Забытые герои Арктики. Люди и ледоколы - Страница 29

После ухода партии нас осталось пять человек командного состава, 20 человек матросов и вольнонаемный повар-буфетчик. С этим составом мы могли бы кое-как прокормиться во время вынужденной второй зимовки.

В первую половину мая начали задувать порядочные ветры с частыми пургами, так что предположение Толля, что май здесь отвратительный, подтвердилось как нельзя лучше.

Во вторник, 11 мая вернулся с «Таймыра» командир. Оказывается, что он вместе с доктором Старокадомским совершил экскурсию на берег, и им удалось найти фиорд Гафнера, который оказался чрезвычайно красивым, с узким входом всего в 150 метров шириной, пролегающим между отвесных гранитных скал со вкрапленным в них кварцем. Самый фиорд врезывается далеко в берег и по величине не уступает бухте Прончищевой. На берегу уже началось сильное таяние снега, в некоторых местах даже показался мох[103].

14 мая прилетели первые чайки. По сравнению с Толлем птицы у нас появились раньше на 10 дней. Так, первых пуночек они увидели 23 апреля, а мы 13-го, хотя и находились севернее. 19 мая пролетели первые гуси. Установилась прекрасная солнечная погода, началось сильное таяние, стали попадаться дни с положительной средней температурой.

В ночь на 21 мая вернулся мичман Никольский с партией матросов, провожавших ушедших на «Эклипс». Все они остались очень довольны своей экскурсией и рассказывали, что тундра кипит жизнью. Видели много оленей и привезли с собою несколько куропаток, но, к сожалению, в таком виде, что их невозможно было препарировать. Между прочим, с «Таймыра» они ездили в фиорд Гафнера на аэросанях со скоростью 20 километров в час[104] и, в свою очередь, подтвердили, что он очень красив и глубоко врезывается в материк. На следующий день получили радио с «Эклипса», в котором сообщалось, что наша партия в 6½ ч утра благополучно прибыла туда.

С наступлением более теплой погоды я возобновил свои гидрологические работы и сделал батометрический разрез моря на месте нашей стоянки. Оказалось, что при глубине 32 метра плотность воды постепенно уменьшается к поверхности, а температура остается –1,4°, а если и есть изменения, то, безусловно, не превышающие сотых долей градуса. Соленость оказалась сравнительно большая, и пока влияния реки Таймыры не замечалось.

Вода, которую мы брали с поверхности ледяного покрова для употребления в пищу, была почти пресная, и удельный вес ее колебался от 1,0002 до 1,0008, но с ляписом[105] давала резкую реакцию.

В течение мая к кораблю подбиралось много медведей, которых в большинстве случаев удавалось убить, благодаря чему мы были обеспечены свежей провизией и наш стол значительно улучшился.

В первых числах июня командир с 11 матросами опять отправился на берег – отвозить решетку на могилы Жохова и Ладоничева. Возвратились они 5 июня и привезли массу образцов местной флоры, убили оленя и много птиц, принесли также птичьих яиц, гусениц, червей и куколок. По их словам, тундра совсем освободилась от снега и лето в полном разгаре. На льду под берегом много воды. У нас тоже стало заметно наступление полярного лета: днем порядочно припекало, и лед таял на 1,5 см в сутки.

Все чаще и чаще стали появляться медведи и приближаться к нашему кораблю. Должно быть, мы стояли на какой-нибудь медвежьей тропе. Чувствовали же они себя довольно непринужденно и удирали только при приближении наших собак. Мне даже пришлось наблюдать однажды, как медведь добывал себе пищу. Не доходя километра 1½ до корабля, он забрался в большую лужу натаявшей поверх льда воды и через несколько времени вылез весь окровавленный, держа нерпу в зубах; очевидно, там была отдушина. Вылезши, он сначала повалялся на снегу, а потом принялся уничтожать свою добычу, раздирая ее на куски, и снова весь перепачкался в крови. Его сейчас же окружили чайки, стараясь ухватить кусочек и на свою долю. Временами они становились так назойливы, что медведю приходилось прекращать свою еду и отгонять непрошеных гостей, что он и делал, размахивая головой и производя резкие движения. Картина была, безусловно, интересная, но не особенно приятная.

В течение первой половины июня на поверхности льда накопилось так много талой воды, что можно было совершенно свободно кататься на байдарках.

Эта вода пробивала себе дорогу сквозь толщу льда, размывая трещины и образуя воронки, которые, постепенно расширяясь, превращались местами в водовороты диаметром в 2 метра и более. Наступили дни томительного ожидания, когда распадутся ледяные оковы и корабли получат возможность продолжать свой путь.

22 июня с «Эклипса» было получено печальное известие о смерти нашего матроса Мячина, заболевшего воспалением брюшины. Это был уже третий покойник в экспедиции. Того же числа Бегичев прибыл на «Эклипс». Он привез почту и газеты, а за ним следовало 650 оленей. Согласно полученной инструкции он должен был доставить нашу партию до окончания навигации на Енисее в Дудинку или Гольчиху, а сам оставаться на Штеллинге, ожидая нас до октября, на случай, если нам придется оставить суда и перейти с его помощью для зимовки на остров Диксон.

В общем, нашей партии, отправленной на «Эклипс», предстояло сделать путешествие по тундре на протяжении 700 километров. В числе прочих новостей получили последние известия об экспедициях Русанова, Брусилова и Седова[106]. Окончились все три весьма трагично, Седов, конечно, не застрелился, как раньше передавали, а просто умер от цинги по дороге на полюс, куда отправился с тремя нартами. Дошел он до земли Рудольфа. Шхуна «Св. Фока» под парусами вернулась на Мурман, причем на корабле было сожжено все дерево, включая фальшборт и обшивку.

С «Таймыра» сообщили по радио, что нашли на берегу, кажется, у горы Келха, труп мамонта, убили 50 птиц 20 различных видов.

В начале июля 1915 г. стали собирать машину, а 15-го развели пары; нос и корма корабля уже были на плаву, и только еще середина оставалась вмерзшей очень крепко в льдину. Начали опиливать и взрывать лед вокруг корабля, дабы поскорей освободиться и пробраться поближе к берегу, где имелось больше шансов найти проход. 18-го стало ломать поле, в которое мы вмерзли, а 20-го, после десятимесячной неподвижности, дали ход машине и освободились ото льда. Все, кроме машинной команды, находились на верхней палубе, и, как только корабль двинулся с места, у нас невольно вырвалось громкое «ура».

За эти дни погода изменилась к худшему, температура воздуха значительно понизилась, доходя по ночам до –3°. Нас опять зажало льдом и вместе с ним подогнало к берегу. Теперь мы стояли на 16-метровой глубине, на месте зимней стоянки «Таймыра». Последний был отнесен на глубину 7 метров, опять появились опасения, как бы его не выбросило на берег.

Только 26 июля переменился ветер, и льды стали расходиться. Опять наступила дивная погода, к вечеру мы дали ход машине и двинулись на юго-восток к стоящему под берегом «Таймыру».

Путаясь между ледяными полями и становясь ночью на якорь у преграждавших нам путь ледяных перемычек, мы только 29 июля добрались наконец к острову Таймыр. Кругом была чистая вода, и, следовательно, через каких-нибудь 2–3 ч можно было рассчитывать подойти к проливу Матисена. Вдали виднелся транспорт «Таймыр». Это было около полудня. Он находился у какого-то маленького острова и, по-видимому, стоял на якоре или тралил. Погода была такая, какой мы уже давно не видали; задувал довольно сильный юго-восточный ветер, все небо покрылось темными свинцовыми тучами, я бы сказал – грозовыми, если бы это не было почти на 77-й параллели. И вдруг сверкнула молния, загрохотал гром, и, к удивлению всех, разразилась настоящая гроза с проливным дождем. Подойдя ближе к «Таймыру», мы увидели, что он стоит на мели. Конечно, на всех это обстоятельство произвело тяжелое впечатление. Все до сих пор шло хорошо: рано успели выбраться с места зимовки, вышли на чистую воду, и нам предстояло только пройти пролив Матисена, чтоб быть уверенными в благополучном избавлении от вторичной зимовки.