Забавы уединения моего в селе Богословском - Страница 35

Поэзия Гагарина — не без изящества — повествует о нежной, но страстной любви, в стиле модного тогда рококо. Пожалуй, его стихи, как ничьи другие в России, соответствуют этому стилю:

«Гагаринская» поэзия, сочетающая в себе игривость, жеманность рококо с романтическими тенденциями, явилась провозвестником русского литературного романса.

И все же основные труды кн. Г. П. Гагарина — философско-религиозные. Они уже давно представляют собой библиографическую редкость[4].

Говоря о философских и религиозных воззрениях кн. Г. П. Гагарина, нельзя не упомянуть о некоторых людях из его окружения, оказавших на него несомненное влияние. Среди них значатся и выдающийся русский просветитель Н. И. Новиков (отношения с которым у Гагарина, правда, не сложились — сказалась разность взглядов на роль человека в обществе и на роль государства в жизни конкретного человека), — и блистательный мыслитель XVIII в. кн. И. В. Лопухин (1756–1816), родственник жены его сына, автор таких замечательных сочинений, как «Некоторые черты о внутренней церкви» (СПб., 1798) с приложением «Нравоучительного катехизиса истинных франкмасонов» и «Духовный рыцарь, или Ищущий премудрости» (около 1799 и 1810 гг.). Дружил Гавриил Петрович и со многими представителями русского духовенства. Митрополит Платон весьма благосклонно относился к литературно-философским писаниям, а архиепископ Тверской и Кашинский Феофилакт Лопатинский посвятил ему свое сочинение, написанное по латыни, «Зерцало горячайшего ко Господу Богу духа» (М., 1787). Но особенно теплые отношения сложились у Гагарина с дальним родственником жены, игуменом Корнилиева монастыря, старцем Ювеналием Воейковым. С ним он часто встречался и беседовал на различные религиозно-богословские темы. Старец даже преподнес ему два своих стихотворения, напечатанные в 1779 году.

В последние годы жизни, проживая в своем имении Богословское-на-Могильцах (1804–1807), что расположилось среди лесов на высоком холме, князь Гагарин написал книгу покаяния «Забавы моего уединения в селе Богословском», в которой изложил свои взгляды на человеческую жизнь вообще и на свою в частности. Его «Размышления», «Письма» и «Сновидение…» представляют собой, с одной стороны, осуждение самого себя в прошлом, с другой, мысли о человеческой сущности и ее соотнесенности с Богом. Каясь за свое сладострастие и похоть, понимая, какое падение он испытал, Гагарин чувствует, что его искреннее раскаяние и любовь к Богу помогают душевному возвышению, и вот он уже пишет о себе почти ритмизованной прозой: «Охотная молитва. — Возвышение духа к Богу. — Умножающаяся вера и надежда. — Некоторое уже к миру равнодушие»[5]. Таков он в конце такой бурной жизни. «Здесь на земле крестом себя смиряешь, а в небесах крестом себя прославишь»[6]. Крест Христов для него — есть зерцало священной премудрости. — «Он есть начало и конец науки сокровенной — Божественной»[7], т. е. Священного Писания. Все беды человека, все его несчастья и страдания имеют один источник — грехопадение Адама, первородный грех. Именно описанию потерянного Рая, исходу из Него и возвращению в Него посвящено «Сновидение неспящего человека», как бы замыкающее книгу Гагарина.

Адам хотел испытать то внешнее, что создано Богом, но от Него отделено, стремился к единению с внешним, и «Великий Бог… наказал человека в самом начале его преступления тем, что попустил ему делать то, чего он желал»[8]. Но «Дух Божий отступил от человека, по крайней мере в свойстве благодатном»[9], а «человек сохранил в себе микрокосм, соединяющий во уменьшенном виде все черты великого мира, и сим единым ограничился, быв прежде образом и подобием прототипа Слова Божия, в котором не только все миры и сам Богочеловек впечатлен был»[10]. Вступив на путь единения с внешним, Адам потерял полную связь с Богом и как бы раздвоился. Гагарин разделяет четко понятие Духа и понятие Души: «Дух… источник… наших понятий и рассуждений; душа… источник и место пребывания наших чувствований»[11]. «Дух есть единствен, прост и неистленен; а душа, напротив, менее проста, более сложна. И будучи перед духом в нижайшей степени существ, может быть разделена и разделением убита не смертию первою, но смертию второю, которая не полагает конца чувствам и существованию, но паче изощряет их к мучению»[12]. Но поскольку «все скорби происходят от Бога, или лучше сказать, попускаются им»[13], то и искушения можно расценить как проверку человека на духовную прочность, на возможность возврата в Божественное лоно. Гагарин выделяет три вида искушений по восходящей: первое — сладострастием, второе — житейской гордостью, третье (самое страшное) — духовной гордостью. Первый соблазн — соблазн первородного греха (искушение Евой), желание насладиться внешней и конечной плотью (веществом), второй соблазн есть желание быть чем-то или кем-то в мире веществ и существ. По этому поводу Гагарин писал: «Большая часть людей стараются быть значащими в мире сем; а мало таковых, которые учатся быть ничего не значащими в мире. Быть значащим в мире, то есть во Адаме, есть мечта и призрак…»[14] Ну а духовная гордость, т. е. презрение к себе подобным и вознесение себя на ангельский престол, выглядит нелепым богохульством, ибо, как отмечает Гагарин, «сколь слаб разум сам собою, когда он по-земному действует…»[15] Однако «часто забываемый человеком Бог человека никогда не забывает»[16]. В «Сновидении неспящего человека» Гавриил Петрович строит свою дорогу возвращения к Богу и в лоно Рая. И. В. Лопухин писал: «38. Когда начинается истинная работа в нравственности? — Когда человек начнет совлекаться ветхого Адама. 39. Когда она оканчивается? — Тогда, когда ветхий Адам совлечен совершенно»^[17]. И рождаться будет «потомство святое чрез плодоносную и чистейшую теплоту любви к Богу, а не так, как ныне чувственными… нечистыми действиями любви плотской»[18]. И вернется к нам «свет, потерянный во Адаме…»[19]

Умер кн. Гавриил Петрович Гагарин в своем имении Богословское-на-Могильцах умиротворенный и просветленный, искренним покаянием замоливший свой грех перед Богом. Похоронили его у стен древнего храма Иоанна Богослова, что находится тут же в усадьбе. Кн. Г. П. Гагарин сам придумал эпитафию себе на надгробный камень, эпитафию, ставшую впоследствии очень популярной:

Но все-таки, стоя у могилы Гагарина, невольно вспоминаешь другие его слова. Из размышлений о смерти: «Одна дорога в здешний мир войтить; но многое множество тех, которыми из оного выходим»^[20].

Сергей Сучков