Забытый скакун - Страница 4

Советские специалисты-иппологи не просто реставрировали породу. Выведенные лошади были еще более парадны, более красивы и однотипны, чем раньше, при полном сохранении всех хозяйственно полезных качеств. Опять иностранцы хотели купить лучшие экземпляры этой, словно чудом, воскресшей породы. Англичане давали за Браслета 5000 фунтов стерлингов – около ста тысяч рублей. Однако Советское правительство, высоко ценившее русского верхового коня и придававшее большое значение развитию коневодства в стране; отказывалось продать хотя бы одного высококровного производителя и, в отличие от царского правительства старой России, не выпускало за границу ни одной племенной лошади. Делом разведения коней в стране руководил маршал Семен Михайлович Буденный.

Но словно какой-то рок тяготел над этой породой, едва воспрянув и достигнув монолитности, она снова должна была рассыпаться на отдельные маленькие группы, на одиночек коней.

Она прошла через многие испытания: косность некоторых заводчиков досоветской России, увлекавшихся иностранщиной и предпочитавших порой немецкого тракена русским скакунам; ошибки невежественных владельцев конных заводов, приливавших к сильной и свежей крови орлово-ростопчинских лошадей кровь малоценного отродья, которая не улучшала, а ухудшала качества породы, или старавшихся вернуть ее к тому типу, от которого она отошла, то есть к чистому «арабу» или к чистой английской лошади…

Новая война навлекла на нее и новые несчастья.

Перед Великой Отечественной войной 1941 – 1945 годов разведение русской верховой лошади было сосредоточено исключительно на юге. Это обстоятельство едва не оказалось для нее роковым. Вероломно напавшие на нашу страну фашистские бандиты нанесли тяжелый урон нашему коннозаводству. Немцам удалось захватить Беловодскую группу конных заводов. Поголовье 63-го Деркульского завода, где разводилась эта порода, своевременно не было эвакуировано и погибло полностью. Наиболее ценные экземпляры немцы вывозили в Германию на самолетах. Лучшую кобылу Биологию и жеребца Коралла, по слухам, увез Риббентроп. Они пропали бесследно. Значительно пострадали и другие: заводы. Часть лошадей погибла в пути от бомбежки. И только единичные экземпляры русской верховой породы избежали общей участи и достигли глубокого тыла.

В это трудное время, когда поток беженцев захлестывал все дороги юга и транспорт только с колоссальным напряжением успевал справляться с перевозкой людей, животных и различного имущества, у управляющего Уральским трестом конных заводов Андрея Андреевича Соколова — старого заслуженного конника, начавшего заниматься лошадьми еще с юношеских лет, – зародилось намерение начать разводить русских верховых лошадей на Урале. Для этого здесь, на Урале, по его мнению, налицо были все условия: приволье лугов и полей, полная безопасность, неограниченные возможности для экспериментаторской и хозяйственной деятельности. Просматривая списки эвакуируемых с юга лошадей и находя в них время от времени мелькавшие одиночные экземпляры еще недавно славной русской верховой породы, он пришел к мысли: нельзя допустить, чтобы порода эта окончательно погибла, слившись с другими и растворившись в массе более многочисленных пород, – нужно всех уцелевших русских скакунов собрать в одном месте. Эта мысль была горячо поддержана всеми работниками Уральского треста. Больно было видеть, как гибнет на глазах ценнейшая порода. Выбор пал на 118-й завод в Талом Ключе. В те дни на Урале нашли себе приют старейший в стране Хреновский завод – родина русского рысака, Стрелецкий, разводивший чистокровных английских лошадей, и ряд других. 118-й завод стал прибежищем для остатков русской верховой породы.

«Что же нам, коневодам, которым партия большевиков и Советское правительство поручили ведение племенного коннозаводства, оставалось делать? – говорил потом Соколов на Всесоюзном съезде руководящих работников конных заводов, в марте 1945 года. — Что нам оставалось делать? Сбросить со счетов истории эту отечественную породу лошадей и молча созерцать, как она угасает? Можем ли мы допустить это? Можем ли, именуя себя советскими конниками и являясь патриотами своей родины, стать на этот путь и допустить, чтобы лучшая в мире отечественная порода, составляющая нашу национальную гордость, исчезла? Нет, не можем! Это будет преступлением перед родиной. Мы должны в самом неотложном порядке вплотную заняться восстановлением этой породы, мы должны в самое кратчайшее время создать и дать под седло нашим славным полководцам, нашим доблестным генералам красивейшую в мире лошадь. Это наша задача, наш долг, наша обязанность перед Советской родиной, перед Красной Армией и перед историей».

В годы войны Урал превратился в крупнейший центр по разведению породистых лошадей. Все лучшее из южных и западных заводов, которым угрожало нашествие врага, было свезено сюда. В апреле сорок второго года на Свердловском ипподроме, насчитывавшем более чем полустолетнее существование, было разыграно большое Всесоюзное рысистое зимнее дерби. Это был единственный в тот момент ипподром в Европе, на котором происходили бега.

Первые бега в Екатеринбурге Состоялись в 1886 году. Но только спустя восемь лет в 1894 году на дорожках Екатеринбургского ипподрома появилась первая чистопородная лошадь, да и ту какой-то купец привел из Центральной России на время соревнований, чтобы выиграть приз.

В советский период ипподром открылся в июне 1922 года, едва только отгремела гражданская война. В 1930 году он был преобразован в Государственный ипподром. Теперь на его дорожках испытывались только чистопородные кони. В годы Отечественной войны здесь (тогда он оставался единственным работающим ипподромом в стране) были сосредоточены все классные лошади и велась работа по совершенствованию заводской техники, воспитанию и испытанию молодняка. Так же как и в мирные годы, ежедневно по утрам конюшенные выводили из помещений прекрасных породистых лошадей, наездники садились на качалки, и великолепные русские рысаки – краса и гордость советского коннозаводства, – высоко взбрасывая легкие ноги, мчались по дорожке, делая круг за кругом.

О розыгрыше большого зимнего дерби в Свердловске, в апреле 1942 года, лондонское радио сообщило в специальной радиопередаче. Для англичан, очень увлекающихся конным спортом, вынужденных по условиям военного времени отказаться от этого удовольствия, это было целое событие.

Да это и в самом деле было событие. Немцы находились еще недалеко от Москвы, еще не исчезла угроза немецкого вторжения на английские острова, по всему тысячеверстному советско-германскому фронту шли ожесточеннейшие бои, а в глубоком уральском тылу советские люди отмечали ежегодный традиционный спортивный, праздник коннозаводства и тысячи зрителей аплодировали коню, пришедшему первым к финишному столбу.

Правда, праздник был менее многолюден, чем бывал обычно. Время было грозное, война в разгаре. В толпе зрителей виднелось много военных фуражек, на парапетах, окаймлявших длинную балюстраду, видели красные полотнища с призывами отдать все силы на разгром врага, на защиту Родины. Вместо прохладительных напитков для публики имелась лишь простая, газированная вода без сиропа, не работал буфет, не было даже обычного мороженого, а особо рьяные болельщики, пришедшие с утра, разворачивали маленькие принесенные с собой бумажные свертки и закусывали тут же в толпе куском черного хлеба, – но тем не менее праздник был очень оживленным, большие состязания четырехлеток были проведены, как всегда, и даже с несколько большей против обыкновения торжественностью, лучшие кони получили призы.

На втором этаже правого крыла ипподромного здания, занимаемого конторой Уральского треста, и особенно в угловой комнате, увешанной фотографиями лучших лошадей всех эпох, где помещался кабинет управляющего, в те памятные годы засиживались нередко до позднего вечера, а иногда и до утра. Здесь было сосредоточено управление конными заводами шести областей и двух автономных республик. Уральский трест, обнимавший огромную территорию от Башкирии до Кустаная и Западной Сибири, равную половине Европы, ежегодно давал стране тысячи превосходных коней. Выращенные на уральских конных заводах лошади шли в действующую армию для ремонта кавалерийских частей, а упряжные лошади – для обоза и на хозяйственные нужды. Здесь, в этом старом приземистом двухэтажном здании, покрытом зеленой облупившейся от времени краской, решалась и судьба русской верховой породы.