Загадай желание - Страница 7

Собственно, он ни в чем не был уверен. И была ли та женщина в тамбуре? Все ускользало, струилось горячим песком между пальцами, текло голубой водой в горячий белый песок, отлетало порывами дальнего ветра, звуком слов, которых никогда никому не суждено произнести. Что-то где-то звенело, шелестели какие-то листья, темнота извивалась неспешным крылом, и сыпались, сыпались искры. Словно сосредоточенно производили электросварочные работы, хотя какие там могут быть работы в тамбуре вагона пассажирского поезда, ползущего сквозь поля в первом часу ночи?..

Женщина словно бы подошла к двери, возле которой стоял Корин, и словно бы прислонилась к стене напротив. Корин так и не закурил, опустил сигарету в нагрудный карман безрукавки и замер, глядя в темноту, в которой отражалось его лицо и неподвижная фигура напротив. Он не гнался за случайными знакомствами, хотя и не прочь был бы поплакаться кому-нибудь о своем одиночестве и непонятости остальным человечеством. Бывшая жена плакания его отметала с порога, уничтожая насмешками, Света пока молчала, не отвергая, но и не поддерживая, и старалась перевести разговор в иную плоскость, на работе плакаться было по меньшей мере бессмысленно, поэтому

Корин придумал себе некую абстрактную слушательницу, назвал ее немного причудливо Марианной и имел обыкновение негромко жаловаться ей на жизнь, возвращаясь домой темными дождливыми и безысходными осенними вечерами. Впрочем, бывало это с ним нечасто.

Женщина стояла совершенно неподвижно, не пыталась заговорить или стрельнуть сигарету и Корину стало немного неловко, и он с удовольствием покинул бы тамбур, только это слишком смахивало бы на бегство. Поэтому он продолжал стоять и, своему желанию вопреки, тосковать о том, что д а р оказался бессильным разжечь в нем искру Божью, и напал на него небольшой столбняк, и все чувства и мысли потускнели вдруг, съежились и исчезли, словно открылась дверь в темноту и встречный ветер слизал их прохладным языком и развеял по окрестным полям.

Потом час тоски прошел, Корин очнулся и обнаружил, что тамбур пуст. Попутчица исчезла, то ли растворившись в тамбурном пространстве, то ли неведомым образом выпорхнув в июльскую ночь и устремившись

в сторону бессонной Кассиопеи, а скорее всего просто вернувшись в вагон, на место, временно ей принадлежащее согласно купленному билету.

От сигарет во рту было горько, и горько было на душе. Корин грустно промолвил:

- Не ценят нас, Марианна, - вздохнул, пожелал себе сна покрепче

и чтобы приснилось что-то хорошее, посмотрел на часы и отправился спать с непонятной тяжестью на сердце.

5.

Утро, к счастью, оказалось субботним. "К счастью" - потому что Корину ничегошеньки не хотелось делать. Он, полусонный, приехал с вокзала в свою малосемейку, принял приятнейшую горячую ванну, сварил два яйца всмятку, запил их чаем, собрался было еще часика два поспать - и понял, что спать ему уже не хочется. Он вышел на балкон и принялся наблюдать, как торопятся к автобусной остановке сограждане с пакетами и дорожными сумками, ведя за руки детей - сограждане направлялись на дачи и на городской пляж,- потом обессиленно опустился на балконную табуреточку и закурил. Мелькнула у него мысль спуститься к остановке и позвонить Свете, но мысль мелькнула и испуганно испарилась, потому что он знал: неловко будет со Светой.

Он глядел вбок и вниз сквозь балконное ограждение на крыши сараев, сидел и медленно размышлял. Мысли были вялые, никак не гармонирующие с бодрым июльским субботним утром,

мысли были совсем какие-то необязательные, но

приходилось мыслить, оправдывая свое право на

существование.

Небесная бледная синь была чиста как в первые дни творения, когда Господь не знал еще о грядущих экологических катастрофах, спросонок взлаивали собаки, утверждая поутру собственное "я", по набережной вдоль Ингула скользили свежевымытые троллейбусы, и город в степи был спокоен и мил.

Внезапно он вскочил со своей табуреточки и очень внятно сказал:

- Скотина!

Потом повторил то же самое, вернулся в комнату и бросился на диван.

На него накатило, его оглушило и обожгло. Ему было даже хуже,

чем тогда, когда он впервые не пришел ночевать домой и сказал потом жене, что, мол, было поздно, много выпито, троллейбусы уже не ходили и так и пришлось заночевать у приятеля.

- Мира, хочу мира навеки, - уверенно проговорил он, глядя в

потолок, хотя было ему как-то неловко, словно он фальшивил. - Для всех, для всей планеты. Навсегда. И пусть не будет никаких болезней.

Он еще хотел добавить про коммунизм, но убоялся, потому что не представлял себе коммунизм, а общие слова могли оказаться не только бесполезными, но, может быть, и в чем-то вредными.

Текли минуты. За стеной кричали поутру. Ныло в виске.

- И счастья всем... Кому чего хочется, - утомленно выдохнул он, но тут же торопливо добавил: - Нет-нет, не считается. Не надо.

"Кто знает, - подумал он, - что каждый понимает под счастьем? Может быть, и Наполеон был счастлив, и Гитлер..."

Боль в виске усилилась, потом пропала, что-то такое мелькнуло в сознании - и он внезапно уснул, словно провалился в черноту. Потом в черноте женский голос бодро сказал: "Маяк" продолжает музыкальную программу" - и другой женский голос слащаво запел о горной лаванде.

Корин вздрогнул, открыл глаза и некоторое время неузнавающе разглядывал потолок. Голос продолжал петь о лаванде, звук доносился с улицы и это значило, что сосед снизу вновь вытащил на балкон транзистор и отдыхает, сидя в шезлонге. Корин посмотрел на будильник - стрелки сужали угол возле двенадцати - и поднялся, потирая висок.

Певица смолкла и транзистор начал вещать о военных действиях в Афганистане, потом о положении в Бирме. Чуть позже последовало сообщение о выявлении очередных носителей иммунодефицитного синдрома и продолжении минирования Персидского залива. Корин вздохнул, совершил пять кругов по комнате и тоскливо

подумал: "Бессмертия, что ли,

пожелать?" - но не пожелаю, потому что бессмертие было ему совсем

ни к чему.

В открытую балконную дверь полз жаркий воздух, в комнате становилось душно. Корин ходил по серым и синим квадратам линолеума от дивана к столу, от стола к креслу, ходил под транзисторные сообщения и все больше впадал в уныние. Кто знает, как долго продолжал бы он это занятие, если бы не раздался звонок. Корин открыл дверь.