Забавы молодого мужчины - Страница 8

Мой отец посмотрел на нас и заявил:

– Вот я смотрю на вас (а я Лёх много знаю): все вы, Лёхи, расп…дяи!

Нахичевань – это Закавказье. Если Северный Кавказ – это влажное лето, то здесь – знойный ад. Днём сорокульник и выше. Потому в полку в дневное время, в самую жару, был тихий час. В полдень обедали, потом пятое– десятое, и в час дня раздевались и укладывались в кровати отдыхать. Мы все смеялись – как в детском саду. Два часа сна. В три пополудни построение и продолжение рабочего дня.

Так вот, была суббота, а суббота в полку – санитарный день. С утра все идут в баню, моются, меняют нижнее бельё на свежее, после стираются самостоятельно и убираются внутри казарм – наводят чистоту в спальных кубриках и в канцеляриях и каптёрках. После обеда командир полка и его замы, в сопровождении батальонного начальства, совершают обход, проверяют наличие чистоты – старательных хвалят, а нерадивым делают замечания.

После сытного обеда, когда наш батальон находился в горах, а в расположении оставались, помимо дневальных и дежурных, всего несколько человек, ещё не успевших уехать, мы, четверо сержантов взвода связи, решили поспать. Дело привычное: скоро час, глаза сами слипаются.

Я предложил:

– Давайте не в каптёрке на столах, а в кубрике нашем. Что тут такого? Разденемся, как положено, постели расстелем, и до трёх покемарим.

Так и сделали.

Но только мы залегли – сон, как рукой сняло!

– Ха! Давайте биться на подушках!

Ну, мы и схлестнулись. Перья летят во все стороны, мы по кроватям скачем – всё измято, избуровлено в хлам!

Оборачиваемся – комиссия стоит в полном составе: командир полка, майоры управления, наш комбат и наш начальник штаба. Все молчат.

Мы замерли.

Следы преступления были на лицо.

Начштаба заверил начальство:

– Я их проучу!

Комиссия удалилась.

Начштаба обрадовался:

– Вас четверо! Полный комплект для наряда по роте! Замкомвзвода Фикс – дежурный, остальные дневальные. Сутки длинные – полы будете мыть все! А тебя, колобок, я замучаю! – погрозил он мне пальцем. – Ты у меня с тумбочки не сойдёшь!

Пошли мы на развод нарядов, все над нами смеются: «Это что такое? В наряд по роте идут четыре сержанта! Чтобы сержанты были дневальными – никогда такого не было! У вас что, бойцы кончились?».

В общем, побыл я дневальным. Хорошего, скажу я вам, мало…

Как говорил суворовец Ваня из фильма «Офицеры»: «Ох, баба, и драить же он полы будет!».

Ну и что?! Ну и драил! …

Была зима. Моя вторая зима в Закавказье. Она отличалась от первой – она была морозная и бесснежная. В первую зиму было завались мокрого снега, и температура в горах держалась в районе плюс– минус ноль. Но было очень холодно из-за невыносимой сырости. Я был тепло одет, но всегда зябнул. Помню, находясь в оцеплении, исполняя обязанности радиотелефониста, я возвращался с поста с гор в казарму полигона, и шёл вдоль ручья. В Нахичевани с гор спускаются множество быстрых ручьёв с прозрачной, ледяной водой. Пить её не рекомендовалось, так как в ней присутствовали холерные палочки. Так вот, иду вниз вдоль ручья, всё в снегу, наверное, январь месяц, а воде плавают серые лягушки. То есть, они не заснули – температура их устраивала. Я шёл в полной экипировке – автомат, подсумок со снаряжёнными магазинами, ручные наступательные гранаты РГД-5, сапёрная лопатка, фляжка литровая из белой пластмассы, да тяжеленная, громоздкая радиостанция старой модели за спиной. Ещё с афганской войны. Мы такие использовали до весны, потом пришли новые, портативные, которые носишь на боку, словно сумочку, и вес её не превышал килограмма. А эта старая бандура тянула на все пятнадцать. Я мёрз, мне было скучно, хотелось есть, и я развлекал себя охотой на лягушек, кидая в них камни. Уж чего-чего, а камней было в избытке. Горы – это такие штуки высоченные, усыпанные тоннами дроблённого камня с острыми краями. Ни в одну лягушку я, конечно, не попал, и даже не согрелся, но я их запомнил: январь, снег, сырость и холод, и лягушки резво сплавляются в потоках ручья.

Так вот, вторая зима кардинально отличалась от первой – она была совершенно бесснежной. Снег отсутствовал, как таковой. Как в Европе – вроде зима, а снега нет. Но было морозно. Днём ещё туда– сюда, минус пять, да солнышко светит, а вот ночью, во власти мрака и тьмы мороз крепчал до тридцатника. Мы с ума сходили, когда были в горах. Только на момент происшествия, о котором я собираюсь поведать, в горах дежурил первый или второй батальон, а наш – третий, нёс службу в полку. Было по-домашнему уютно: тёплая казарма, приём пищи в стационарной столовой, по выходным вечерами видео в клубе. Да, здорово. Это по сравнению с горами. На гражданке, конечно, в сто крат лучше. Хотя, кому как. Кому, как гласит пословица, война, а кому мать родна.

Сижу я каптёрке. Она у нас состояла из двух комнат. Заходишь: шкафы с вещами нашего взвода связи, а во второй комнате большой квадратный стол, за которым мы любили пить чай или бухать ночами по праздникам, несколько стульев и лавка, три радиоприёмника, две полочки на стенах с книгами (книги я лично привёз из Нахичевани, когда ездил туда с нашим взводным, с Женералем: детективы там, приключения). В общем эта комнатка была нашим клубом – мы всегда в ней тусовались в свободное от службы время, и не только мы – у нас была масса гостей…

Так вот, сижу я за столом в этой комнатке, читаю газету или журнал, заходит посыльный из штаба полка.

– Лёшка, иди к командиру.

Я удивился:

– Зачем я полкану понадобился?

– Да не ему. Там ваш комбат, он тебя и вызывает.

Я сразу поскучнел: опять напряжёт какой-нибудь писаниной.

– Хорошо, иду.

Пришёл в штаб – он у нас располагался в одноэтажном здании в виде буквы П, перед входом бил фонтанчик, отдал честь первому посту у знамени полка, прошёл мимо дежурного офицера, ничего не объясняя – я в штабе был завсегдатаем, двинул налево по коридору до кабинета командира, постучал, захожу:

– Разрешите?

Сидят четверо: комполка, его зам, наш комбат и начштаба.

– Заходи, Лёша, – разрешил комбат.

Я встал у двери.

Комбат продолжил:

– Леш, наших офицеров, из дивизии, армянские боевики у Садарака взяли в заложники. Сейчас мотанём, поговорим, чтобы отпустили.

Я кивнул: «Понял».

Комполка, его зам и наш начштаба смотрели на меня спокойно, без напряжения: решение было принято и одобрено единогласно.

Комбат продолжил:

– Поедем вчетвером. Я, ты, Фикса возьмём и твоего механика Тверю. На твоей машине поедем. Скажи Твери, пусть выгоняет из бокса. Чтоб всё было в ажуре. Встречаемся у ворот парка через двадцать минут. Фикс пусть оружия возьмёт побольше – чё там надо, сами посмотрите. И теплее оденьтесь.

– Еду брать?

– На базе поедим. Всё, давай.

Я двинул обратно.

В каптёрке как раз оказались все наши. Я велел Твери выгонять БМП, а сам с Женькой отправился в оружейку. Я взял свой проверенный АКС, четыре снаряжённых магазина с патронами, и каску. В каске очень удобно спать в БМП. Там надо быть или в танкистском шлеме, или в каске – во время езды так трясёт и болтает, что шишек набить проще простого. Ну, а я ещё и поспать собирался – как никак, до Садарака от Киврага было восемьдесят километров по асфальтовой трассе. БМП несётся быстро, но всё равно ехать больше часа.

Мой автомат, давно не чищенный, мне не нравился – он был тяжёлый. Надёжный, но тяжёлый. Как-то я, из-за лени, взял на боевой выезд не свой автомат, а укороченный, которым вооружены механики– водители – АКСУ, он легче, и имеет раструб вместо ствола – как у пиратов Бармалея в мульфильмах. Смешное такое оружие, не натуральное. Его ещё называют плевалка – после первой очереди, которая летит в цель, начинаются плевки: пули разлетаются во все стороны, только не куда надо. Так вот, эта облегчённая, укороченная плевалка у меня заклинила после первого выстрела, и я оказался в бою безоружным. Ярко помню это ощущение беспомощности. После я всегда брал «на дело» только свой, «тяжелый» автомат.