За звёздным горизонтом - Страница 4

Минут через пять я уже был на месте. Очень вовремя: бойцы уже собирались нырять обратно в море. На них были чёрные гидрокостюмы и маски, так что я не опознал, кто именно пришёл за мной – но в том, что это были наши, никаких сомнений не было: полыхнула молния, и я отчётливо разглядел на плечах парней красный прямоугольник, символ революционных сил.

Увидев меня, один из ребят снял маску. Сказать, что я обалдел, значило не сказать ничего: это был сам Макаров.

– Ну что, студент! – громко, чтобы перебить завывания ветра, сказал он, – одевайся и по коням!

Я увидел, что в гроте стоит ещё один скутер и кислородный аппарат с гидрокостюмом. Быстро поспешил внутрь.

Переоделся я быстро, но аккуратно. Форму и оружие, как полагается, упаковал в герметичные контейнеры и закрепил в специальном гнезде на борту скутера.

Потом подключил кислородный аппарат. Перед тем, как надеть маску, я сделал глубокий вдох. Из-за грозы морской воздух был насыщен озоном.

В тот момент, кажется, я был совершенно счастлив. Меня не бросили, за мной пришли. И не кто-нибудь, а сам командир! Когда выберемся я, конечно, узнаю, что случилось, и почему эвакуация почти сорвалась. Но в тот момент это было совершенно не важно.

Разумеется, на корабле не было никакой демократии. Состав экипажа, должностные обязанности и зоны ответственности подбирались индивидуально лучшими социальными психологами, с учётом всех факторов, даже таких новых и необычных, как отсутствие старения и относительно ограниченное социальное пространство. Поэтому состав Управления был неизменным с момента старта. Судя по тому, что «Москва» приближалась к финальной точке своего путешествия без серьёзных происшествий – эта схема была вполне рабочей. Так, по крайней мере, до сегодняшней ночи считал Гордей.

Управление в полном составе собралось в Координаторской – закрытом помещении, имеющем изолированную систему жизнеобеспечения. Тут отсутствовали любые цифровые приборы или датчики, подключенные к цифровым системам. Мера безопасности, которая могла бы показаться параноидальной. Но только не для непосредственных свидетелей событий Революции Сознания, к числу которых относилось большинство членов экипажа.

Всё оборудование тут было аналоговым: осветительные приборы, проектор, магнитофон для протокольной записи. Окна отсутствовали, а входные двери представляли собой настоящий шлюз с ручным управлением. В центре стоял большой круглый стол с гладкой белой поверхностью, на которой были разложены блокноты и приборы для письма. Возле стола стояли кресла из чёрного кожзаменителя с высокими спинками. Кресел было десять – ровно в два раза больше, чем действующих членов Управления.

На месте председателя сидел Координатор экспедиции Григорий Мерецков. Единственный член экипажа, чей биологический возраст превышал возраст Гордея. До вылета он возглавлял кафедру теоретической физики МГУ. Во время Революции работал на заводах Урала, смог подняться по карьерной лестнице до начальника участка и получить путёвку на переобучение по «Программе восстановления научного потенциала», благодаря которой появилось целое поколение учёных старшего возраста, так называемое «поколение дедов», видным деятелем которого он был. Его семья погибла в самом начале Революции, в период городских побоищ. Он чудом выжил, потому что в тот момент был в командировке на севере.

Координатор носил короткий ёжик, отливающий сединой, и такую же короткую седую бороду. На его лбу полегли глубокие морщины, а кожа на шее чуть обвисла. Все эти признаки старения можно было без проблем убрать с помощью косметических средств и небольших подтяжек, но он не делал этого. Наверняка потому, что в людях всё ещё сохранялось глубоко заложенное, инстинктивное уважение к старшим.

– Я верно пониманию, что система наблюдения оказалась каким-то образом выключена именно в период… происшествия? – спросил Координатор у Гордея.

«Забавно, что главный избегает слова «убийство», – подметил тот про себя, – даже в таком узком составе».

– Не совсем так, – сказал Гордей, – записи были удалены. То есть, съёмка и запись параметров изначально велись.

– Их можно восстановить? – вмешалась Белла. В отличие от Координатора, главный социолог корабля биологически была самой молодой. На момент инъекции ей было всего девятнадцать, и она пожелала остаться в этом возрасте. Сомнительное, на взгляд Гордея, решение – можно было постареть хотя бы лет до двадцати пяти.

– Точно не могу сказать, мы ведь ограничили распространение информации. Поэтому ни с кем из специалистов по информационным системам я пока не советовался. Но, думаю, скорее всего, нет. Я проверил циклы перезаписи на повреждённых секторах – они были не просто повторно использованы. Служебные наноботы заменили их на другие ячейки, как полагается в случае поломки.

– Что ж, это ограничивает круг подозреваемых, не так ли? – заметил Клемент, главный астрофизик экспедиции. Он получил инъекцию в двадцать семь, но к тому времени уже успел обзавестись обширными залысинами, поэтому казался старше своего биологического возраста. Этому способствовали и очки в тонкой металлической оправе. Исправить зрение – уже очень давно вопрос нескольких минут и пары дней на восстановление, но среди учёных после «поколения дедов» очки были в моде, поэтому на борту они не были такой уж редкостью.

– В определённой степени, – осторожно ответил Гордей.

– Почему это «в определённой степени»? – спросила Белла, – это могли сделать только информационщики. Сколько на борту людей этой и смежных, включая дублирующие, специальностей?

– Пятьсот сорок три человека, – сказал Гордей. Разумеется, эту цифру, как и многие другие, имеющие отношение к дознанию, он успел подготовить и принёс с собой в виде записей от руки в бумажном блокноте.

– Много, – констатировал Клемент.

– Боюсь, что даже ими мы не сможем в полной мере ограничиться, – сказал Гордей, – у нас не было предусмотрено никакой системы контроля за факультативным обучением. Любой желающий мог получить нужные знания с помощью информатория и собственного коммуникатора.

За столом повисло напряженное молчание. Координатор глядел перед собой, сосредоточенно хмуря брови. Большинство смотрели на него, ожидая вердикта и дальнейших указаний.

– Почему мы до сих пор не говорили о мотивах? – вдруг спросил Захар, главный биолог. Он до сих пор сидел тихо, смотрел в стол и только вертел карандаш в своих тонких пальцах пианиста. Он и в самом деле был музыкантом. Его концерты пользовались большой популярностью у экипажа, а за прошедшие десятилетия он смог настолько отточить свой талант, что достиг виртуозности, невиданной никогда в прошлом. Правда, давал он такие публичные представления раз в год – во время новогодних праздников. Говорят, для друзей он играл куда чаще – но Гордей не входил в их круг, поэтому был лишен этого удовольствия.

Гордей тяжело вздохнул. Конечно, он думал об этом моменте, но надеялся обойтись без подробного обсуждения хотя бы на предварительном слушании по дознанию, где, по методическим указаниям, должны были заслушиваться только факты.

– На мой взгляд, наиболее вероятная мотивация может быть связана с ментальным расстройством, – нехотя произнёс он, – но для окончательных выводов неплохо было бы получить более полную картину…

– А какие факты и обстоятельства вы бы хотели ещё изучить? – спросил Дмитрий, главный инженер экспедиции и формальный начальник Гордея по первой специальности. Его утвердили на эту позицию в последний момент, когда остальной экипаж был уже сформирован. По слухам, в состав Управления хотели ввести самого Гордея, чему он, откровенно говоря, был совсем не рад, так что в определённой степени появление Дмитрия стало для него избавлением. Да и за прошедшие годы между ними ни разу не возникало никакого недопонимания. Дмитрий был предельно рационален, спокоен, рассудителен до холодности. Биологически он был моложе Гордея на пять лет, но выглядели они примерно на один возраст. Однако Дмитрий отличался более хрупким сложением, был узок в кости, а лицом как-то по-аристократически утончён.