ЗАБОТЛИВАЯ ЖЕНСКАЯ РУКА - Страница 7

Однако вернемся к собственной эротической современности. И сразу скажем, что инкубам да суккубам здесь просто нет никакого простора для деятельности. В мире наживы и чистогана, в мире, где попраны сами идеи достижения маленьких приятных удовольствий, где цинично поруганы традиции и сброшены с пьедесталов легкомысленные идольчики земного счастья, - в таком мире люди заботились о чем угодно: карьере, экологическом равновесии, уровне инфляции, демографическом урегулировании, национальном своеобразии, политической толерантности, но только не о получении изощренного и долгосрочного удовольствия. Даже на стандартный секс не хватало времени, не говоря уж об экзотических плотских усладах с распутными духами. Поэтому движение инкубов-суккубов начало приходить в упадок - ведь попирался сам принцип их существования! Так сказать, терялось фундаментальное значение. А широкое распространение интим-салонов и магазинов эротического белья нанесло по инкубам-суккубам решающий сокрушительный удар. Духи измельчали, потеряли свои навыки, потенцию и привлекательность. А измельчание, как известно, ведет к необратимым мутациям и постепенному исчезновению вида. Потому Анатолий Колосков остался последним московским инкубом, утратившим первоначальные способности настолько, что его плотская форма была статична и характеризовалась как условно мужская. То есть выглядел-то он как мужчина… Словом, у Анатолия были все причины стать незаметным служителем закона.

И сейчас, в этот тихий и нежный рождественский вечер, ему не сиделось в астрале. Предчувствие грядущих роковых событий гнало его на Лубянку, как собирателя антиквариата гонит на помойку надежда на обретение очередной бесценной реликвии. Анатолий беспрепятственно прошел сквозь все запертые двери, вычерчивая в воздухе незатейливые знаки Защиты от Коррупции и Основ Безопасности Жизнедеятельности. Кроме того, Анатолий, как еще не утративший квалификации инкуб, пользовался системой локальных маскировочных чар и ментальных глушителей.

Своим специальным ключом он отпер дверь мрачноватого кабинета. В иные дни кабинет этот занимали люди - суетливые, напыщенно-сосредоточенные и юридически вздорные. Люди, считал инкуб Анатолий, не умели работать с преступлениями. И уж тем более они неспособны были преступления предчувствовать.

В отличие от него.

И он имел право гордиться своей способностью.

Инкуб заклинанием Всеведущего Хакера заставил включиться компьютер и с интересом принялся просматривать файлы особой степени секретности.

При этом больше всего Анатолий Колосков задерживал свое внимание на файлах, в которых фигурировал некий городок Кимовск.

По Лубянке фланировали ряженые, Москва мерзла в сиянии иллюминаций и фейерверков.

Инкуб отключил компьютер и мрачно улыбнулся своему внутреннему голосу.

г. Кимовск, Тульская область,

Россия

7 января, среда, 19:30

Так вот, Трифон Вамбонгович Оглоедов, незаконнорожденный сын африканского чемпиона по русским шашкам, ненавидел зиму.

Ему с самого детства претили сомнительные радости разбивания носа на катке, лепки кособоких снеговиков, катания с гор и взятия снежных крепостей. Он старательно и артистично изображал бронхиты, ангины и насморки перед своей искусствоведческой родственницей, дабы избежать обязательного посещения елки и вынужденной встречи с цинично-хмельным Дедом Морозом. И если вполне мирный по натуре Трифон и мог противиться чему-либо всеми силами души, то это были новогодние праздники.

Однако рок не интересуется нашими вкусами. И если тебе суждено стать космонавтом, так хоть наизнанку вывернись, быть тебе не продавцом мороженого, а покорителем далеких звездных трасс! И наплевать судьбе на твои склонности к садоводству и огородничеству, коль задумала она сотворить из тебя боксера-тяжеловеса!

Хотя нельзя сказать, что бокс и садоводство друг друга категорически не переносят.

Однако вернемся к нашему герою.

Новогодние праздники Трифон не терпел еще и потому, что примерно лет с тринадцати ему пришлось исполнять роль Деда Мороза. Сначала в школе, а потом на всех городских утренниках и народных гуляньях. Трифон противился, как мог, чести таскать на плечах шубу, пропахшую потом предыдущих поколений Дедов Морозов. Он выдвигал массу аргументов, доказывающих, что он, негр (хоть и полукровка), может напоминать русского красномордого зимнего персонажа лишь слабовидящему. Тщетно. Родственница от искусства, в последние годы жизни ставшая дамой крайне ядовитого темперамента, говорила своему воспитаннику следующее:

– Трифон, ты несносен! Если общественности нужно, чтобы ты стал Дедом Морозом, стань им! И не говори мне ничего про цвет кожи, мы, слава советской власти, не расисты, и белым у нас становится любой, даже негр!

– Советской власти давно нет.

– Зато менталитет остался! - как шашкой рубила родственница. - И ему следует подчиняться! Кстати, свой парик и бороду возьмешь в ванной, я их уже постирала… И не смей мне возражать! До инфаркта довести меня хочешь?!

Трифон, конечно, не хотел - Октябрина Павловна и в здоровом состоянии была страшна, а что уж про инфаркт говорить. И попробуй возрази этой даме, что инфаркт - преимущественно мужская хворь, да и не случается он почти каждую неделю… Трифон не возражал. Поэтому цеплял на себя ненавистную дедморозовскую амуницию и шел веселить народ.

Родственница умерла, едва Трифону исполнилось двадцать. Не от инфаркта. На нее рухнул башенный кран вместе с монтажником, который до этого битых полчаса орал на суровую старушку, чтоб она убралась со стройплощадки и не торчала под стрелой - ей, мол, тут не Красная площадь, нечего развешивать на бетономешалках революционные транспаранты… Проводив Октябрину Павловну в скорбный путь, русский негр украдкой облегченно вздохнул: закончилось его вынужденное новогоднее рабство. И отныне он сам хозяин своего времени и своих увлечений.

Но не тут-то было.

Видимо, в сознании жителей Кимовска наличие чернокожего Деда Мороза на всяком городском елочном торжестве было неразрывно связано с самим понятием праздника. Поначалу Трифон сердился и упрямился (а упрямиться он мог долго и мастерски), но потом махнул рукой, восстановил душевное равновесие и согласился быть бессменным городским олицетворением новогодья. С тем только условием, что ему сошьют персональное облачение за счет города (требуя это, Трифон втайне надеялся, что ему откажут, и тогда он имеет полное право послать всех куда подальше). Ему не отказали, и шуба, крытая алым, с золотым шитьем атласом, хрустящие, как свежие чипсы, кожаные сапоги да шапка, подбитая отличным песцом, занимали теперь в гардеробе Трифона почетное место.

Нельзя сказать, что Трифон окончательно смирился с участью Деда Мороза. Едва начинался декабрь, он стремился отлынить от этой участи всеми правдами и неправдами. Но, едва подкатывали праздники, начиналось…

– Трифон Вамбонгович, детский сад номер четыре вас беспокоит… Два утренника в один день не проведете? Для средней и младшей групп? И если можно, придите с тем посохом, с которым в прошлом году приходили, - ребятки от него просто в восторге!

…А то, что эти паршивцы в прошлом году вывинтили из посоха комплект батареек, поддерживающих сияние звезды-набалдашника, и чуть не раскурочили саму звезду, - это, разумеется, никому не интересные детали скучной реальности…

– Триша? Это Сергей Миронович. Не забыл еще своего дорогого преподавателя по сольфеджио? Да, разумеется, я теперь директор школы. Но это ничего не меняет, ты же знаешь, как я всегда к тебе относился… Триша, дружок, с нетерпением жду твоего выступления на вечере для преподавателей. Будет и Ванда Михайловна, и Герасим Иванович. Они так тебя любили, ты был их лучшим учеником! Да, еще во время школьных каникул проведи серию ежедневных утренников. Договорились?

«Договорились»! Как будто с учителем, превратившим твое детство в рафинированное чистилище, можно договариваться! Трифон до сих пор просыпается с криком, если ему снится, как Сергей Миронович заставляет его угадывать нижнее «ми»! А злющая пианистка Ванда, барабанившая по клавишам «Мюльбаха» так, словно это были ее заклятые враги! А про художника Герасима, мнившего себя вторым Левитаном и вбивавшего в юного Тришу любовь к живописи методом энергичного постукивания коробкой с акварельными красками по Трифоновой макушке, вообще лучше не вспоминать. И Трифон должен перед ними выступать в роли заполненного добродушием отмороженного старца! Выступать бесплатно! Тратя свое личное время! И почему у служителей прекрасного всегда так туго с тактом и совестью?!