повезло с личной жизнью, так хоть пусть повезет в детях. Должен же быть хоть какой-то выхлоп от этой жизни. Карьера загублена, потому что все время было потрачено на детей. Молодые годы ушли, так пусть ребенок заплатит за все лишения матери деньгами. Пусть он работает, а мать будет отдыхать хотя бы под старость, — сказал он. — А если посмотреть какие-нибудь истории, где ребенок вырос, вышел в люди, а потом заботился о матери, которая ему помогла на ноги встать, так в голове и рождается план о хороших вложениях. Можно накопить денег и открыть вклад, чтоб потом жить на проценты. Но как поверить государству, когда несколько раз все сбережения граждан улетали в трубу? Можно квартиру купить и сдавать ее. Опять же, хороший заработок. Но что квартира, по сравнению с сыном-бизнесменом? Он может и две квартиры купить. Нужно его только правильно настроить, мотивировать. Нужно его выучить, устроить в хорошую школу, нанять репетиторов и заставить поступить туда, куда нужно маме. А еще надо за вкладом следить, чтоб ни одна девица на него не покусилась. А то, как же, уведет еще, заставит работать на себя. Куда тогда деваться бедной маме?

— Неправда все это. Я тебе уже говорила, что для ребенка хочешь самого лучшего. Не хочешь, чтоб он связался с плохой компанией, чтоб в жизни чего-то добился, чтоб аферистка не окрутила и сердце не разбила…

— Смешно это слушать от людей, которые сами ничего не добились в жизни, от тех, кто не может счастья в руках удержать, но при этом знают, как лучше жить другому человеку. Эль, никто не знает, что хорошо другому. Мы ведь разные люди. Все разные. Дети они ведь тоже люди. Как и женщины. Все имеют право на ошибки и победы. На любовь и ненависть. Вроде мы такие взрослые, законы знаем, а почему-то забываем о них, когда сталкиваемся в реальности с моментами, чтоб их применить. Я не могу судить, что для тебя лучше в этой жизни. Я не знаю, чем закончатся наши отношения. Мы ведь разные с тобой. Но мы можем прожить всю жизнь вместе и старость встретить, а можем через месяц разбежаться из-за какой-нибудь глупой ссоры. Я не знаю, каким вырастит Сережа. Он сложный парень. Может и тихий, на первый взгляд, но в душе у него спрятан вулкан. А прорвется ли этот вулкан или он его сможет усмирить, я не представляю. Но можно попробовать помочь нащупать дорогу, по которой стоит идти. Показать варианты. Не насильно тащить на нее, а показать. Или я ошибаюсь? Или надо ломать человека? Подстраивать его под себя, под свои мечты?

— Ты прав. Только это со стороны все видно, а когда сталкиваешься в семье, то материнская любовь, ответственность и амбиции затмевают логику и разум.

— Эль, но почему нельзя реализовать самому свои амбиции? Почему надо возлагать на кого-то надежды? Это как я хочу построить дом, поэтому я заставлю тебя устроиться на две работы и копить, отбирать на него всю твою зарплату, а сам буду работать пять дней в неделю по восемь часов, потому что меня моя работа устраивает. Или я не могу найти другую. Но ведь это моя мечта о доме. Значит и мои проблемы. Так и здесь. Хочешь денег — так заработай. Не можешь — так умерь свои амбиции. Зачем такой груз вешать на детей? Но и понять я таких матерей могу. Нет тут правых и виноватых. Эль, самое грустное, что нет.